В непростые времена нашей беспощадной к маленькому человеку истории, когда кажется, что почва уходит из-под ног, а обстоятельства отбирают всё, что мы ценим и любим, на помощь приходят великие авторы русской литературы. Пускай их произведения не самые жизнеутверждающие и меньше всего походят на руководство по тому, как выжить в кризисной ситуации; пускай Гумберт губит Лолиту, Юрий Живаго умирает, выйдя из трамвая, доктор Поляков страдает от неизлечимой зависимости, а откуда-то издалека доносятся звуки того, как в саду топором стучат по дереву.
Вместе с ведущими литературоведами, экспертами по творчеству Чехова, Булгакова, Пастернака и Набокова, мы разбирались в том, как сделаны произведения русских писателей, которые изменили мировую литературу.
«Вишнёвый сад» Чехова — космос человеческих взаимоотношений с миром
Невозможно начать текст о главных произведениях русских писателей XX века с кого-нибудь кроме Антона Павловича Чехова. Основоположник психологизма в драматургии, родоначальник модернизма в театре, новатор, создатель особого типа героя, придумавший «прятать» психологические мотивировки и характеристики персонажей в подтекст. Чехов не дожил до Революции 1917 года, не наблюдал потрясений XX века, но несмотря на это ему удалось предугадать, как будет развиваться мир. И театральный, и осязаемый.
Кто из режиссёров первым угадал настроение «Вишнёвого сада»? Кто из писателей вдохновлялся Чеховым, и почему эту пьесу будут любить даже наши потомки? Найти ответы на эти и другие вопросы нам помогла старший научный сотрудник отдела «Дом-музей А. П. Чехова в Ялте» ГБУК РК «Крымский литературно-художественный мемориальный музей-заповедник» Юлия Долгополова.
Юлия Долгополова: «Пьеса "Вишнёвый сад" — это последнее художественное произведение Чехова, написанное в 1903 году. Писатель работал главным образом в Ялте, будучи уже очень больным. Письма Чехова говорят нам сегодня, как Антон Павлович беспокоился по поводу публикации новой пьесы в печати и о её дальнейшей постановке в Московском Художественном театре.
К сожалению, Чехов оба раза был разочарован. Публикация в сборнике Горького “Знание” вышла вместе с произведениями других, второстепенных, но “политически актуальных” авторов, и по цензурным соображениям задержалась мучительно долго для Чехова. К тому же напечатана она была небрежно.
Читайте также
Сборник «Знание», в котором впервые была опубликована пьеса «Вишнёвый сад». Источник фото: litfund.ru
Что касается постановки Константина Станиславского в МХТ, то, несмотря на участие Чехова в репетициях, ни режиссёр, ни актёры вначале не поняли пьесы. Слишком непохожа была эта чеховская пьеса на все предыдущие. На премьере, которая должна была стать подарком ко дню рождения автора, 29 января 1904 года, Антон Павлович увидел растянутое и скучное представление. “Сгубил мне пьесу Станиславский”, — написал он в сердцах.
Единственным современным режиссёром, который однозначно сразу понял и назвал “Вишнёвый сад” гениальным произведением, был реформатор театра Всеволод Мейерхольд. Он писал Чехову: “Ваша пьеса абстрактна, как симфония Чайковского. И режиссёр должен уловить её слухом прежде всего”. Мейерхольд первым увидел за бытовой комической историей неудачной продажи имения целый космос человеческих взаимоотношений с миром. Он понял, что потрясающий дар обобщений, присущий Чехову, в этой пьесе вышел на уровень, недостижимый для любого другого драматурга. Главные герои этой пьесы даже не её персонажи, а нечто абсолютное — Время. Оно незримо и зримо присутствует практически в каждой сцене, соединяя и разъединяя прошлое, настоящее и будущее всех участников истории и зрителей в зале. Поэтому “Вишнёвый сад” никогда не потеряет актуальности и к нему не остынет интерес режиссёров и зрителей».
Пьеса, которая никогда не станет «замшелой классикой»
Сложно посчитать количество театральных постановок «Вишнёвого сада» и фильмов по мотивам пьесы, которые снимаются по всему миру. И под «всем миром» не нужно понимать одну лишь Европу. Начать стоит хотя бы с того, что первая экранизация гениальной чеховской пьесы носила мелодичное название Sakura no sono и была снята, как ни трудно догадаться, в Японии, в 1930-е годы. Из нетривиальных стран, где по «Вишнёвому саду» снимали фильмы, можно назвать Мексику, Норвегию, Австралию, Испанию, Португалию и Шри-Ланку. И здесь сразу возникает вопрос: почему иностранцев так трогает типичная для России рубежа XIX-XX веков история о разорении крестьянских усадеб? Да потому, что то же самое происходит и в Японии, и в Англии, и на Шри-Ланке — старый мир сменяется новым, на смену изысканным Раневским приходят бывшие крепостные Лопахины, влюблённые в своих предшественников, но неспособные их понять. И от этого никуда не деться.
