В рамках фестиваля Коляда-plays в Центре Современной Драматургии Светлана Баженова представила спектакль "Как Зоя гусей кормила" с Олегом Ягодиным в главной роли. О нескончаемой череде будничных трагедий на протяжении ста лет одиночества рассказывает наш корреспондент Екатерина Нечитайло.

Интеллигентный дом, заселенный профессурой, людьми в высшей степени порядочными, деятелями, заслуженными во всех отношениях. Строго следящая за происходящим консьержка, гордящаяся оплотом культурности, кустообразная зелень в горшках на этажах, "добрый вечер", "прекрасная погода" и "будьте любезны" от каждого жильца. В одной из квартир живет неплохой пожилой парень с мощным поведенческим недостатком в виде пассивности, грузом в виде столетней мамы, жизненной установкой в виде безропотной покорности судьбе. Ни рыба ни мясо, без уверенности в своей богоизбранности, с комплексами, заниженной самооценкой и закрытой темой любви. Но однажды в его привычную жизнь врывается девушка из деревни Женя, чтобы навсегда... и так далее. Если прочитать подобное описание спектакля, то не грех про себя подумать: "А, спасибо, мы поняли, еще одна типичная история, бытописание о неудачнике, в котором из всех щелей выползает русская вселенская тоска". Но, смотря "Как Зоя гусей кормила" в Центре Современной Драматургии в рамках Международного фестиваля "Коляда-plays", эти мысли моментально улетают на зимовку и гнездование в другие края. В спектакле режиссера Светланы Баженовой, поставленном по ее же пьесе, целые миры выдерживают многолетнее столкновение, взаимно проникая друг в друга, а вот хрупкие люди навсегда разрушаются без заметных остаточных деформаций.

Происходит май на земле. За окнами в свои права вступила девушка-весна (Наталья Цыганкова) в легком белом платье, рассекающая свои владения на велосипеде, подпрыгивающая на кочках, несущаяся с горки, машущая руками, согревающая улыбкой. Озорная, светлая, долгожданная, как почтальон из советских фильмов. В подъезде того самого дома уборщица-консьержка (Вера Цвиткис) в кружевных перчатках, кринолине, с пером в голове, моющая пол шваброй с красной атласной тряпкой, гордо и пафосно презентует жильцов, не видя при этом происходящего под носом. В квартире бессмертной Зои Марковны (Тамара Зимина) и ее невыносимо интеллигентного сына Вовчика (Олег Ягодин) пейзаж не меняется десятилетиями: старый серый диван, белые шторки, стол, стул, бельевые веревки, нетленные тапки, часы, портреты матушки по стенам, квадратный телевизор, запах таблеток, куст в углу и холодные сквозняки. Время здесь застыло в ожидании своего конца, перехода к следующей странице, смерти Зои, которая все никак не наступает. Вовчик на ее портреты плюет, прикладывает к их углам черные ленточки, закрывает двери перед ее носом, а она, живучая, все равно изо дня в день по-пластунски ползает из комнаты в комнату, читает проповеди, сотрясает воздух на тему загубленной во благо сына жизни, требует чая, передачу про животных, внимания и кусочек сахара, чтобы погрызть его старческим беззубым ртом.

Бойкую деревенскую девушку Женю (Алиса Кравцова) планировалось ввести в дом после смерти матушки, но у нее свои планы. Добродушная барышня с двумя хвостиками и в лосинах в сеточку, привезенная другом Вовчика Плоцким (Александр Вахов) по предварительной договоренности, является образцовым примером ходячего кошмара любого человека с образованием выше среднего: жуткий вкус, ноль такта, минимум знаний за пределами учебной программы пятого класса, стереотипические представления о большом городе, смутное понимание причин, целей и задач. Но, сменив малиновую юбку и кислотную кофту на атласный пеньюар, хабалистая и нагловатая девочка начинает путь от "эй, ты че такая дерзкая" к трепетной и чистой влюбленности, схожей с ощущениями героинь из больших романов. Кравцова, балансируя на тонкой грани между ярким актерским наблюдением и гротеском, удачно удерживает найденный пластический рисунок, выстроенный на широких движениях, сохраняет нюансы открытой речи деревенских, особенности поведения приезжих, не уходит в кинематографический образ Яны Трояновой. Плоцкий, в фамилии которого так и хочется поменять букву "ц" на "тс", все делает только с корыстным умыслом, ножом за пазухой, исключая понятия о чести, дружбе, доверии и помощи. Его попросили, он привез, втерся в доверие, унизил, нагло и бессовестно отобрал, втоптал в грязь и посмеялся.

