"Снегурочка. Лаборатория" открылась в стенах новосибирского театра Старый Дом. О пьесе Александра Островского в пересказе режиссера Галины Пьяновой и композитора Александра Маноцкова повествует наш корреспондент Екатерина Нечитайло.
Никто не знает того вечера, когда она впервые пришла в наш мир. Никто не может объяснить безоглядной общей веры в светлый финал. Никто не обращает внимания на многочисленные различия, нестыковки, переиначивания, что зависят от региона обитания. Сказка - жанр невозможно коварный, всеми бесконечно любимый, подаривший человечеству огромное количество зачинов, присказок, сюжетов, клишированных описаний. В спектаклях этого формата звери и птицы имеют право беспроблемно участвовать в решении любых проблем, Царь, Дед Мороз, Жар-птица - имена персонажей, обряды и инициации могут принимать самые затейные формы. В причинах и последствиях сам черт ногу сломит, творческому полету нет предела, поле для экспериментов безгранично. И, самое главное, ни один человек не имеет права развозмущаться, мол, такого не бывает. Короче говоря, "злой город Козельск" для критиков, счастье для неуемных детей, услада для умов уставших от повседневности взрослых. Времена меняются, поколения растут, а Иван-Царевич все еще на волке, Баба-Яга в избушке, яйцо в утке, утка в зайце, а вот фантастическая опера "Снегурочка. Лаборатория", что сконструирована Александром Островским, наполнена звуками, подготовленными композитором Александром Маноцковым, отправлена в мир режиссером Галиной Пьяновой - теперь в новосибирском "Старом доме". Солнце выглядывает из - за угла, опасности недобро шумят, свистит ветер, лютует берендеево царство, а она, сердечная, все поет. Ведь девочка созрела.
Если в ваших головах надежно закреплен образ милой, доброй и безобидной помощницы Деда Мороза, что активно культивировался в советское время, то отправляйте его обратно в зиму, в Великий Устюг, поближе к Новому году. Если при упоминании имени этой барышни в вашей памяти всплывает опера Римского-Корсакова, то о ней тоже следует забыть еще до начала холодов: в спектакле Новосибирского государственного драматического театра "Старый дом" не будет ни хрупких и нежных вокальных фраз, ни красочных музыкальных пейзажей, ни народных тем, ни наигрышей кларнетов-гобоев, приправленных скоморошьими плясками. Если в вас бурлят воспоминания о полудраме - полуопере Петра Чайковского, то утихомиривайте и их: ни тебе хора гусляров, ни лирических миниатюр, ни заимствований из балета "Ундина" не предвидится. Про картины Врубеля и Васнецова даже не стоит затевать разговор. Остаточные же знания по пьесе Островского, созданной в 1873 году, пожалуй, достаньте: Снегурочка - дочь Весны и Деда Мороза, детство она провела в лесной тюрьме, в пятнадцать лет была отправлена к людям, повстречала сладкоголосого пастуха Леля, нечаянно расстроила любовь Купавы и Мизгиря, встретилась с царем Берендеем, впервые ощутила "кипяток сердечных струй", ойкнулась из-за проклятия Ярилы, подкрепленного внезапным потеплением в области сердца. Вот, собственно, и все, что нужно знать перед походом на эту фантастическую оперу в семи картинах. Потому что в названии спектакля, как вы помните, после точки стоит слово "лаборатория". А в ней легко и непринужденно может полыхнуть там, откуда не ждали.