Юлия Долгополова: «Влияние этой пьесы на мировую драматургию, театр и кинематограф огромно. Влияние Чехова испытали все выдающиеся драматурги XX века. Среди них Бернард Шоу, Уильям Сомерсет Моэм, Джон Пристли, Теннесси Уильямс, Юджин О'Нил, Джон Осборн и другие. Они продолжили и развили многие чеховские драматургические открытия, но, по их собственным словам, никто Чехова не превзошёл.
Кадр из фильма «Сад» Сергея Овчарова. Источник фото: Кинопоиск
Дальнейшее развитие чеховской поэтики современные исследователи находят в драматургии эпохи постмодернизма, даже у основоположников театра абсурда, Сэмюэла Беккета и Эжена Ионеско.
И в XXI столетии комедия Чехова не стала замшелой классикой: времена меняются и люди меняются вместе с ними. Современные режиссёры продолжают находить в последней пьесе Чехова актуальные смыслы и оригинальные художественные решения. И зрители всё ещё смеются над шуткам Чехова, потому что их произносят серьёзно. Невозможно сосчитать сколько раз в мире ставили пьесу Чехова. И каждый раз в ней выделяются по-новому другие герои: Раневская, Гаев, Петя и Аня, Яша и Дуняша, Лопахин и Варя, Шарлотта Ивановна, Епиходов или Фирс. Они сталкиваются друг с другом, ссорятся, спорят, живут.
Всё это позволяет думать, что для будущих поколений артистов, режиссёров, зрителей “Вишнёвый сад” Чехова останется таким же понятным, современным, интересным, как и для нас с вами».
Неочевидное новаторство Булгакова: «Записки юного врача»
С Мейерхольдом, впервые осознавшим гениальность «Вишнёвого сада», Булгаков расходился во взглядах. Постановки режиссёра-новатора вызывали у писателя не трепет, а раздражение, и, как отметил Валентин Катаев, Булгакову был гораздо ближе Станиславский, не угадавший настроение последней пьесы Чехова.
Однако основные параллели жизненных линий Чехова и Булгакова замечаются невооружённым взглядом: оба врачи и оба писали для театра. Чехов повлиял и на прозу Булгакова, в частности, на цикл рассказов «Записки юного врача», который вряд ли нуждается в представлении: большинство читателей познакомилось с ним примерно в то же время, когда им в руки впервые попался роман «Мастер и Маргарита».
Но чем же замечательны эти рассказы, кроме ироничного повествования, которое постепенно затягивает в атмосферу Мурьевской больницы? Причем здесь Викентий Вересаев и что необычного в рассказе «Морфий», который сам Булгаков не приобщил к «Запискам»? О двух главных литературных произведениях Булгакова-врача, а также о некоторых других его книгах мы поговорили с кандидатом филологических наук, заведующим научно-исследовательским отделом Государственного музея М. А. Булгакова Иваном Назаровым.
Иван Назаров: «Рассказы цикла “Записки юного врача” очень интересно анализировать с позиции цитатности, традиций русской и зарубежной литературы, предшествовавшей Булгакову. Например, можно взять книгу “Библиотека Михаила Булгакова”, которую составил Анатолий Кончаковский. Мы знаем, что Булгаков читал Пушкина, Гоголя, Достоевского, Мольера, Диккенса и многих других авторов, которые относятся к классикам литературы. Исходя из этого можно рассматривать “Записки юного врача” как текст, где есть пересечения культуры и традиций прошлого времени. Мы понимаем, что у разных писателей (например, у Чехова, у Вересаева) поднимается тема медицины, в частности молодого интеллигента, который оказывается в позиции столкновения с действительностью. Это, по сути, как раз открывает нам ключ к прочтению “Записок юного врача” как новаторского текста, который объединяет в себе все предыдущие тексты.
Первая публикация одного из рассказов цикла в журнале «Красная панорама» за 1925 г. Источник фото: litfund.ru
Поэтика произведений Булгакова заключается в том, что автор очень органично ведёт диалог с традицией прошлого времени. Мы часто видим, как Булгаков полемизирует с прошлым: где-то это может быть на уровне иронии, где-то на уровне сатиры, сарказма, а где-то это такой диалог с вечностью.
