Предоставив нам высокий доступ на репетицию Российского Рогового оркестра в пространстве "Лендок", художественный руководитель и главный дирижер Сергей Поляничко в увлекательной беседе рассказал нам об особенностях оркестра, насыщенной творческой деятельности, работе с раритетными партитурами, а также о задачах культуры, вкусах и скандале в театре. Читайте удивительное интервью об одном из чудес света, которыми наполнен Петербург.

— Мы знакомы с вами уже 8 лет – ровно столько, сколько существует оркестр. Скажите, что произошло за эти годы?

— Очень много! Если говорить о репертуаре, то мы стали мыслить более программно, работая по направлениям особой тематики. Например, к 200-летнему юбилею победы в Отечественной войне мы сделали фестиваль и записали альбом. Он называется «Трубы победы». Сейчас альбом переименован в «Трубы победы 1812», потому что у нас уже есть серия военной музыки, которую мы записали и стали исполнять. К юбилею в Великой Отечественной войне мы подготовили запись «Трубы победы 1945».

— Какие произведения записаны?

— К 70–летию Победы записаны порядка 15 произведений: «Война священная», «Катюша», «На сопках Манчжурии», «Прощание Славянки», «День Победы». Что касается альбома, который посвящен победе в войне 1812 года, то там 13 лейб-гвардейских маршей: Измайловского полка, Семеновского и др. Но это не самые основные наши завоевания. Кроме того, в схожей тематике с маршами, мы записали все гимны России, включая неофициальные, начиная с 1703 года. Их всего 11. Мы долго думали, как же развести последний вариант нашего гимна с гимном СССР. Тогда мы записали современный с хором Пятницкого. Мы работали по отдельности, потом сводили, т.к. живем в разных городах. Это довольно необычно, потому что у хора Пятницкого свой ясный музыкальный почерк, у Российского рогового оркестра свой. В сочетании получилось очень интересно. Впервые мы исполнили это в Симферополе на День России в 2014 году. Там летали истребители, был полный стадион людей.

Но и это опять же не самое главное. Одна из основных работ этого года - «Времена года» Антонио Вивальди. Я начинал этот проект в 2006 году. Произведение написано для супер-виртуозного струнного состава, поэтому мы по-разному делали аранжировки, перекладывали. Сначала мне казалось, что было бы хорошо объединить рога с медными духовыми инструментами, потом я от этого отказался, потом начались вопросы по возможностям каждого инструмента. У каждого есть свой диапазон – речь шла об очень верхнем регистре, поэтому я все это передумал-препродумал. В результате мы сделали духовой деревянный квинтет, но и у него было несколько вариантов того, как сочетать инструменты. Это такая математика! Но мы вычислили. Прошло 7 лет. Все аранжировки готовы. В результате окончательный вариант мы разучивали 1,5 года. И 50 минут были на сцене с этой программой. 7 лет работы ради 50 минут на сцене Малого зала Филармонии. Есть запись – мы сделали даже фильм.

Также в репертуаре появились новые произведения. «Шутка» Баха, «Лунная соната» Бетховена. Равеля мы играем почти в каждом концерте – это некий костяк нашего репертуара. Но также в каждый концерт мы стараемся добавить какие-то краски, какие-то новые произведения. Недавно мы выучили «Обливиона» Астора Пьяццолы. Стали работать с разными солистами. Не только петербургскими, но и приглашенными. Последние несколько концертов мы играли вместе с совершенно потрясающим тромбонистом Андреем Салтановым. Он живет в Перми и летает специально на репетиции к нам.

За прошедшие годы со дня основания мы выросли не только творчески, но и стали больше ездить и по стране, и за рубежом. И это практически основная наша деятельность. Например, на протяжении последних полутора лет у нас было около тридцати выездов, включая самые неблизкие страны: Бахрейн, Непал.

— Кто организует такие гастроли? Вы выступаете в рамках фестивалей?