В этом царстве, выстроенном художником Антоном Болкуновым, много лет правит вечная мерзлота, любые угольки моментально гаснут, ни о какой весне не может быть и речи. Текста минимум, звуков максимум, средняя температура по владениям - около ноля. Время действия - всегда и постоянно, продолжительность эксперимента - полтора часа, место его проведения - белый кабинет с больничным светом. Справа притаилась дыра, пока заколоченная деревяшками, по центру расположены запараллеленные бруски, что упираются в перекладину наверху, от переднего края сцены в зал уходит подиум, во главе которого стоит трон. Спектакль задерживается на несколько минут: все ждут прихода дирижера, начальника, царя Берендея (Анатолий Григорьев). "Быть тишине", - властно произносит он, разрешая приступить к бессловесным опытам, узаконивая начало действия, отсылая всех к указу Алексея Михайловича, что в XVII веке запретил любое скоморошество. Смех и счастье - забытые и исключенные понятия, праздники и любовь могут начаться только по указанию свыше, коренные жители явно страдают нарушением теплообмена: лица их чуть выбелены, щеки впалы, губы бледны, глаза, что нарочито ярко накрашены, грустны до предела. Одеты они в серое, молочное, черное, на головы надеты шапки и платки, на шеях - шарфы и хомуты, у каждого в одежде есть какой - то элемент красного цвета (художник по костюмам - Елена Турчанинова). Передвигается эта масса, что направил в нужное русло хореограф Олег Жуковский, странно: то семенит, то ходит строем, то ползает боком, то существует в ускоренной перемотке, то тормозит, то замирает на половине движения, то подпрыгивает, то по - дурацки пританцовывает, то чинно вышагивает, то выстраивается в продуманную картинку. Права на использование голоса сий придворный хор не имеет, но не возбраняется говорить друг с другом при помощи подручных средств. Увертюра здесь - звуковой парад, в котором бусы перекрикивают целлофановые пакетики, губная гармошка вопит рядом с дудочкой, удары в таз идут в одном строю со стуком по дереву; ария страстной Купавы (Яна Сигида) о неверности ветреного Мизгиря (Ян Латышев) - судорожные визги скрипки; протяжная песня берендеевских девушек - хруст, издаваемый при поедании капусты; куплеты манерного Леля (Тимофей Мамлин) с голым торсом - впрыскивание воздуха в дудочку, соединенное с шелестом венка из соломы, что украшает его голову; любовный дуэт из шестой картины - танец теней на стене, шумные выдохи, вскрики лучей, строго выстроенные художником по свету Александром Рязанцевым. Эмоциональность высказывания связана с силой воздействия на предмет, громкость зависит от его свойств, эффект сопряжен с индивидуальной переносимостью той или иной шумовой придумки. Так живет мир, так звучит мир, так поет этот мир. Снегурочка же - единственный вокальный персонаж, пятно света в темном царстве, гостья из будущего, девочка со спичками, что может и себя согреть, и любимому тепло подарить, и локальный пожар устроить, и спалить весь мир. Наталья Авдеева, одетая в простой белый сарафан, открыто выходящая против большинства, бесстрашно выпевающая вокализы, бесстыдно переплетающая их со вздохами, ахами, стонами, является для всех инородным предметом. Кричащей чайкой, залетным насекомым, цветком, расцветшим посреди зимы. Она - избранная, баг, системный сбой, аппаратный шум, нечто, пребывающее в завидном душевном спокойствии, что срочно нужно загасить, исключить, растопить.
Если враг не сдается, то он просто должен быть уничтожен. Или изгнан из стаи. Или принесен в жертву священной весне. Контрольным снежком в голову от "Снегурочки" становится сцена общения Берендея-Григорьева с народом: ему под ноги стелят красную ковровую дорожку, перед его приходом выкатывают на сцену разбитое фортепиано, для беспроблемного царского появления убирают все заграждения. По его щелчку появляется Елена Прекрасная (Лариса Чернобаева), напоминающая не то барыню в красном кафтане, не то черта в крови, не то его сексуальную секретаршу. По государеву приказу девушки мажут алью губы, надевают каблуки, отказываются от индивидуальности, криво дефилируют по подиуму, а парни рьяно снимают верхнюю одежду, готовясь к переменам. Заслышав шорох его шагов, все люди нашего царя расплываются в глупых улыбках, уменьшаются в размерах, теряют смелость. Григорьев - бритый, в костюме и рубашке, в кричащих красных носках - изящно лавирует на тонкой грани между конкретикой и собирательностью образа, ловко переходит от минимальной заинтересованности к полному безучастию, лепит из масс то, что для него удобно и безопасно. Просверливает насквозь ледяными глазами зал, юную девицу, кучку людей рядом с собой. Он, презентабельный, гортанью и связками слово молвит, завораживает, смотрит надменно, заказывает музыку, фактически выносит Снегурочке смертный приговор. А они, пришибленные, покорные, борисогодуновские, опять безмолвствуют. Им ведь даже не надо запрещать говорить - они этого просто не умеют.