Тем интереснее “Записки юного врача”, когда мы видим среди прочих внутренних откровений героя его взгляд на прошлое: он мог бы бросить своё место службы, но не может себе это позволить, потому что у него, как у интеллигентного человека, есть совесть. Это, кстати, очень важный критерий для Булгаковского интеллигента: он смотрит на свой рабочий стол и понимает, что в прошлом за этим столом сидели другие врачи, и он представляет себе целую армию этих врачей, которые с различными инструментами идут за его спиной.
Новаторство Булгакова проявляется и в обращении с патографическим текстом — с описанием болезни, патологии в истории мировой литературы. Оно может быть научным, а может упоминаться в каком-нибудь тексте, как стадии чахотки. В различных произведениях Булгакова оно встречается и как беглое упоминание, и как восходящее к научному описанию.
Новаторство Булгакова, на мой взгляд, не всегда бывает очевидным, но как только вы начнёте анализировать рассказы из цикла “Записки юного врача”, то увидите и особенности героя-интеллигента, и то, как Булгаков преподносит медицинскую тематику».
«Морфий» и потерянный «Недуг»
Иван Назаров: «Сложно уверенно говорить о том, насколько прямо рассказ “Морфий” относится к циклу “Записки юного врача”, ведь сам Михаил Афанасьевич его туда не включил, однако на сюжетном уровне герои цикла рассказов и “Морфия“, доктор Бомгард и доктор Поляков, оказываются связаны. В литературе о Булгакове и его творчестве отразились различные точки зрения, обозначились различные позиции современников писателя, его родственников, а также исследователей творчества. Сестра писателя, Надежда Афанасьевна, вспоминала, что Булгакова интересовали вопросы патологии психики. История работы над “Морфием” интересна сама по себе, потому что у нас о ней нет почти никаких сведений, за исключением информации о произведениях, близких, по всей видимости, тематически к этому рассказу. В различных источниках сохранились упоминания о булгаковских произведениях “Огненный змий” (1912–1913 гг.), “Зеленый змий” (1917–1918 гг.) и “Недуг” — к сожалению, сами тексты не сохранились, однако булгаковеды предполагают, что мотивы произведений впоследствии могли отразиться в рассказе “Морфий”.
Кадр из фильма «Морфий» Алексея Балабанова. Источник фото: Кинопоиск
Так или иначе, “Морфий” поражает читателя подробным описанием зависимости от препарата. Мы знаем другие примеры, когда повествование ведётся от лица героя, утрачивающего рассудок: тут можно обратиться к произведениям Гоголя, Достоевского, Гаршина, Андреева и многих других отечественных писателей. Мотив употребления веществ (изменяющих сознание) обладает богатой историей отражения в художественной литературе — помимо ранее упомянутых авторов, данное явление отразилось в текстах Томаса де Квинси, Шарля Бодлера, Артюра Рембо, Оскара Уайльда, Жориса Гюисманса и многих других. Данная тема иногда составляла литературную “моду” в различные эпохи искусства — например, в эпоху первой трети XIX века, на рубеже XIX-XX вв. и других.
“Морфий” живёт с огромной историей, но прелесть Булгакова в том, что он показывает не только утрату героем разума, но и сам процесс: стадии развития и нарушения работы рассудка, пограничные состояния героя».
Отражение творчества Булгакова в мировой культуре
Экранизации произведений Булгакова всегда остаются на слуху и зачастую вызывают в обществе «неоднозначную реакцию». Можно, например, вспомнить байки про невозможность экранизировать «Мастера и Маргариту», основанные на опыте сериала Владимира Бортко. Остаётся только ждать фильма «Воланд» Михаила Локшина — вдруг ему удастся разорвать порочный круг?
Тем не менее, другим произведениям Булгакова повезло больше. В первую очередь вспоминается «Собачье сердце» Бортко и «Иван Васильевич меняет профессию» Леонида Гайдая, а также «Морфий» Алексея Балабанова по сценарию Сергея Бодрова-младшего. Однако не стоит забывать, что произведения Булгакова экранизируют не только российские режиссёры. Есть, например, британский сериал «Записки юного врача» — чёрная комедия Алекса Хардкасла с Дэниелом Рэдклиффом и Джоном Хэммом в главных ролях.
Иван Назаров: «Я бы вам посоветовал итальянский фильм “Собачье сердце”, в котором булгаковский сюжет приобретает прочтение сквозь призму западноевропейской культурной традиции. Я имею в виду, прежде всего, Мэри Шелли и её роман “Франкенштейн, или Современный Прометей”. Это драма искусственно созданного человека, который не знает, как ему правильно жить в условиях общества – что ему делать, как общаться, как определить свой статус (в том числе половой ориентации).