— В рамках Дней Культуры, фестивалей, различных празднеств, связанных с культурой России в других странах. Совершенно разные события. Как коллектив самобытный мы им приглянулись. Самое главное, что эти концерты дают чувство ансамбля больше, чем репетиции. Как мозоль такая. То есть на сцену артисты выходят более уверенно

— Чем манера дирижирования в Роговом оркестре отличается от дирижирования в обычном?

— Я стараюсь не делать различий, но есть свои особенности. Они связаны с тем, что в симфоническом оркестре больше инструментов, групп инструментов, есть солирующие. Там несколько иные художественные задачи, я не сказал бы, что есть техническая разница. Моя задача - услышать 16 человек, которые играют на однотембральных инструментах, получить чистое звучание, ясный ритмический рисунок, поэтому я стараюсь быть более точен в плане жестов. Для Рогового оркестра важна сетка, что можно несколько опустить в работе с симфоническим в каком-то порыве.

— Есть ли особые требования по акустике? Чтобы оркестр звучал лучше?

— Церковная акустика, приспособленная под органную музыку позволяет Роговому оркестру звучать. Когда пространство большое, то звук рассеивается.

— Где можно послушать Роговой оркестр?

— Мы стараемся играть в Петербурге 3-4 раза в год. Не больше. Мы долго учим новые произведения, поэтому играть одно и то же не хочется. Мы готовим что-то новое. Выезжая за рубеж, стремимся показать возможности оркестра: мы играем джаз, блюз, народную, поп, классику.

— Как вы исполняете джаз?

— Мы приглашаем джазового музыканта. Чаще всего Аркадия Шилклопера. Мы задаем некий квадрат, в котором разворачивается игра солиста. Аркадий даже написал для нас одну пьесу. Еще специальное произведение было написано для альпийских рогов. В Нижнем Новгороде мы играли большую программу джазовую. Там у Аркадия был абонемент.

Когда мы открываем новый жанр, это всегда авантюра. Но не все звучит. Например, "Кармина бурана" – казалось бы, что это наше произведение, но не получилось.

По сути мы разобранный орган, но воздух надувается в рога живыми людьми, поэтому этот звук никогда не повторяется. Все зависит от того, что сегодня съел человек или какое у него настроение, как он дышит. Это как партия в бильярд. Сколько ни играй - никогда не получится одинаковое сочетание шаров. Также роговая музыка. В этом ее бесконечность. В этом ее особый кайф и очарование.

— Скажите, как изменился состав оркестра за эти годы?

— Разумеется, мы менялись в течение многих лет. Менялись задачи, их уровень. И, как следствие, менялся состав. Но это происходило без трагедий. Год назад, когда у нас началась интенсивная гастрольная деятельность, и мы стали летать по 3-4 раза в месяц, возник вопрос о наличии постоянного состава, а не просто приглашенных оркестрантов. Тогда я поехал в Москву и пригласил видных музыкантов, чтобы не было никакого лоббирования, чтобы никто не упрекал меня в ангажированности. Я привез профессоров валторниста и тромбониста из Московской Консерватории и пригласил одного музыканта из ЗКР (Заслуженный Коллектив России). Мы объявили конкурс, в котором приняло участие порядка 30 человек. Они сыграли сольную программу, после чего было прослушивания в роговом оркестре. Самых умных, звучащих, музыкальных мы приняли в состав оркестра. Их оказалось 4 человека. Дело не в том, что другие были хуже. Приходили великолепные музыканты, играли блестяще, но у рогового оркестра другая специфика. Посчитать нужно, смелости больше нужно. У тебя одна нота, но ты и есть вся музыка, потому что нет ноты - нет музыки. И эта ответственность, что от тебя одного зависит все вообще. Это для людей с сильным характером. Костяк у нас сформировался. Серьезный концерт был 8 мая, мы играли в Бетховенском зале Большого театра. Сейчас мы сидели и думали, что этот оркестр состоялся за 8 лет, не имея никаких средств к существованию, основанный на идее и горячей заинтересованности людей, которые играют вместе. Мы не говорим обо мне или мастере, директоре, инспекторе или каком-то сверхменеджменте. Дело в самой музыке, самих инструментах.