На обложке диска с музыкой к спектаклю, вышедшего на лейбле "Fancymusic", изображены пять спичек: четыре пока еще прямы, свежи, готовы к действиям, а одна - использованная, понурая, наполовину почерневшая. Музыка Маноцкова будто высвечивает то, что мог бы слышать мир в секунды ее прощальной песни, и умножает на звуки, гуляющие в этот роковой момент по ее хлипкому тельцу. Неожиданные, пугающие, резкие, свистяще-трескающиеся, болезненные, тревожные. Предсмертные. Внутри сего ожившего звукового ландшафта тут - "бах" по тубусу, там - "шмяк" по деревяшке, здесь - "фыр" полиэтиленовым пакетиком; впереди - "чирк" подошвой, справа - "фьють" на свистульке, слева - "щить" от дудочки; одни скрипят, другие пыхтят, третьи извлекают гортанные хрипы, четвёртые бренчат, пятая поет так, как она умеет. Участники спектакля, звякая, гудя, дребезжа, чавкая, грохоча, всхрапывая, на глазах зрителей извлекают из себя и предметов музыку, о существовании которой раньше могли только лишь догадываться, исследуют те грани звуков, что раньше совершенно не были им знакомы, напряженно вслушиваются в происходящее здесь и сейчас. Сопоставляют свои голоса с голосами предметов, ловят тональности неодушевленных партнеров, с холодной отрешенностью и горящими сердцами бросаются в неизведанную ледяную воду. Без оглядки, страха, упрека соседа за минимальную погрешность. Вся эта самобытная занимательная шумология Маноцкова аукается и с абстрактными сочинениями Антона Веберна, и с "Quadrivium" Бруно Мадерны, и с партитурами затейника Штокхаузена, и с Антрактом из I действия "Носа" Шостаковича, что исполняется только на ударных. И даже не пытайтесь говорить о том, что данный спектакль - не опера. Опера - это ведь не только яма, тремолирующие аккорды струнных, фраки, палочка, врывающиеся фанфары, густые звуки арфы, объемные декорации и исторические костюмы убийственной красоты.
"Снегурочка" - работа глубокой степени заморозки, персональная "Весна священная" для царя, многоярусный холодильник, кишащий звуками, на полках которого есть место разговорам и о вечной вражде индивидуальности - толпы, и о загадочном девичьем мазохизме, и о взаимодействии власти с народом, и о ледяной безучастности, и о национальном мироощущении. Ее рулевые долго запрягают, несколько затягивая начало, но быстро едут, разгоняясь к середине, она поет в унисон с оперным сериалом "Сверлийцы", выпущенном Борисом Юханановым в московском Электротеатре "Станиславский", при разговоре о ее "макияже" трудно обойтись без параллелей с неприветливыми мирами Тима Бертона. Здесь сложно отличить сюрприз от подвоха, боль ожога от обжигающей боли, причиненной холодом, разовый проступок от целой системы, жалость от бессилия, смертоносную горячую страсть от хладнокровной травли, проворачиваемой социумом. Сам Александр Островский когда-то писал, что царством Берендея он воплощает свою мечту о современной стране, где все были бы веселы, здоровы, свободны. Где все равны. Где мудрый царь проливает не кровь, а воду. Где каждый может бесстрашно петь своим голосом. Где правит любовь. Пьянова, вылепляя вместе с артистами под шаманство Маноцкова такую "Снегурочку", без помарок доказывает, что где-то там, далеко, не в нашем мире, вероятно, подобное государство действительно существует. Вот только вход туда возможен лишь с холодными руками.
Фотографии Фрола Подлесного
Понравился материал? Пожертвуйте любую сумму!
А также подпишитесь на нас в VK, Яндекс.Дзен и Telegram. Это поможет нам стать ещё лучше!