Постер к фильму «Собачье сердце» Альберто Латтуады. Источник фото: mymovies.it
Примечательной для исследователей оказалась экранизация булгаковского “Морфия” (режиссер А. Балабанов, по сценарию С. Бодрова-мл.). Литературовед Олег Лекманов, по-моему, целую лекцию читал о том, как интересно сделан этот фильм, показывающий работу, что называется, от противного: грубо говоря, то, что в тексте Булгакова чёрное, будет белым в фильме. И вот так идёт работа на стыке противоположностей.
Говоря о других произведениях, можно вспомнить, как ставили пьесу одновременно по “Блаженству” и “Ивану Васильевичу” Булгакова: первая показывает будущее, 2222 год, а вторая, как мы знаем, — прошлое. В постановке некоторых немецких театров обе пьесы были объединены в одну — герои сначала отправлялись в прошлое, а потом в будущее. То есть режиссер отчасти показывал такой замыкающийся круг и раскрывал мысль о том, что проблема счастья не зависит от времени (по Булгакову оно — “фикция”), поскольку как для прошлого, так и для будущего существует ряд универсальных, вечных проблем».
Проблема цитатности
Иван Назаров: «Когда мы можем делать вывод, что в тексте современного автора есть реминисценции к Булгакову? С одной стороны, если автор сам заявляет об этом или даёт намёк, делает отсылку к Булгакову, которая была бы заметной и очевидной.
Обложка сериала «Записки юного врача» Алекса Хардкасла. Источник фото: kino-teatr.ru
Любопытный момент в том, что Булгаков сам по себе очень цитатный писатель — в его текстах вы можете находить множество реминисценций к предшественникам или прямые цитаты из них. И может получиться эффект замкнутого круга: когда цитируемость Булгакова пытаются обыграть в современности, сложно понять, цитируют ли Булгакова или то, как он цитирует классику предшественников.
На мой взгляд, должно пройти ещё какое-то время, за которое литературоведение успеет проанализировать отечественные и зарубежные тексты второй половины XX века и начала XXI, чтобы сделать соответствующие выводы о влиянии Булгакова на литературный процесс».
«Доктор Живаго» — роман, который выпадает из классической традиции
Литературовед Наталья Иванова находит такие точки соприкосновения между Булгаковым и Пастернаком: оба не эмигрировали в 1920-е, оба поработали в советских газетах (пусть и не долго), оба держались в стороне от писательских объединений, выступали на одних и тех же литературных вечерах в Москве. У обоих, в конце концов, был телефонный разговор со Сталиным. Но это, разумеется, не главное. По-настоящему для нас важно, что и Пастернак, и Булгаков вписали себя в историю мировой литературы как два «мастера».
Параллели не закончились и после жизни. «Мастер и Маргарита» и «Доктор Живаго» до сих пор воспринимаются на Западе как два важных текста русской литературы XX века. О magnum opus Бориса Леонидовича Пастернака, получившего Нобелевскую премию «там», но ставшего источником травли «тут», мы поговорили с доктором филологических наук, литературоведом, автором биографий «Пастернак в жизни» и «Пастернак» Анной Сергеевой-Клятис.
Анна Сергеева-Клятис: «Очень часто, когда люди и даже специалисты начинают рассуждать о “Докторе Живаго”, они говорят, что в романе нет ничего нового, что это повторение структуры русского классического романа, но только с очень большими недостатками, поэтому и роман получился плохой.
Мы знаем, что такое русский классический роман: его главные авторы — Толстой и Достоевский — которых всегда вспоминают даже иностранцы, говоря о русской культуре. Это роман, максимально подобный жизни — то, что в школе называют “реализмом” — текст, который воспроизводит формы жизни, как они есть. Понятно, что в этом тоже есть некоторое лукавство: далеко не всё воспроизводится и реалистический мир точно такая же иллюзия, как, скажем, мир в романе “Гарри Поттер”, но она незаметна читательскому глазу и кажется, что эти герои — реальные люди. Мы переживаем за них, и они ведут себя так, как обычные люди, в их жизни происходят вполне допустимые события.
Обложка первого издания романа «Доктор Живаго». Источник Wikimedia Foundation
В романе Пастернака это не совсем так. Конечно, характеры и образы тоже очень живые, но в “Докторе Живаго” происходят вещи, которые трудно допустить в жизни. Например, бесконечные встречи героев, случайные пересечения их жизненных путей, когда они ещё не знакомы друг с другом. Так, Юрий Живаго встречается первый раз с Ларой, когда он ещё совсем молодой начинающий врач, в гостиничном номере, где пыталась покончить с собой её мать, и Лара производит на него сильное впечатление. Второй раз они встречаются во время Первой мировой войны в Мелюзеево и потом в третий раз, на Урале, когда между ними завязывается роман. При этом к этой центральной линии прирастают и другие, тоже внезапные встречи, внезапные знакомства, которые повторяются несколько раз, и судьбы героев переплетаются, а правдоподобие нарушается».
