7 сентября в рамках довлатовского фестиваля «День Д – 1967» в музее современного искусства «Эрарта» прошёл творческий вечер Татьяны Толстой «Мои 60-е». Писательница делилась историями о Ленинграде 60-х годов, вспоминала забавные и характерные случаи из той эпохи.
Создание атмосферы началось не с томных размышлений о прошлом, а с вневременных фотографий простых петербуржцев. Черно-белые камерные зарисовки мелькали на экране, а мысли о былом мелькали в сознании гостей вечера. Удобные скамейки, «качели-убийцы», дамы в ужасно модных купальниках, мужчины в неначищенных ботинках: для одних – ностальгия, а для других – только приметы незнакомого времени.
«Эти самые 60-е, они хоть и черно-белые, но все же всплыли», – говорит Татьяна Никитична. «Это – было детство, это – была школа. Я помню себя, какие-то свои переживания изнутри. А как это было снаружи, я-то не видела. Да, есть семейные фотографии, но это фотографии семьи. А здесь есть атмосфера: и какая-то небрежная одежда, неважная обувь, обязательно что-нибудь на голову надо пристроить».
Своё отношение к эпохе «оттепели» писательница определяет так: «Для меня 60-е – это люди, именно они создают атмосферу». Вот со слов Татьяны Никитичны перед глазами гостей пролетают образы Валентины Петровны, которая крадет ткань на подушки, а оправдывается фразой: «Вы полненькая, а ткани вон сколько». И парикмахера, который заявлял, что «мы казахов и лошадей не стрижем». Тут же возникают и колготки, которые то появлялись, то пропадали. А рядом и ананас – что-то прекрасное и недоступное.
Москва или Петербург, годы жизни в Америке, использование Facebook и многие другие темы поднимались гостями на протяжении творческого вечера. Мы привели здесь наиболее яркие и интересные моменты-высказывания Татьяны Никитичны на вопросы из зала.
Сердце на два города
«Люблю ли Петербург больше, чем Москву? Трудно сказать. В молодости казалось, что Москва – более свободный город, а Петербург – разлинован, во всех смыслах этого слова. И мне хотелось жить в Москве. И я приехала в Москву, и там жила и работала. У меня на глазах Москву перестраивали. С одной стороны, там все улучшалось, с другой, все ухудшалось. Я люблю историю, люблю старые вещи, люблю старые улицы. А Москва у меня на глазах превращалась в какую-то новостройку. И милые разные вещи исчезали целыми улицами. А Питер, каким он был, таким он и остался. Да, что-то чуточку изменилось, но это не особо заметно. И сейчас мне больше нравится Питер. Снова потянуло назад. Однако приезжать в этот город печально. Как город, Питер нравится больше, однако когда здесь нет никого – это грустно».
Американская история
«Я жила в той Америке, в которой ты даже едой не утешишься. Отношения между людьми иные: там, с одной стороны, не принято лезть в душу, а с другой стороны, хочется, чтобы хоть в какую-то душу, хоть кто-нибудь когда-нибудь залез, проявил не внимание робота, а человеческое понимание».
«В Америке у меня выходили книги. Предлагали печататься в различных популярных журналах. Но я не хотела. Отвечая за каждую букву, мне важно, как выстроить слова. Фраза должна легко произноситься, в ней должна быть определённая мелодия. Две фразы, три, абзац – в них должна быть мелодия. Строение, допустим, сохраняется при переводе. Но само течение слов, само звучание слов, оно работает только на твоем языке. А когда тебя переведут и все это утратится, то для чего это все пишется? Чтобы куда? Чтобы кому? Это ужасное ощущение, когда ты понимаешь, что пишешь под перевод. Возникает желание быстрее сделать, схалтурить, мысль донести, но как-нибудь не так, все равно же переведут. И я понимаю Довлатова, который говорил, что все в порядке, но читателя-то нет, читатель-то в России, а писатель-то в Америке. Это – ужасная внутренняя изоляция. А так все прекрасно, вокруг друзья, погода-природа и даже какие-то деньги. Вот это вот – ужасная вещь, ты находишься в совершеннейшей капсуле. И потом, помимо стилистического напряга, еще и смысловой: ты должен писать для умных и симпатичных людей совершенно другой культуры, каждый раз приходится оговаривать тот или иной момент. Ты не можешь просто так процитировать известную россиянам цитату. Не отзывается у них ни то, ни другое так, как это отзывается у нас. За именами и фразами стоят совершенно другие образы».
«Коллеги по цеху» и кинематографический треш
«Я не читаю “коллег по цеху”. Дело в том, что писатель, если он находится в рабочем состоянии, а я в нем нахожусь, совершенно иначе воспринимает тексты внешнего мира, тексты других авторов, чем читатель. Потому что писать трудно. И круглосуточно происходит некая борьба с тем, что приходит из окружающего мира, который непонятно есть он или нет, – это шум ветра, хаос небольшой. Из этого надо конструировать маленькие тексты и по ничтожному поводу. Это настолько трудная вещь и настолько поглощает все твое внимание, что всякая чужая попытка что-то сконструировать и принеси со стороны схемы, конструкции, она мешает, раздражает и просто вмешивается. Добровольно читать чьи-то работы – исключительно мешает собственной производительности. Мне же надо придумать свою, мне чужая мешает. Не мешает классика: либо засчет высокого уровня, который заложен в тексты, либо засчет временного расстояния. И то, не всегда».
«”Коллег по цеху” не читаю, но всякий треш смотрю. Не люблю чернуху. Люблю хорошие американские сериалы, но также смотрю и дрянь. Люблю английские детективные сериалы, многие из них очень хорошие. Если руки доходят, то просматриваю и старые фильмы».
«Школа злословия»
«Мне не жаль, что закрылась передача. Мне жаль, что теперь никто не позовет многих симпатичных и интересных людей. 12 лет – уже хватит. Я не задерживаюсь на этом. Ведь передача тоже была тяжким трудом. Если в день приходило по шесть человек, то вспомнить, кто был первым, было невозможно. И это есть профессионализм. Когда ты помнишь всех гостей – жалкое любительство и ужас. А когда ты никого не помнишь – мастерство».
Сетевые возможности
«Я использую возможности Facebook различным образом. Например, те тексты, которые напечатаны у меня в книгах, они же размещены у меня в Facebook, конечно, кроме тех материалов, которые были опубликованы в больших журналах, например, в «Снобе». Поэтому для тех, кто не может или не хочет платить огромные деньги за книги, для них имеется уникальная возможность бесплатного чтения».
Театральные подмостки
«Не хотела бы, чтобы мои произведения ставили в театре, потому что тогда текст полностью отчуждается от меня. Ты пишешь одно, а тебе показывают интерпретацию. Поэтому прошу этого не ставить мои произведения. Я слова пишу, если происходит перелицовка этого текста на другие носители (кино, театр, цирковое представление), то смысл отрывается от моего слова. Моя задача – загнать смысл между этими словами и звуками, распялить его на этих булавочках. А когда приходит режиссер, он все мои булавочки выдергивает. Берет полученную тряпочку и делает из нее какой-то свой костюмчик. И я уже не узнаю свое произведение. Все другое, и это – не я».
Журналист – Екатерина Пискунова
Фотограф – Данил Никонов
Понравился материал? Пожертвуйте любую сумму!
А также подпишитесь на нас в VK, Яндекс.Дзен и Telegram. Это поможет нам стать ещё лучше!
