Новый спектакль Юрия Бутусова «Сон об осени», поставленный по пьесе норвежского поэта и драматурга Юна Фоссе на Большой сцене театра им. Ленсовета, напоминает полёт Алисы в кроличью нору. Такая магическая тьма нагнетена здесь, что Борис Пастернак мог бы зачерпнуть из неё чернил для всех своих февралей. Бег по кругу без антракта, пролога и эпилога. Осенняя соната, сыгранная квартетом актёров: Ольгой Муравицкой, Виталием Куликовым, Сергеем Волковым и Лаурой Пицхелаури. Современную драматургию сна изучала наш корреспондент Екатерина Балуева.
«Когда ребёнок был ребёнком, это было время вопросов: Почему я – это я, и почему я – это не ты? Почему я здесь, почему не там? Когда началось время и когда кончается пространство? Может быть, наша жизнь под Солнцем – это только сон? Может быть, то, что я вижу, слышу, чувствую – это только мираж мира в этом мире?»
«Небо над Берлином»
Первое, что открывается зрителю, – окружённая цепочкой круглых фонарей белая арена, над которой художник Александр Шишкин сгустил тучевые «виноградины». Игровое пространство «Сна» отсылает к другому бутусовскому спектаклю: «В ожидании Годо». В обеих постановках нервной жилкой на виске бьётся предчувствие чуда, которое не случится. В пьесах Фоссе заметно влияние не только Сэмюэля Беккета, но и Генрика Ибсена, Мориса Метерлинка, а сам автор в одном из интервью добавляет к списку своих вдохновителей Антона Чехова. Параллельно сцене, более всего похожей на часы без стрелок, постепенно достраивается своеобразное «зазеркалье», где под занавес будет концертировать сумасшедший похоронный оркестрик и пройдёт безумное чаепитие, главным блюдом которого станут взрывающиеся, как фейерверки-шутихи, воздушные шарики (одни с прахом, другие – со слезами). Звуковое оформление постановки помогает создать объёмную картинку: плеск волн, разбивающихся об утёс, крики чаек, балансирующих на качелях воздушных потоков, ветер, запутавшийся в верхушках сосен – возникает меланхоличный пейзаж с полотен Эдварда Мунка. Но место действия – не одинокая набережная и не опустевший пляж: персонажи встречаются поздней осенью на старом кладбище. Афиша спектакля загадочно перекликается с картиной чешского художника-академиста Ярослава Панушки – «Смерть, глядящая в окно умирающего». Почти все герои безымянны, их портреты максимально упрощены – случайные слепки душ. Первыми появляются Мужчина (Виталий Куликов) и Женщина (Ольга Муравицкая). У них когда-то была любовная связь, и теперь судьба снова свела их вместе. У Мужчины уже есть семья, но Женщина всё равно хочет быть с ним: «Ведь мы умрём, а я одна…» Навязчивый сон о поиске счастья – как письма в пустом конверте: заглядываешь внутрь, рассеянно вертишь в руках, ещё раз и ещё. Должно быть! Пусто… Вспышки стробоскопа делят сновидение на кадры. Получается что-то вроде домашней кинохроники, снятой Дэвидом Линчем в сумеречной зоне: в погоню за вечными любовниками пускаются цирковой великан, держащий на ниточке чёрное солнце, и тени – тайные, но полноправные участники действия.
