"Гамлет" Николаем Колядой вновь вознесен на помост в Театральном центре "На Страстном" в рамках Фестиваля "Коляда-театр На Страстном". О том, как гремели музыка и бранные обряды о воспетом в веках герое, рассказывает наш корреспондент Екатерина Нечитайло.

Принца датского больше нет. Он похоронен за ненадобностью своего титула, смыт водами всемирного потопа, за хрупкую шею повешен в клетке, чтобы другим было не повадно. Дворца, чести, роскоши и пышности больше нет. Они остались лишь картинами "высокого искусства" на стенах, черными шубами, коронами - терновыми венками на головах королевского семейства. Общества больше нет. Оно отдало себя на порицание варварству, регрессировало и поддалось животным инстинктам. Есть парень с именем Гамлет, неуместный человек, заложник своего происхождения, который грызет ногти, прислонившись к дверному проему, танцует на костях и паясничает в общении с другими. Есть смердящее царство-государство, напоминающее свалку, в котором следы похорон выстелаются не еловыми ветками, а свиными копытами и куриными лапками, каждый старается утащить что-то в свой угол, а существо - существу - зверь. Есть дикарское племя, в котором бичуют "Джоконду", раболепно хлопают в ладоши, а искусство, красоту и запреты вертят на консервных банках.

Броская эстетика "Гамлета", который был поставлен художественным руководителем театра Николаем Колядой еще в 2007- м году, за годы существования стала почти что хрестоматийной. В ней не чураются обнаженной натуры, физиологических процессов, глумления над нормами, животной природы власти. Перед зрителем хороводом проносятся картинки, напоминающие триптихи "мастера ночных кошмаров" Босха, искаженные лица с полотен Фрэнсиса Бэкона, инсталляции Марселя Дюшана, использовавшего реди-мэйд наравне с пародиями над классическим произведениями.

Если Шекспиру Дания - тюрьма и весь мир - тюрьма, то по Коляде весь мир - свалка, на которой обряд погребения больше смахивает на шаманский ритуал, речь порой неотличима от мычания и урчания, а самое чистое и ручное животное - белая крыса. Люди здесь вылетают из жизни, будто пробки, набитые ватой тряпичные куклы: ничего не стоит поцеловать кого-то и выплюнуть навсегда, удары шпагами и мечами заменены на удушье ошейников и поводков, которые стягивают горло каждого. Стая в тренировочных штанах и бархатных юбках, босая и с беретами на головах, с по - собачьи высунутыми языками и по - обезьяньи согнутыми ногами, которая напоминает бурлящий котел, живет по своим законам, вытанцовывает и выколядовывает, пускается в коллективный вопль и шаманский групповой экстаз, прославляя своего вожака и авторитета. В их пространстве символом власти является ванная, а все важные вещи проговариваются с поднятым вверх назидательным указательным пальцем, направленным на небо.

Весь спектакль Гамлет (Олег Ягодин) пританцовывает на тему и затанцовывать себя до полусмерти, будто Избранная в "Весне Священной". Он не то чтобы бунтарь по духу, который рефлексирует и сопротивляется. Вертлявый и неустойчивый, нервный и воспаленный, будто лишенный точки опоры, с бесовщиной в глазах, он гнется парусом, плавно змеится, проговаривая монологи словом и телом. Фактически его история начинается именно с непроговоренного текстом танца, на который он провоцирует себя, дергая за поводок, будто вытаскивая за волосы из болота людских страстей. Позже во время монолога Клавдия, стоя у двери, он губами и жестами будет проговаривать свою речь, которую скажет перед "Мышеловкой", оттого что ему совершенно все равно, что сейчас говорит новоиспеченный король, а самому вещать и проповедовать что - либо абсолютно бесполезно, ведь можно сойти за сумасшедшего.

Любовь уничтожена, как необходимость. Животное влечение, как ведущая точка. Взаимоотношения сшиты красными нитями, все всё видят, но поступают так, как им выгодно и удобно. Этой же нитью, с которой в руке бродит тень Гамлета - старшего (Николай Коляда), будет зашит рот "Моны Лизы", как уничтожение последней надежды. Коляда с белыми ангельскими крылышками, пушистым нимбом над головой, сушеной рыбой через плечо, кажется, забавляется с теми, кто остался мучаться и жить, а весь текст проговаривает через внутреннее ругательство. Он нарочно оставляет следы своего появления, цепляя к картинам перья, выдираемые на наших глазах, но все слишком увлечены эгоизмом и не способны к тому, чтобы увидеть что-то отличное от себя.

Музыка, диктующая ритм движения, подкидывающая дрова в общий племенной котел, не сопровождает действие, а идет с ним в ногу, может быть даже на полшага впереди, сгущая, закручивая и усугубляя. Это не красивая подушечка из ритмов и мелодий, а самостоятельный элемент, рождающий театр дух музыки, появляющийся ниоткуда и в никуда уходящий. Ее нужно перекричать, чтобы произнести "...быть или не быть", принимая к себе кости бедного Йорика, ее магия заставляет двигаться остервенело и неистово, она на протяжении спектакля не замокает практически ни на минуту.

Колядовцы здесь играют самыми разными актерскими гранями: то преувеличенно кривляются, снимая пафос с текста, то отстраняются, выдерживая дистанцию, то существуют на полном серьезе, предельной правде, подкупая общей включенностью и жизнью единым организмом, бесстрашным препарированием табуированных приемов, взрывающих восприятие внутриутробных проблем. Каждый, кто прикасается к столь сложносинтаксическому и многоэтажному спектаклю, невольно становится частью его интимной зоны, сообщником, соучастником. Складывается ощущение, что тебя вот-вот схватят и поведут кружить - танцевать, держа в одной руке людские поводки, а другой рукой дирижируя хору отрывистых голосов, как это делает сам Гамлет в финале первого акта.

Рано или поздно любому кружению и бесчинству, пляске смерти, лишенной норм и границ, приходит конец. Все племя, готовое пережимать глотки, убивать словом и делом, будет собрано на один корабль, затянуто одним общим смертоносным поводком, отправлено по реке Харон на встречу вечности. В луче света останется лишь одинокое обнаженное тело, свернувшееся эмбрионом под очищающим дождем. Больше нет ничего, даже красоты А если ее больше нет, то нет и никакой надежды на спасение мира. Дальнейшее - молчание.

Добавить комментарий