Драмой Лермонтова "Маскарад" в постановке Николая Коляды в Театральном центре центре "На Страстном" открылся долгожданный Фестиваль "Коляда-театр" на Страстном". О том, как облаченная в поэзию и танец смерть обличает порок душе любовника, рассказывает наш корреспондент Екатерина Нечитайло.
Детям, которые сосредоточенно и подробно возятся на полу, не нужны сверхъестественные атрибуты, чтобы играть со своим воображением, обращая голубей в жар-птиц, песок в золото, а полотна ткани в море. Они могут взять зубную щетку и превратить ее в ужасно-чудовищного монстра, могут придумать что-то из головы, а потом всю ночь бояться спустить ноги с дивана, могут по-настоящему думать, что они - короли миров и боги вселенной. За малышами следить интересно и потешно, но еще интереснее наблюдать за взрослыми детьми, которые не разучились или научились заново столь же неистово верить и подлинно чувствовать. Театром в театре, игрой в игре, спектаклем "Маскарад" театр - дом, театр - взрыв, театр - фейерверк, "Коляда-театр" открыл свои широкомасштабные двухнедельные гастроли на сцене Театрального Центра "На Страстном", выстроив на глазах зрителей самобытный и удивительный мир, в котором белый тюль может стать первой материей, из которой возникает человек, шлейфом платья или морской пеной, из пенопластовых потолочных плиток можно сделать дом или мороженое, герои ходят в причудливых очках, а заправляют маскарадом Ее Величество Метафора и Его Святейшество Гротеск.
Каждый год приезда этой команды ждут больше, чем любого праздника. Бесстрашные и всемогущие, индивидуальные и всеобъемлющие, с детской верой воображающие и со взрослой серьезностью транслирующие "колядовцы" обладают редким даром: при самой трагической истории, происходящей на площадке, они источают килотонны любви, высекая из серого мира крупицы света. После их спектаклей кажется, что зал и сцена - одна семья, соседи по креслам обычно спрашивают друг друга: "вы приедете завтра?", а бурные обсуждения в фойе тех, кто смотрит спектакли по пятому - шестому разу и "новобранцев" - привычное дело.
"Маскарад" Николая Коляды - спектакль, который с одной стороны хочется разбирать, цепляясь за каждую мелочь, с другой стороны желается впустить в себя единым целым, без упражнений в расшифровке. Он формирует смутную реальность восторженности страха, просит широко открыть глаза и еще шире распахнуть свое сердце. Это сложный случай, когда нужно работать мозгом и чувством, отстраниться и подключиться, но не расслабиться, плывя по волнам известного сюжета о бывшем игроке Арбенине (Олег Ягодин), его молодой жене Нине (Василина Маковцева), баронессе Штраль (Ирина Ермолова), князе Звездиче (Антон Бутаков), зараженном бациллой слухов и сплетен обществе, а вообще требуется мощно интеллектуально напрячься, чтобы воспринимать авторскую вселенную с не самыми ординарными идеями.
Весь пол устлан перевёрнутыми картинками, которые меняют свое изображение в зависимости от угла зрения. Не то воспоминаниями, не то кадрами хроники, не то надгробными фотографиями, не то личинами, которые примеряют на себя актеры. Нет ничего однозначного. Все имеет свою оборотную сторону. Таким цветным прямоугольником закроют лицо безвинно отравленной Нине, павшей жертвой всех героев сразу, по ним будут ходить, не предавая значения, их будут передавать герои, как записки, именно они чешуей будут прикреплены к крыльям одного из самых любопытных введенных персонажей, имя которому - Бабочка (Тамара Зимина). Она одиноко ходит по пространству, подпевает и улыбается, внемлет словам и наблюдает за действием, сидя у портала сцены. Она - зеркало Нины, она - рок, она - Смерть, которая рождается вместе с человеком и живет рядом с ним рука об руку, садясь вместе за стол, живя под одной крышей, подкидывая реплики. Ведь полету мысли нужен толчок, или взмах крыльев.
Читайте также
Неоднократно по сцене проходит причудливый механизм из актеров, внешне напоминающий гусеницу. Под полонез Шигеру Умебаяши из фильма "2046" Вонга Кар-Вая, они, покачиваясь и держась за локоть впереди стоящего, на полусогнутых ногах вереницей ритмично идут к бездне, будто брейгелевские слепые, которые еще не потеряли равновесия. Кашляюще-чихающее общество слепо и безразборчиво, тяжело больно и безучастно. Надо сказать, что кишащее сплетнями людское племя будет появляться то в шлейфе юбки Нины, то вытанцовывать с веерами, то пошептывать на маскараде, то одичало петь вокализы, то становаться ручными куклами с уродливыми лицами, то бурей проноситься по сцене, дикарски задирая ноги в теплых носках и вычурно вытягивая руки, являясь в этой системе координат не желанным высшим свет, а самой натуральной низшей тьмой.