— Как находите своего слушателя? Ведь часто высокое искусство сталкивается с непониманием.

— Вы знаете, посещаемость концертов классической музыки очень низкая. Обратное можно видеть только если приезжает какой-то очень выдающийся музыкант, дирижер или оркестр. Нигде нет ажиотажа. Хотя я помню время, когда я не мог войти на концерты в Малый зал Филармонии, потому что просто толпы людей стояли. У Мариинского театра ситуация лучше, но он лицо города. Считается, что если ты не был в Мариинском театре, то ты не был в Петербурге. Поэтому многие приезжие, туристы посещают театр. Но в городе есть много других замечательных коллективов, в том числе Роговой оркестр. Возможно было бы легче, если бы роговых оркестров было бы 20, а не один. Тогда их голос был бы более слышим в интернете, все бы знали, что есть такая музыка. Когда работает один коллектив, нельзя сказать, что процесс мгновенный. Накапливается информация, люди приходят на концерты. Я узнаю многих в зале, мы здороваемся. Но, конечно, это люди более пожилого возраста.

— Я слышала, что у роговой музыки есть некий лечебный эффект?

— Я не очень люблю говорить об этом. Похоже на кашпирятину. Это лишние разговоры, все пытаются в чем-то уличить. Но вообще мы все звукопроницаемы. В начале было слово, то есть звук, из которого мы все произошли. И этот звук имеет огромное влияние на организм. Хотим мы этого или нет, признаем или нет. Но есть звуки полезные для организма, а есть неполезные. Есть звуки, которые способны восстанавливать организм, они наделены особой вибрацией. Например, звуки рогового инструмента, потому что это абсолютно живой звук. Он как был 5000 лет назад - трубили, загоняли мамонта - так и сейчас. Изменилось лишь то, что люди придумали на них играть в некотором сочетании. Поэтому первобытность звука очень сильно воздействует на людей. Когда эти вибрации сливаются, то это производит сильное впечатление. У меня иногда такое ощущение, что я держу тяжелое пальто на руках, когда дирижирую.

— Скажите, а что бы вы посоветовали почитать-посмотреть молодым людям, что читаете сами сейчас?

— Знаете, я сейчас занят исключительно бизнес-литературой, решаю материальные вопросы.

— Это ведь то самое отличие позиции дирижера в России от других стран: на дирижере лежит ответственность не только творческого плана.

— Стоит сказать, что если бы история оркестра не прерывалась с 1751 года, то я бы имел нагрузку только как дирижер, имел бы претензии творческие и некоторые финансовые. Но оркестр появился иначе. Можно сказать, из сердца произрос. Сначала была идея создать оркестр, но, чтобы он существовал, нужны были инструменты. Для этого мы создали мастерскую, для которой мы совершили опять же множество действий. Мы приложили большое количество усилий, чтобы этот жанр существовал. Поэтому он родной. И я не отношусь к нему как заработку, он скорее требует расходов: нужно чинить инструменты, чистить их, рекламу делать, сайт содержать. И ничего не забыть.

— У меня еще есть такой вопрос, несколько острый по поводу художественных вкусов и цензуры. Мы часто можем видеть проходные спектакли на больших сценах, но и необъяснимые претензии к мастерам по поводу серьезных работ.