Роман-симфония
Анна Сергеева-Клятис: «На самом деле, “Доктор Живаго” не повторяет структуру классического романа, и об этом говорил сам Пастернак. Сейчас опубликовано несколько разговоров, которые происходили между ним и людьми, сумевшими приехать с Запада в Советский союз, чтобы повидаться с ним. В этих интервью Пастернак рассказывает о своем романе, в частности, он говорит, что его роман не надо мерить по классическим меркам: это совершенно новое произведение, и его задачей было создать абсолютно новый жанровый вид — роман, не придерживающийся старых канонов. Почему? Потому что, как он говорил, в классическом русском романе, у Толстого и Достоевского, есть некая обусловленность: жизнь, судьба, структура жизни диктует развитие образов, событий, характеристики героев, результаты их судеб. Он говорит именно о том, что составляет суть реалистического романа, и для него это неприемлемо, потому что он уверен, что в жизни происходит очень много всего, что нет никаких правил, по которым развивается реальность, что судьбы людей не предопределены, и могут развиваться в совершенно непредсказуемых направлениях, потому что реальность есть результат свободного выбора.
Кадр из фильма «Доктор Живаго» Дэвида Лина. Источник фото: Кинопоиск
В этой не-обусловленности, в отсутствии предопределенности (как говорил Живаго? Я сказал «а», а «б» не скажу) и есть новые черты романа. Если нет предопределенности, то стихийно складывающаяся жизнь может сводить много раз людей в разных точках мира, случайность правит этими обстоятельствами. И, как говорил один из исследователей Пастернака Б.М. Гаспаров, в частности о бесконечных пересечениях судеб героев, роман построен по принципам музыкального произведения, большой симфонии, когда разные инструменты вступают сначала по отдельности, у них есть свои лейтмотивные партии, а потом они начинают встречаться и пересекаться, снова расходятся и снова встречаются, а потом сливаются в единый поток. Вот в этом пересечении голосов, в том, что в музыке называют полифонией, в этом есть особенность построения этого романа. В этом есть общность с Толстым, но она лежит в той плоскости, которая явно выходит за границы традиционности, в которой Толстой – уже писатель XX, а не XIX века».
«За десятилетия существования русской эмиграции не появилось ни одного произведения такого же масштаба»
Анна Сергеева-Клятис: «Роман вышел на Западе сначала на итальянском языке, в Италии, в издательстве Фельтринелли, в ноябре 1957 года, и поэтому первыми читателями были иностранцы или люди, хорошо знавшие итальянский язык, очень небольшая часть эмиграции. Но впечатление от этого романа уже и на этом этапе было огромным. И в первые несколько месяцев существования “Доктора Живаго” на итальянском языке на Западе уже поднялась волна восхищения и осознания того, насколько значительно это произведение. Оно появилось в Советском союзе, выпрыгнуло как чёрт из табакерки, когда никто этого не ожидал.
Когда вышло русскоязычное издание в августе 1957 года, это только подтвердилось, а в октябре того же года Пастернаку присудили Нобелевскую премию. Конечно, это тоже неслучайно, потому что и русскоязычные профессора университетов, которые работали на Западе, и значимые иностранцы говорили о необходимости наградить Пастернака. Наиболее широко известно мнение Камю, но на Нобелевскую премию Пастернака рекомендовали ученые-слависты. Главный мотив, который постоянно обсуждался русской эмиграцией, был такой: вот мы, русские, которые живут в диаспоре за границей, мы свободны, мы могли написать и издать что угодно, у нас нет никаких ограничений, кроме, может быть, ограничений материальных, и тем не менее за десятилетия существования русской эмиграции не появилось ни одного произведения такого же масштаба. А в репрессивном Советском Союзе, где у писателей заткнуты рты, Пастернак пишет роман о самом главном не только в истории страны, но и в человеческой истории.
Борис Пастернак на даче в Переделкине, 1958. Источник фото: Wikimedia Commons
В “Докторе Живаго” русская эмиграция увидела очень большую духовную подоплеку. Евангельская основа романа и евангельские поэтические тексты, которые включены в роман, производили сильнейшее впечатление. Было очевидно, что это произведение не столько о современности, сколько о вечных вопросах, о жизни и смерти. Но были, конечно, и внешние, но тоже важные аспекты: описание России, Урала или средней полосы, которым Пастернак придавал большое значение. То, как люди говорят в романе, — всё это возродило в эмигрантах очень живые воспоминания о России, которую они любили и не могли забыть.