Зимина в тренировочных штанах, свитере и дурацкой шапке, периодически надеваемой на глаза, то слоняется старой птицей, забывая, кто есть кто, то верещит капризным ребенком, то вредничает, то становится обезумевшим приведением с остекленелыми глазами, которое хочется успокоить любыми способами. Ее Зоя-домовой, от которого нельзя избавиться, помощь и помеха в жизни сына, ворчливый Фирс, в итоге брошенный умирать в одиночестве. Зимина создает образ объемный, узнаваемый, невероятно многогранный. Она вырастила не Владимира, но "Вовчика", искренне верила, что помогает ему в науке, не создает помех в личной жизни, ничего толком не зная о сыне. Порой ее хочется обнять и напоить чаем, укутав в плед, порой возникает желание обругать, порой - увести в любые дали, подарив Вове хоть какую-то надежду на свободу. Ягодин в роли Володи - забитое существо в сером, которое родилось не в то время, добрая прозябающая душа, любовник науки, одна из линз в очках которого заменена на лейкопластырь. Он смеется, пунктирно выдыхая букву "с", боится лишний раз проявить эмоции, в редких случаях срывается на короткий крик, говорит цитатами, немного шевеля безвольно повисшей кистью, замершей в районе сердца. Бережный и трепетный, с взлохмаченными волосами и медленными движениями, хлипкий, квелый, ломкий, неприспособленный Вова-Ягодин произносит слова тихо и изящно, с интеллигентской опаской и оглядкой, порой поднимая очки и закрывая пальцами правый глаз. До появления Жени он вообще не мыслит категориями чувств, оставаясь человеком в футляре на современный манер. Но его Вовчик готов в сорок начать новую жизнь, поменяться, надеть кожаную куртку, сидеть и слушать музыку с телефона, по-дворовому рассевшись на корточках. Ему чужда чрезмерная заносчивость, надменно-снисходительное отношение к людям. Он патологически хочет учиться не науке, не цифрам и чертежам, а заботе, охране ближнего, теплу, жизни, прикосновениям, осваивая домашние задания сердца без плотской любви. Чувствуя счастье иначе.

История, получившая главный приз Международного конкурса драматургов "Евразия", столь проста, сколь трепетна и человечна. Баженова, подхватывая лейтмотив „потока будней“ Александра Володина, создает музыку из слов, облачает их в трепетную поэтическую форму, при которой нельзя пропустить ни одной запятой. Она аккуратно учит осязаемый мир говорить другим слогом, не переходя при этом в голое эмоционирование. Фрагменты, не перегруженные массивными событиями, отбиваются музыкой, за развитием внятного сюжета следишь с замиранием сердца, галерея бережных актерских работ не позволяет оторваться. Вся соль при просмотре подобных спектаклей заключается в том, допускаете ли вы проявление жалости, готовы ли впустить в себя чувство, прекрасное в своей простоте, которого сегодня практически не осталось. За персонажами просматриваются судьбы, мотивировки, мечты, желания, страхи. В "Гусях..." сочувствуешь Зое, обреченной на скитания в пределах четырех стен; Володе, у которого все пошло наперекосяк с тех пор, как он в молодости злополучно спросил барышню о том, можно ли потрогать ее за ножку; Жене, осторожно освобождающейся от предвзятостей по отношению к мужчинам, очищающейся и познающей, какой-то взаправдашней, учащейся любить, но подло преданной и подставленной; Плоцкому, который малодушно, низко и гнусно мстит Вове за его прошлые успехи, уводя женщин, врываясь в дом, закидывая ноги на скатерть, пакостя по углам, мастеря из трости Зои палку для селфи. Баженова, создавая трепетную камерную драму тонких материй про "если бы когда-то не случилось это, то..", тонко переплетает парадоксальное соединение двух несхожих судеб, по-чеховски сталкивает иллюзии с реальностью, соединяет Хуциева, Володина и Шпаликова, оставаясь в рамках притчево-доверительной формы повествования.

Во многих сказках и фантастических рассказах человека наказывали бессмертием, заставляя бесконечно скитаться по земной юдоли. В таком случае жизнь, являющуюся постоянным процессом сбора на тот свет, можно признать бесполезной, дефектной, бракованной. "Не покидай меня, весна.." в исполнении Елены Камбуровой, периодически возникающая в спектакле, звучит то мольбой, то просьбой, то воспоминанием, то призывом, то напоминанием. Ведь весной открываются все окна, даруя каждому невообразимую красоту мира, вычищая прошлое, проветривая головы. Две фигуры, мать и сын, застывшие перед зрителями в пустом осиротевшем пространстве, кажутся невыносимо маленькими, неприкаянными, донельзя ничтожными. Прах, пылинки в огромной Вселенной, рассыпанная соль, зерна, непринятые землей. Они, произнося финальные монологи самыми спокойными из голосов, растерянно бегают глазами, подводят итоги жизни, исповедуются друг другу, ни на кого не ропщут и никого ни о чем не просят. Только страшно замирают на фоне болевых всполохов, заколачивают насмерть бункер памяти и, окунаясь с головой в стерильное святое "все равно", медленно становятся вечной неуловимой пыльцой на цветах сто первой одинокой весны.

Фотографии Вадима Балакина

Добавить комментарий