7 ноября на сцене Центра им. Вс. Мейерхольда спектаклем "Норманск" режиссера Юрия Квятковского открылся Фестиваль NET (Новый Европейский Театр). Променад в пространстве театра по смыслам повести Стругацких "Гадкие лебеди" совершила наш специальный корреспондент Екатерина Нечитайло.
Толпа у входа. Толпа внутри. Толпа жаждет зрелищ. Толпа глотает установленные нормы. Не умеешь - научат. Не хочешь - заставят. Если будешь принципиально отличаться от общих устоев данного общества - тебя незамедлительно "спишут" в штат "ненормальных". Время действия - недалекое будущее. Место действия - город - призрак, где правит пространство вариативности, главный инструмент повествования - недосказанность, а следствия не всегда связаны с известной тебе причинностью. В зачумленном граде несколько лет идет дождь, люди бродят с целью и без, а понятие "чужой-свой" размыто, как черты лица на полотнах импрессионистов. По повести братьев Стругацких "Гадкие лебеди" этим местом является неназванный город в безымянной стране, по фильму Константина Лопушанского - Ташлинск, от одного названия которого уже веет чем-то тухлым, по спектаклю режиссера Юрия Квятковского имя ему - Норманск.
Обе столицы все чаще накрывают волны проектов, в которых зрителя лишают ожидаемого привычного удовольствия сидеть в кресле и наслаждаться протекающим действием, отправляя плутать по игровым пространствам и забрасывая в самую гущу событий. Это экзотическое удовольствие окрестили "бродилками", "квестами", "променад-театром", "лабиринтами", "экскурсиями", "immersive-theatre". Есть вариант спектакля такого жанра, в котором сюжет развивается линейно, все просто и понятно, зрители перемещаются от локации к локации, как по музею, в момент, когда специально обученные люди дают сигнал, а есть работы другого уровня сложности, где эпизоды хоть и зациклены, но каждому человеку выдается определенный лимит свободы брожения впотьмах смыслов и духоте вариантов. Именно по такому принципу выстраивается "Норманск", в котором задействовано более семидесяти артистов, прочерчены более десяти сюжетных линий, наполнены фантастическим реализмом пять этажей центра имени Мейерхольда, а для перемещения по "зоне" есть два необходимых предмета - накомарник и карта. На что набредешь, то и твое.
Координаты исходных точек примерно следующие: перед нами реконструирован город будущего, утопающий в дождях и перенаселенный комарами, в котором разворачивается противостояние "нормальных" жителей с прокаженными интеллектуалами-изгоями мокрецами, страдающими от необъяснимой генетической болезни. Именно с ними связывают природный катаклизм, их боятся за сверхспособности, они отправлены в отдельное место проживания - резервацию, и им посвящены плакаты с надписью: "в букваре на букву "М" опасаться нужно всем", размещенные на стенах. Питаются они чтением книг, готовы делиться своими знаниями с другими и постоянно притягивают к себе внимание детей, уставших от ненужной суеты, обытовления, грязи взрослого мира и желающих строить светлое будущее. На протяжении спектакля никто не будет пытаться говорить о причине событий, демонстрируя лишь случившийся факт, срез, диагноз.
После прохода первого контрольно-пропускного поста, доктор-инструктор любезно посвящает всех прибывших на эксперимент в правила игры: нужно ходить в защитной антикомарной сетке, ни с кем не разговаривать и желательно выбрать одного персонажа, за линией которого и следить. Есть писатель Банев, прибывший в этот город, есть его дочь Ирма, прибившаяся к мокрецами, есть Бургомистр, желающий истребления любого инакомыслия, есть Главный врач, поддерживающий прокаженных, есть сотрудники КГБ, есть еще десяток героев, у каждого из которых свой спектакль и своя правда. Следуя за ними по пятам, кажется, что подглядываешь за чужой жизнью, ищешь следы преступления, вглядываешься в рентген, напряженно стараясь понять, есть ли перелом, не имея медицинского образования.