Очень интересно, что, скажем, крупный прозаик эмиграции Набоков вдруг оказался отодвинут на второй план, и его произведения как будто не столько значительны на фоне “Доктора Живаго”... хотя до этого момента он был, наверное, первым по значимости писателем русского зарубежья. Набоков ревностно и очень отрицательно отозвался о “Докторе Живаго”.
Но в целом для русской эмиграции роман Пастернака стал главным произведением XX века, которое распахнуло давно закрытое окно в историю, в Россию, что позволило подвести итог тому страшному времени, которое все они пережили: начало ХХ века, революция, Гражданская война. Такая оптика Пастернака была очень нужна и близка представителям русской эмиграции, поэтому на Западе этот роман имел оглушительный успех. Понятно, что его последствия сказались на судьбе Пастернака самым отрицательным образом, поскольку в Советском союзе ему такой успех простить не могли».
Пастернак знал об успехе «Доктора Живаго». Почему он не эмигрировал?
Анна Сергеева-Клятис: «Есть два аспекта: во-первых, эпоха. Никто никогда никуда не ездил. И конечно, это накладывало определенный отпечаток: ехать страшно, непонятно, как и чем живут за границей, как там можно устроиться. Заметим, что Пастернаку на тот момент было почти 70 лет. Даже и сейчас у человека, который прожил всю жизнь в России, всё устроено так, как ему это нужно, как он хочет жить: есть работа, жильё, много других вещей, которые привязаны к месту, и вот это всё разорвать и уехать трудно человеку даже не очень старому. В 68 лет, в ту эпоху, это было невероятно сложно психологически, но, кроме того, были другие обстоятельства.
Борис Пастернак и Ольга Ивинская. Источник фото: Wikimedia Commons
Пастернак примерно понимал, как жила русская эмиграция. Перед ним, например, очень близко прошла судьба Марины Цветаевой. Представить себе, что он, поэт, пишущий на русском языке, оказывается за границей, ему было очень сложно и страшно. Кроме того, если бы он уехал, то в Советском союзе осталось бы несколько очень важных для него людей, судьба которых была непонятна. Оставалась семья Ольги Всеволодовны Ивинской, с которой у Пастернака были многолетние отношения, а она к тому времени уже отсидела в сталинских лагерях, и он предполагал, и совершенно справедливо, потому что после его смерти ровно это и произошло, что она будет посажена снова. Он не мог себе позволить такого отъезда. Его семья, с которой он жил, Зинаида Николаевна, его вторая жена, сказала, что она не поедет с ним. Вариант эмиграции рассматривался, но в силу массы обстоятельств он оказался совершенно невозможен».
«Лолита» — самый неправильно понятый роман Владимира Набокова
Если «Доктор Живаго» для российской эмиграции сразу стал откровением, а Пастернак — гением, то отношение современников к «Лолите» было далеко не таким однозначным. Публикация «Доктора Живаго» на родине Пастернака была невозможной по причинам политическим, а «Лолиту» американские издательства отвергали как книгу «порнографического» содержания. Стремительным взлётом после публикации в «Олимпия Пресс» роман обязан писателю Грэму Грину, который включил «Лолиту» в список трех лучших книг года, который был опубликован на страницах газеты The Sunday Times.
«Лолита» Владимира Владимировича Набокова, безусловно, оставила гигантский след в мировой культуре и поп-культуре, став своеобразным символом, который используют даже те, кто этот роман никогда не открывал. Но мы любим её не за это. «Лолита» — искусное произведение об одном из страшнейших пороков, наполненное изящными каламбурами, звукописью и поэзией.
О том, как правильно понимать главный английский роман Набокова и о том, как эта книга переосмысляется в XXI веке, мы поговорили с научным сотрудником ИРЛИ РАН (Пушкинский дом), председателем оргкомитета международной научной конференции «Набоковские чтения», бывшим директором музея Набокова Татьяной Пономаревой.
Татьяна Пономарева: «Набоков в “Лолите” взялся за тему, которая, конечно, не была новой, но он показал её с совершенно другой стороны. В общем-то, не надо забывать, что перед нами детективная криминальная история в той же степени, в которой мы можем так назвать роман “Преступление и наказание”. Если мы посмотрим на “Лолиту” только с точки зрения нарратива, это история преступления и наказания, но Набоков взял историю преступления, о котором так писать было не принято.