— Чтобы сделать что-то интересное, иногда надо сделать что-то неинтересное, чтобы заработать. Это важно, потому что ты зарабатываешь на одном проекте и вкладываешь это в другой, более интересный. Как Спилберг снял «Парк Юрского периода», чтобы затем сделать «Список Шиндлера». Что касается вкусов, то у всех они разные. Мы можем говорить, что эта постановка хороша, а это не очень. Но какие критерии? Откуда мы их берем? Мир меняется. В любом случае, я считаю, что должны быть разные пространства. Есть академический театр - скала, которая должна быть незыблемой. Пусть меня упрекают в консерватизме, но постановки могут быть интересными, если они без голых задниц. Тот, кто хочет смотреть голые задницы, тот пусть идет в Театр им. Голой Задницы. Но с другой стороны театр – это тоже всегда скандал, нельзя людей не провоцировать, нельзя не заставить их думать о чем-то. Даже забегая вперед во времени. Вот появилась какая-то каемочка чего-то нового, никто еще не знает, а ты уже сказал об этом. У кого-то взрыв эмоций и восторга, а кто-то возмущен. Я считаю, что все должно быть, но гармонично. Задача культура – образовывать людей. Например, мы сделали программу «Трубы Победы 1812». О чем эта программа? Только о маршах? Нет! Это программа о людях, благодаря которым мы живем в этой стране. Это полки, которые умирали до одного, но никто не побоялся, отдав жизнь, исполнить свой долг перед Родиной. Об этих людях. Важное – это воспитание, дух, нравственность, кто наши герои. Потому что дух - наш фундамент. Иначе мы перестаем понимать, кто мы. Искусство должно вырывать из действительности, от суеты и рутины. Показать, что можно думать о другом, чувствовать другое, переживать другое. Говоря о классике, я вам скажу, что недавно читал интервью глубоко уважаемого мной Юрия Хатуевича Темирканова. Он рассказывал о том, что положил палочку и не стал участвовать в постановке, потому что она претила его художественным вкусам. Очень сложно ставить классику: Шекспира, Пушкина. Они все нашли сами. Найти нам в них что-то новое необычайно сложно, а вносить микроволновки и рассуждать, кто в «Онегине» - гей, а кто не гей – это не новаторство. Тогда как классическая постановка «Онегина» в театре Вахтангова, которую осуществил Римас Туминас, заставляет рыдать и меня в том числе. При этом Пушкин был прочитан языком сегодняшнего дня, с учетом прошедших веков и изменений, произошедших в людях. Он современен абсолютно.

— Есть ли возможность подвести общий знаменатель?

— У людей очень разное восприятие. Один и тот же фильм люди видят по-разному. Из этих разниц построен мир. Так появляются и разные направления в искусстве, так они смешиваются. Поэтому нельзя накладывать запрет на какие-то жанры, если они не несут ярко выраженного разрушительного характера. Другое дело, что хотелось бы чтобы стало меньше пошлости. Иногда кажется, что, когда людям нечего сказать, они прикрываются голой кожей.

— Где вы играете в ближайшее время?

— В июле у нас два концерт в Москве, потом мы едем в Сан-Франциско. Это наша вторая поездка в США. Потом два концерта в Калининграде. В сентябре у нас тур по сибирским городам. Там мы сыграем реквием Козловского, что для нас особенно важно. Как я уже говорил, мы работаем в разных жанрах. Но Осип Козловский, Степан Дягтерев, Евстигней Фомин – это три композитора, чью музыку мы исполняем сейчас в XXI в. Их партитуры не звучали более двухсот лет. Реквием Осипа Козловского не звучал в своей первой редакции, потому что более двух веков не было рогового оркестра. Он написал его на погребение Польско-Литовского Короля Густава в 1797 году. Музыка была исполнена единожды у нас здесь в Храме св. Екатерины на Невском проспекте и больше не повторялась. Потом композитор в 1812 году сделал вторую редакцию. А я нашел даже первую редакцию здесь в Консерватории. Я принес их, показал музыкантам, друзьям. В процессе выяснилось, то там необходимо не 16 человек, а 40, а значит нужно сделать новые инструменты. И мы это сделали. 3 года мы готовились. 45 минут были на сцене. Но мы столкнулись и с другими проблемами: нужно было пригласить дополнительно музыкантов, хор, солистов, нужен зал с органом. Для нас это было финансово тяжело. Тогда я пришел к художественному руководителю Капеллы Владиславу Чернушенко, показал ему материал. Он открыл свой календарь и сказал только: «30 апреля». У него не было ни секунды сомнений. Он невероятно творческий человек, и я безумно ему благодарен за помощь и понимание. Мы играли реквием потом 4 раза, в том числе в зале Чайковского в Москве с оркестром Кшиштофа Пендерецкого. Специально приезжали поляки. Осенью мы играем Реквием в Новосибирске.

Добавить комментарий