В числе прочих указаний доктор заботливо рассказывает о коте Шредингера, пребывающего одновременно в живом и мертвом состоянии, подкидывая сознанию первый ключ к восприятию загадочного места. Мудрец Анахарсис считал, что люди делятся на три вида: живые, мертвые и те, что плавают по морю. В этом городе, утопающем в красной, зеленой, иссиня-белой болезненной дымке, все изначально мертвоживые, застрявшие в пограничном состоянии предощущения неминуемой катастрофы. Клубы тумана окутывают агрессивное пространство, живущее по своим законам. Оно давит и звенит, завлекает и поглощает, напоминает фильмы ужасов и компьютерную игру "DOOM", играется со зрителем и не позволяет увидеть всю картину целиком. Когда ты подходишь посмотреть игровой фрагмент, то вероятнее всего он вырван из событийного ряда, перед тобой всегда толпа зрителей, сквозь которую нужно пробираться, вокруг параллельно разворачивается несколько действий. Это дневниковый сумбур, обрывки газетных публикаций, разорванные фотографии. Атмосфера - полноправное живое действующее лицо, имеющее свои законы, диктующее нормы поведения и даже обладающее разным запахом: по комнате Ирмы и ее матери Лолы расплывается аромат котлеты с картошкой, в кабаре, где собираются сильные мира сего, пахнет курицей-гриль и ароматическими палочками, отель наполнен запахом разгоряченных тел.
Вот в кабинете дознания работник спецслужб допрашивает мальчика, вот с особой жестокостью избивают мокреца, вот дети в интернате, выстроенном клеткой из белой антимоскитной сети, подсвеченной по периметру, практикуют йогу, вот женщины легкого поведения отдыхают после работы. В этом спектакле шерлокохолмсовское внимание уделено деталям: в больнице пронумерованы дела мокрецов, в просмотровой камерами увеличиваются происходящие события, по стенам отеля-барделя развешаны мужские галстуки, напоминающие пустующие виселицы. Одним из самых жутких мест посещения становится резервация - переход между этажами, служащий системой сообщения между локациями, где по стенам развешаны книги и капельницы, а мумиобразные мокрецы корчатся и чахнут под ногами. Они шипят, урчат, корчатся и тяжело дышат в попытке отыскать глоток свежего воздуха. Пейзаж города являет собой фантастическую фреску, нарисованную острыми линиями по сырой штукатурки, где каждая трещинка - очередная разорвавшаяся надежда.
По-сталкеровски бросая гайки перед проходом в новую локацию, зритель, остающийся (по сравнению с героями) в норме, безмолвно наблюдающий за происходящим, становится невольным соучастником надвигающейся катастрофы, имея при этом свои маркеры, свои "может быть" и свою этика сознания. Все более чем реалистично: мы видим ситуацию только под одним углом зрения, не всегда можем на нее повлиять, и даже когда уверены, что обладаем полным объемом информации и теперь-то уж точно комар носа не подточит, внезапно открываются новые возможности взгляда с соседней колокольни.
Финальный Референдум города, на котором все жители исполняют ритуальный танец - поклонение некому идолу, потухшему от дождя вечному огню, "норме", - точка наивысшей неопределенности будущего, к которой все слетелись, как комариное облако на свет. Здесь поют и карнавалят, превращая в своеобразный балаган решение важнейшего вопроса: "как жить дальше?"
Квятковский убежденно доказывает скорое наступление если не конца света, то крайнего градуса кипения, после которого неотвратимо случится взрыв и перемена. Вопрос только в том, в какую сторону: в кромешный мрак или же в просветление мировой ночи и переход в вечный полдень. На вопрос о дальнейшей жизни Норманска звонкими голосами отвечают дети, которые вразрез норме уверенно выбирают массовый исход из города. Клетка открыта, норма нарушена, устои свернуты, правила опрокинуты, теперь, вероятно, зачумленный город обречен. Но многие катастрофы случаются далеко не из-за нарушения самой нормы, а от порочности ее содержания.
Понравился материал? Пожертвуйте любую сумму!
А также подпишитесь на нас в VK, Яндекс.Дзен и Telegram. Это поможет нам стать ещё лучше!