Первое издание «Лолиты». Источник фото: litfund.ru
Преступления на почве педофилии, конечно, никогда до этого не оказывались в центре крупного литературного текста, никогда не были представлены именно так, хотя мы знаем, что они много раз упоминаются, в том числе и в европейской литературе. В этом, конечно, можно считать, Набоков был новатором. С одной стороны, это то, что обеспечило ему огромную известность и огромную читательскую аудиторию, которой до этого у него не было: до “Лолиты” Набоков как англоязычный писатель был известен небольшому читательскому кругу. А “Лолита” принесла огромную аудиторию и известность, на которую он не рассчитывал.
С другой стороны, сейчас, как видят все набоковеды, а я тем более, так как я ещё работала в музее много лет, широкая известность часто мешает людям увидеть самую основу романа. Роман стал настолько скандально известен, что у него появился читатель, которого Набоков, конечно, не ожидал. Он писал, как и предыдущие свои романы, для определённого читателя: очень образованного человека с большим читательским опытом, который, возможно, как-то связан с литературой, гуманитарными занятиями или с наукой. Конечно, его романы требуют подготовки, они не рассчитаны на то, чтобы их читали в метро, перелистывая. Они требуют большого внимания и обдумывания, а главное — опыта».
Кто кого любит?
Татьяна Пономарева: «Благодаря такой теме, которая и тогда считалась, и сейчас считается скандальной, его роман совершенно неожиданно оказался в списке бестселлеров, его покупали и читали люди, которые вообще не очень понимали, что перед ними. В результате он воспринимается довольно ограниченно, как история “необычной любви”. Когда я это слышу, иногда так и спрашиваю: если это история о любви, то расскажите, кто кого любит в этом романе? В этой истории все погибают. Если мы считаем, что Гумберт любит Долорес, которую он называет Лолитой, то согласитесь, что это довольно странный вид любви — захватить, подчинить своей воле, не выпускать, обманывать, обманом вывезти из лагеря, заставлять выполнять все свои пожелания. Это скорее то, что сейчас принято называть термином сексуальное рабство. Называть любовью отношение Долорес к Гумберту тоже странно, потому что она терпит, пока ещё слишком молода и настолько не ориентируется в жизни, что просто не понимает, как выйти из этой ситуации. И действительно, куда ей деваться? Она поверила, что в полицию идти нельзя, потому что ей же будет хуже, её отправят в приют. Когда она взрослеет достаточно, чтобы принимать собственные решения, она от него сбегает, тщательно спланировав свой побег. Поэтому это совершенно не любовь, и довольно странно относиться к “Лолите” как к роману о любви, потому что желание присвоить себе другого человека, посадить его полностью под свой контроль сложно назвать любовью.
Кадр из фильма «Лолита» Стэнли Кубрика. Источник фото: Кинопоиск
В этом, как мне кажется, действительно необычность самого романа и его литературной судьбы, потому что он оказался неправильно понимаемым, и это остаётся до сих пор. Особенно среди аудитории, которая читает его по-русски. В Европе другое восприятие, которое, возможно, связано со всем, что началось с движения #MeToo».
Культурный контекст
Татьяна Пономарева: «В тексте “Лолиты” очень много аллюзий на русскую литературу, в том числе на авторов серебряного века, а также на английскую и французскую литературу. Надо не забывать, что Гумберт — нарратор романа — франкофон. По его рассказу о детстве мы делаем вывод, что его родным языком был французский, хотя, очевидно, английским он тоже с детства владел. И это часто чувствуется в его тексте: Набоков делал это намеренно. Англоязычные набоковеды уже давно установили, что Набоков создаёт речь Гумберта таким образом, чтобы опытный читатель чувствовал, что это пишет не носитель английского языка, что он действительно иностранец. Очень много аллюзий на французскую литературу. Недавно появилось много работ на тему связей романа с английской литературой, в том числе со средневековой. Тут даже трудно кого-то одного выделить: этой связью проникнут весь роман».
«Моя тёмная Ванесса», «Голубчик», «Согласие» — отголоски «Лолиты» в современной мировой литературе
Татьяна Пономарева: «В последние несколько лет новые общественные движения, которые сейчас проявляют себя особенно ярко в Америке и Европе, заставили людей вспомнить и более осознанно прочитать “Лолиту”. И появляются очень интересные отклики. Например, роман “Моя тёмная Ванесса” американской писательницы Кейт Расселл. Что интересно, нам даётся абсолютно похожая история, но без криминальной составляющей. С юридической точки зрения история “Лолиты” — это преступление. Набоков сам изучал законы разных штатов, чтобы понять, где какой возраст согласия. Но в романе “Моя тёмная Ванесса” есть преступление моральное: учитель ведёт себя по отношению к главной героине абсолютно безнравственно, понимая, насколько она моложе, насколько она менее искушена, насколько легко поддаётся интеллектуальному воздействию. Как мне известно, этот роман привлёк большое внимание, и я думаю, что-то подобное ещё появится, потому что этот роман и некоторые другие основаны на том, что изменение общественного сознания влияет на новое восприятие литературы.