Читайте также
Взаимоотношения Мужчины с тремя женщинами его судьбы: (Возлюбленной, бывшей Женой и Матерью) снова напоминают о Мунке – на этот раз в памяти вспыхивает «Танец жизни» (только оттенков красного здесь нет – это «геральдические тинктуры» Брехта и Шекспира, у Фоссе время элегантно скорбит по мировой литературе прошлых веков, которую бережно охраняют ангелы библиотек). С одной стороны – Она, одетая в платье молочного цвета, словно скроенное и сшитое из белого стиха, которым написана пьеса, с другой – королева в траурном одеянии, шляпке с вуалеткой и кружевных перчатках – Его Мать (Лаура Пицхелаури). Обыкновенная стремянка превращена в высоченный трон, бесконечный шлейф платья струится до самого пола, укрывая нижние ступеньки. Под барабанную дробь героиня Ольги Муравицкой выполняет опасный трюк: строит из стульев шаткую лесенку в небо, чтобы дотянуться до королевы (у которой в родословной, между прочим, сама леди Макбет). Та милостиво и снисходительно похлопывает её по коленке под «I put a spell on you» («Я околдовала тебя»). Музыки в спектакле традиционно много, она поддерживает философско-медитативную атмосферу постановки. Есть здесь Olafur Arnalds, The Tiger Lillies, The Wardrobe, Michael Nyman. «Mirage» Terje Rypdal & David Darling – музыкальный эквивалент взлетающих под потолок, словно маленькие чёрные цепеллины, шариков: изысканную метафору внезапности и ожидаемости финала, который так далеко и так близко…
Мужчина пытается отыскать песчинки своего детства в очертаниях игрушечных замков, построенных его сыном Гауте (Сергей Волков), но каждое последующее поколение запрограммировано разрушать иллюзии предыдущего. Персонажи спускаются в зрительный зал, как будто плавно погружаясь в тёмную воду. Однажды сын красиво и странно умрёт, захлебнувшись пеплом, а тоска по нему выльется в пластическую поэзию: трагический этюд Лауры Пицхелаури и Виталия Куликова. Двое под одним зонтом, плывущие на бригантине горя под звуки органа из «My Heart’s in the Highlands» Arvo Pärt.
Сон, словно крупная рыба, уводит на глубину. Некрополь обретает физические очертания: сцена зарастает крестами. Те, что поменьше, напоминают два стоящих спина к спине фортепиано. Метаморфозы повсюду: в мгновение ока красавица оказывается старухой, единым движением опрокинув на волосы пудру. Кровать для троих: человека, его Любви и его Смерти, раскручивается как ярмарочная карусель. Старуха исчезает: то ли испаряется струйками дыма, то ли распадается клочьями кладбищенского тумана. Вместо неё снова возникает юная девушка, примеряющая вечернее платье – тёмно-бирюзовое, как воды норвежских фьордов. Героиня сначала кружится в одиночестве, потом партнёр сжимает её в объятьях – они танцуют жизнь как беспокойное танго над могилой.
Время – вечно молодой господин в длинном чёрном пальто и широкополой шляпе, появляющийся на фоне бледно-зелёных парусов занавеса. Прохожий, заполняющий анкету глубокой осени. Сергей Волков произносит монолог своего персонажа с интересом, с вызовом, преодолевая сопротивление «внутренних империй». Слушаешь и пытаешься представить: что же может быть ещё более абсурдным, чем Любовь и Смерть?..
Влюблённые здесь не выживут – просто замрут, застынут морскими фигурами в детской игре. В финале квартет актёров отплясывают танец Мэдисон из легендарной «Банды аутсайдеров» Годара, беспечно радуясь жизни и выводя публику из состояния гипноза.
«Сон об осени», наверное, самый свободный для понимания спектакль Юрия Бутусова. Образы медленно оживают в подсознании: высокие люди-памятники, плачущий серебряными слезами зонт, бумажный кораблик, идущий ко дну… Всё зависит от того, сколько своих личных теней вы готовы подключить к действию.
Четыре часа утра. И не Норвегия, просто окраина Питера. Круглая площадка, чуть присыпанная снегом (чем не арена?), мерцающие в темноте фонари. Не хватает только великана со связкой траурных шариков, заглядывающего в окно. «So glad, that you’re gone»… Внезапно понимаешь: вот он, Театр Сна, который нельзя покинуть, – можно только перейти из одной комнаты в другую.
Понравился материал? Пожертвуйте любую сумму!
А также подпишитесь на нас в VK, Яндекс.Дзен и Telegram. Это поможет нам стать ещё лучше!
