Вячеслав Самодуров выпустил на сцену Большого театра «Ундину», что под музыку Ханса Вернера Хенце вела потерянного Беглеца по миру сновидений. О недостижимых идеалах и о том, куда приводят мечты, рассказывает наш корреспондент Екатерина Нечитайло.
Ундина, она же Русалка, она же Наяда, она же Волна, она же Дева, вышедшая из пены морской, - человекоподобное существо женского пола, что живет в воде, расчесывает волосы, пением завлекает мужчин в дебри и глубины. «Ундина» - повесть, автором которой является Фридрих де ла Мотт Фуке, о трагической любви «хвостатой» девушки к рыцарю Халдебранду, что закончилась парой смертей; опера Гофмана, Хармана, Гиршнера, Чайковского; сюита Равеля и соната Рейнеке. В балете Жюля Перро «Наяда и рыбак» (1843г.), музыку к которому написал Цезарь Пуни, Русалка влюблялась в молодого парня, упрашивала Королеву Моря помочь ей в создании союза, утаскивала фату у невесты молодого мужчины. В работе сэра Фредерика Аштона, премьера которой состоялась в 1958-м, матросы выделывали кренделя, современная музыка Ханса Вернера Хенце спорила со сказочностью, рыцарь погибал от поцелуя. Вячеслав Самодуров, что когда-то и сам танцевал в опусе Аштона, вызывая свою «Ундину» на Новую сцену Большого театра, количество водных процедур сводит до минимума, хвосты упраздняет, сюжет льет дозировано и по собственному рецепту. Мечтам суждено разбиться о камни, сны обречены споткнуться о суровую действительность, грезы уже давно не в моде, но романтизм - наше все.
На авансцене лежит человек в футболке с принтом. За его спиной расположены прозрачные пластмассовые листы. Сцену рассекают вспышки молнии. Юные девушки в коротеньких пачках, будто сделанных из мятой фольги (художник по костюмам - Елена Зайцева), волнообразно выпадают корпусами вперед, держась за руки, рисуя собой кардиограмму, находясь за этими самыми пластинами из пластмассы. Пространство, созданное сценографом Энтони Макилуэйном и художником по свету Саймоном Беннисоном, напоминает современный лофт: потолок высоко, кругом столбы и перекладины, свет прибран, лампы спускаются сверху, в глубине темно и страшно. Постепенно Беглец (Вячеслав Лопатин) очухивается, вместе с ним пробуждается банда его двойников, что готова маячить в зеркалах, вскидывать распластанные ладони, носиться за «хозяином»; девы во главе с Ундиной - атаманшей (Диана Косырева) ерничают и дразнятся, маня плавными руками, изгибами тел и заносками; постепенно все перерастает в своеобразную игру в прятки, догоняшки, салки. Собственно, так и проходят два часа, составленные из прикосновений, верениц, движений в рапиде, попыток поймать друг друга, повторов прыжков и пробежек. И желания наконец - то разобраться в том, кто же «та самая Ундина». Все равны, как на подбор, фабулу пересказать практически невозможно, ассоциации летят стайками, идентификация с героем, который потерял себя в этом огромном мире, происходит почти мгновенно. А еще мгновенно становится понятно, что этот спектакль Вячеслава Самодурова, триумфатора 'Золотых масок', бывшего премьера Мариинского театра, Национального балета Нидерландов, Королевского балета Ковент-Гарден, поставившего свой первый полноценный балетный опус в 2010-м для труппы Михайловского театра, а с 2011-го года возглавившего балетную труппу в Екатеринбурге, визуально очень похож на екатеринбургскую «Цветоделику»: игрой со светом люминесцентных ламп, передающих переживания, работой с отражениями, отправлением зрителей в мир, что находится где - то над действительностью. Но вот мистичности, мрачности и романтизма здесь куда больше. Надо сказать, что подготовка к тотальному погружению в обитель грез начинается еще с либретто хореографа, которому позавидовал бы сам Борис Виан: «Пройти по грани невозможно, проводника – нет, Беглец пробуждается в собственном сне»/ «В ожидании Ундины усилием воли он обращает сон вспять: вернуться туда, где существовал порядок, а душа томилась, еще возможно»/ «Берег мешает небу опрокинуться в океан». Вперед - вперед, дорогой Читатель, широкие и плавные жесты девушек, усиленные грациозными поворотами голов, ловко затянут в водоворот сновидений, во втором акте, отсылающем к «Русалочке» Джона Ноймайера, тебя ждет качка в трюме корабля под звездным небом, организованная группой ундин, недружелюбно семенящих ножками; в третьей части, проходящей под люстрой из лески, уже заряжен парад парных этюдов, состоящих из четких поддержек, прогнутых спин, конечностей, которые нарочито некрасиво вывернуты, полетности, воздушности, двойственности романической утопии. То вспомнишь «Жизель», то «Сильфиду», то «Лебединое озеро». Здесь все балансирует на грани между сном и реальностью, морок не отличить от действительности, житейское море волнуется за каждого и не раз.