Владимир Набоков за рабочим столом в кабинете Корнельского университета. Источник фото: Cornell University Library
Наши французские коллеги рассказали удивительную историю о том, как несколько лет назад появился автобиографический роман, написанной такой же в прошлом Лолитой — девушкой с похожей историей. В этом романе она напрямую обвиняет одного довольно известного писателя Габриэля Мацнефф (роман написан Ванессой Спрингора, на русском называется “Согласие”, по-французски “Le Consentement”, — прим. редакции), про которого, как выясняется, многие знали, что он педофил. Наши французские коллеги нашли запись телеинтервью этого писателя, который выступал в телепрограмме Apostrophes — одной из популярнейших передач на французском телевидении, в которой выступал в своё время и Набоков. В ней на вопрос о “Лолите” он совершенно прямо ответил, что это история о растлении беззащитного ребёнка. А Мацнефф в Apostrophes на вопрос о его романах, которые абсолютно педофильские, весело смеётся. Те же действия, которые Набоков осуждает, Мацнефф описывает как нечто взаимно благотворное, потому что он этих молодых мальчиков и девочек “воспитывает”, такое вот как бы “сексуальное просвещение”. Как выяснилось, книга его бывшей жертвы имела общественный резонанс. Прежде про этого писателя уже забыли, но сейчас вспомнили, хотя он уже очень немолодой человек и никому опасности не представляет. Тем не менее книга одной из его жертв произвела такое воздействие, что его лишили разных званий, литературных наград и предали всеобщему презрению. Основано всё это и на переосмыслении “Лолиты” тоже.
Есть сюжетные связи и в российской литературе. Можно вспомнить рассказ Людмилы Улицкой “Голубчик” на очень похожую тему, только герой — мальчик.
Добавим ещё, что “Лолита”, в первую очередь, повлияла на роман Джона Фаулза “Коллекционер”».
Возможно ли, что в обществе «Лолита» воспринимается неправильно во многом из-за фильмов, снятых по роману?
Татьяна Пономарева: «Они очень разные, конечно, но оба фильма совершенно уводят в сторону от моральной проблематики романа. Причем это как будто такой рок: обе актрисы, которые играли в фильмах Долорес, не сделали кинематографическую карьеру. Актрисе Сью Лайон, которая сыграла Долорес в фильме Кубрика “Лолита” было 16 лет, а выглядит она немного старше. В романе этому ребёнку 12 лет, поэтому очевидно, что в фильме этот ужас не ощущается. Кубрик сделал фильм скорее не о преступлении, а о таком необычном забавном происшествии. Хотя сам герой, конечно, наказан, но моральной позиции там действительно нет. Зритель больше увлечен блестящими набоковскими диалогами, очень смешными, очень ироничными и, мне кажется, режиссер тоже был настолько поглощен ими, что в этом фильме всё как-то ушло в иронию и гротеск.
Кадр из фильма «Лолита» Эдриана Лайна. Источник фото: IMDb
Второй одноимённый фильм режиссёра Эдриана Лайна совершенно другой, но там есть идущая от невнимательного прочтения романтизация и превращение “Лолиты” в историю любви. Кроме того, фокус внимания сдвигает актёр Джереми Айронс, сыгравший Гумберта: в лице этого обаятельного человека нет ничего криминального.
В самом романе Гумберт всё время уверяет, что он не преступник, что это Долорес его соблазнила, и это он говорит про двенадцатилетнего ребёнка. Как этому можно верить? Это ложь и он просто выгораживает себя перед присяжными, ведь весь роман написан как оправдательная речь в тюрьме, пока герой ожидает суда. Фильм Эдриана Лайна немного следует этому обману. Насколько я помню, у него получается так, что абсолютно невинный романтичный Гумберт становится жертвой соблазнения молодой девушки. В этом фильме актриса тоже выглядит старше, и это мешает передать весь ужас истории.
Если представить себе, что можно снять фильм, в котором бы сыграл двенадцатилетний ребёнок, то это совсем по-другому смотрелось бы, и никто бы не почувствовал ничего кроме ужаса».
Источник обложки: снимок Стэнли Кубрика, Museum of the City of New York.
Понравился материал? Пожертвуйте любую сумму!
А также подпишитесь на нас в VK, Яндекс.Дзен и Telegram. Это поможет нам стать ещё лучше!