Арбенин Олега Ягодина обладает невероятно мощным мрачным обаянием, скрытым трагизмом, внутренним надломом. Его присутствие ощущаешь физически, будто холодный взгляд скользит именно по тебе. Язвительный и практически всю первую половину первого акта выделывающий финдибоберы ногами, специально накачивающий и надыхивающий себя, утрирующий речь на опоре, занижающий голос, небрежным жестом утихомиривающий толпу, будто отмахиваясь от назойливых мух, он охватывает необозримые психологические просторы, запускает колесо чудовищного насилия, оставаясь при этом неестественно естественным в моменты, когда вечер кончен и нет смысла разыгрывать весь этот балаган. Первая фраза, сказанная по - человечески: "... Погодите! Да нет, не может быть...", когда он увидел в руках Звездича браслет, похожий на тот, что есть у его жены. Далее же он превращается в рассвирепевшего зверя, змею, способную удушить, несчастного человека, в котором борются фантомы прошлого и демоны настоящего, и из которого яд, которым можно отравить, сочится даже на кольцо. Он искренне верит, что имеет право быть орудием, вершить судьбы, выносить приговоры, с хладнокровием осуществляя тщетные человеческие попытки стать богом и устраивать собственный страшный суд.
Его супруга Нина - любопытный зверек, бабочка в оковах, будто привезенная из какого - то небольшого городка, втиснутая в рамки, но не вписываемая в общество. Она немного угловата, нелепа, смешно протирает очки и ходит в дурацком колпаке, но безмерно наивна и открыта, как ребенок, который просит лишь внимания, заботы и любви. Маковцева с детским капризом и желанием всеобщего привлечения внимания произносит: "...Мой ангел, принеси мороженого мне", несет в себе какой - то патетический коммуникативный голод, страстное желание найти свой персональный Эдем в полуденном мире, начинает петь свой жестокий романс в темпе вальса, неизбежно ведущий к смерти в третьей доле.
Надо отметить, что и пара Штраль - Звездич (Ермолова-Бутаков), и Шприх- Казарин (Сергей Колесов - Сергей Федоров) - примеры очень точного партнерства, вариант штучной выделки, когда найдена точная тонкая грань между пошлостью и гротеском, выстроена вся палитра взаимоотношений, в которой у первых есть место и безумной страсти, и подлинному раскаянию, а у вторых присутствует момент подлинной заинтересованности, переходящий в цинизм и отвращение к Арбенину.
Неизвестный же (Илья Белов), танцующий на маскараде, демонически смеющийся, "перешаривающий всю карету" в роли гувернантки Саши, иронично подкалывающий арбенинские рифмы типа "свечу-вскричу" и явно имеющий отношение к распространению слухов - выбирает изящные ходы и зацепки, будто смакует происходящее, испытывает подлинное наслаждения от процесса. В финале происходит противостояние уже не между Арбениным - Звездичем и даже не в треугольнике с Неизвестным. Случается спор с самой судьбой, торг с небесными силами, с роком или с той самой Бабочкой, которая чуть позже останется одинокой хозяйкой в вымершем мире, который ушел за створки неизвестности. В какой-то момент из холодной и непреклонной скалы Ягодин вдруг становится мальчишкой, который, сходя с ума, заливисто смеется, отрицая слова о том, что его жена могла быть невинна. Фанатичность и категоричность не могут соседствовать любовью. Это не выяснение отношений, не реквием по мечте и тонким материям, а полное их разоблачение, окончательное уничтожение, без возможности прощения, которое вуалью покоя могло бы опустится на арбенинскую тлеющую душу.
Николай Коляда не ставит высоколобую историю, не учит и не поднимает великих вопросов бытия, не выявляет благородные порывы, не расставляет ловушки моральных акцентов. Серьезный вызов форме и изощренность актерского наполнения, излучают необычайную живость, красоту и изящность действия. Коляда добавляет чуть-чуть излюбленного «что делать/кто виноват» — и создает вокруг него умелое действо, с рассудительным лукавством избегая прямых ответов и оставляя повисшие в воздухе противоположные точки зрения. Спектакль, пронизанный грустью и задумчивой вечностью, детальный и выдержанный, будто дорогое вино, оставляет ощущение приговора и меж тем — успокоительного спасения, после которого отчетливо понимаешь, что твоя персональная бабочка уже кружит где-то рядом, а торги с богом на эту тему совершенно неуместны, даже если это всего лишь игры в маскараде.
Фотографии предоставлены Пресс-службой Театрального центра "На Страстном"
Понравился материал? Пожертвуйте любую сумму!
А также подпишитесь на нас в VK, Яндекс.Дзен и Telegram. Это поможет нам стать ещё лучше!