Ни для кого не секрет, что во время работы над «Ундиной» немецкий композитор Ханц Вернер Хенце находился под мощным влиянием творчества Игоря Стравинского. Дирижер Павел Клиничев эту идею подхватывает и развивает: в какой - то момент начинает казаться, что в зале звучит новая, доселе неизвестная партитура автора «Весны священной». Наполненная знакомыми яркими контрастами, рациональностью, соединенной с эмоциональными волнами, сказочностью, помноженной на реализм, масштабностью звучания, умело сопряженной с интимностью и доверительностью. Теплый звук арф укутывает, трубы слаженно гудят, внезапные фортепианные фрагменты нагнетают тревогу, держат в тонусе, подкидывают в общий котёл откровенную сумасшедшинку, жесткие звуковые всполохи существуют в контрапункте со сказочно-воздушными грезами. Не то оркестр является советником в борьбе и думах, не то он безучастно исполняет заупокойную мессу, не то служит верным проводником чьей-то воли, по которой морским радостям уже не суждено смыть ни одной земной печали.
Ундина здесь - химера, недосягаемый образ, сгусток женской энергии. Многоликий, сотни лет танцующий множеством тел, способный уничтожать и возрождать. Беглец - мечтатель, призрак самого себя, концентрат романтизма. Пока ищешь - существуешь, пока сражаешься - горишь, поймаешь - конец. Уж сколько их упало в эту бездну. Важно отметить, что танцовщики в этой работе, помня заветы Аштона, подлинно рефлексируют, думают на площадке, рождают движение из мысли, рассуждают пальцами и спинами. Если уж крутят фуэте, то от беспомощности и непонимания, если уж кидают батманы, то с целью выпутаться, если уж случается дуэт, то он становится практически битвой Мцыри с барсом. Самодуров, умело жонглирующий цитатами, тоскующий по бунтарским страстям, делающий ставку на подключение персонального опыта и личных воспоминаний, опутывает своим спектаклем, который сперва может показаться чересчур наивным (и даже девчачьим), с ловкостью паука: проносится балет быстро, ладно, как по маслу, затягивает легко и непринужденно, вопросы, возникающие во время просмотра, тонут в потоках красоты, заканчивается он почти внезапно, любой пересказ обречен стартовать со сказочной фразы «Once Upon a Time...». А после просмотра велика вероятность вполне реальной затяжной рефлексии на тему собственных желаний, ложных и настоящих поисков, «сбычи мечт». Никогда не знаешь того, куда они приведут. Еще ведь Виан сказал, что «из всего сказанного можно сделать какой угодно вывод».
Фотограф Дамир Юсупов
Понравился материал? Пожертвуйте любую сумму!
А также подпишитесь на нас в VK, Яндекс.Дзен и Telegram. Это поможет нам стать ещё лучше!
