В Перми премьерами произведений Дмитрия Шостаковича «Оранго» и «Условно убитый» открылся Дягилевский фестиваль. О совместно созданном Теодором Курентзисом и Алексеем Мирошниченко антиформалистическом райке рассказывает наш корреспондент Екатерина Нечитайло.
«..По горну вставать, по свистку купаться, под барабан строем шагать, под баян обедать. А если все это будешь делать хорошо, то в гробу будешь лежать под оркестр...»
- "Утомленные солнцем»(1994)
Сегодня в репертуарах многих театров в первых строчках и большими буквами прописываются имена создателей, которые были существенно недооценены в свое время. Самыми ожидаемыми премьерами порой становятся названия, снятые когда-либо после первого показа. Нельзя забывать о ставших классикой постановках, вызывавших сто лет назад крупные международные скандалы. К ним возвращаются, о них пишут, их переосмысливают, открывают, признают. Но и по сей день существуют тексты и партитуры, забытые заживо. На открытии Девятого Международного Дягилевского фестиваля в Пермском академическом театре оперы и балета им. П.И. Чайковского прошел антиформалистический праздник имени Дмитрия Шостаковича. В парадоксальном конструктивистски-карикатурном гибриде оперы «Оранго» и балета «Условно убитый» хореографа и режиссера-постановщика Алексея Мирошниченко и дирижера Теодора Курентзиса, ходят строем, сооружают спортивные пирамиды, катаются на велосипеде, играют на гармошке, поют с флажками, досконально и публично учат надевать противогаз, преподнося горькие истины под чудовищным слоем сатиры.
Человек человеку - примат
В булгаковском «Собачьем сердце» профессор Преображенский делает из собаки пролетария с помощью пересадки гипофиза и семенников; Ивана-Пьера Присыпкина-Скрипкина из «Клопа» Маяковского выводят из заморозки через 50 лет после НЭПа; Ихтиандр Беляева - мальчик с легкими акулы. Незаконченная опера - буфф одного из последних великих композиторов ХХ века с причудливым названием «Оранго», за либретто которой отвечали писатель Алексей Толстой и журналист Александр Старчаков, была заказана Большим театром в 1932 году, но в определенный момент работа над ней была прервана. Рукопись считалась безнадежно утерянной, но в 2004-м году она обнаружилась в архивах Музея имени Глинки, после чего ее оркестровкой занялся английский музыковед и композитор Джерард Макберни.
В современной интерпретации задники сцены герметичны, геометричны, супрематичны, выполнены на стыке живописи, архитектуры и дизайна, продолжая традиции Малевича, Татлина, Лисицкого, Экстер. Пространство, оформленное художником Андреем Войтенко, обрамляет череда порталов цвета морской волны. Все насыщенное, густое, пестрое, но урегулированное и систематизированное. Место действия - эстрада у Дворца Советов. Время действия - светлое настоящее. Причина собрания - коллективный праздник. Кажется, что хор MusicAeterna в кедах, футболках цвета цыпленка, рабочих комбинезонах, с платками и иными головными уборами вот-вот запоет какую-то бравую советскую песню. Они готовятся к старту, маршируют первомайским торжественным шествием, ходят стройной толпой, усаживаются на пол, по-пионерски прикладывают руку ко лбу, жаждут зрелищ. Это не то ожившая фотография Родченко с культмассовых праздненств, не то агитационный фильм, в котором двигаются, танцуют, поют густым и осознанным звуком (хормейстер - Виталий Полонский). Неутомимый конферансье Весельчак (Олег Иванов) в голифе и с языком без кости обещает массам и приезжим иностранцам скорый выход Оранго (Павел Рейман) - деклассированного элемента в шароварах и с обилием волос на руках, среднего звена между человеком и обезьяной, которое играет на ксилофоне, ест при помощи вилки, смешно передвигается, расслабив верхние конечности и сместив точку опоры. Проносятся культуристы в коротеньких штанишках и беленьких футболочках, выделывает кренделя ногами хор, кружится в пируэтах «восьмое чудо света" Настя Терпсихорова (Инна Билаш), всячески демонстрируется, что Советский Союз впереди планеты всей и в спорте, и в балете, и в труде. Существо же под шкурой зверя, узнав среди пришедших одну из женщин из прошлого, провоцирует создателей гибрида на рассказ о его зарождении и существовании: жил в Париже, был на войне, ездил в СССР, был разоблачен, женился. Сейчас же его выводят на поводке всем на смех.
В этих веселых советских картинках на передовой позиции находятся медные и ударные, четкость и резкость, дрессура и муштра, а главным оружием становится смех. Делай - раз, делай - два, делай - три. Хором, строем, одновременно. Именно в этой механистичности финальное "посмеемся-посмеемся над бесплодною попыткой управлять штурвалом жизни обезьяньими руками» звучит призывом, проявляющим слепость, инертность и замену индивидуального на коллективное.
Безвоздушная тревога
Во втором акте аттракционы приобретают уже серьезный окрас. «Условно убитый» начинается со знакомых призывных звуков барабана и трубы, с увертюры, которую зритель уже слышал в «Оранго". Шутки кончились - в игру вступают учения Осоаваихима, в которых подробно по полочкам раскладывают различные виды отравляющих веществ. В основу эстрадно - циркового ревю, созданного в 1931 году, была положена тема обороноспособности страны: во время учений кто - то обязательно должен был стать «условно раненым», «условно выжившим», «условно убитым». В прежнем спектакле, который шел на сцене Ленинградского мюзик-холла пять месяцев, в главных ролях блистали молодые Клавдия Шульженко и Леонид Утесов. В одноактном балете образца 2015 года, поставленном Алексеем Мирошниченко по мотивам прежнего, мороженщица Маша Фунтикова (Наталья де Фробервиль (Домрачева)), перемещаясь с улицы в газоубежище, из газоубежища в ресторан, из ресторана в рай, из рая в дурман, крутит пируэты, натягивает противогаз, спасается от ревности, учится выдержке, сноровке и скорости. Здесь и велосипедист, и детская коляска, и овчарка, и гармошка, и гитара, и агитационные плакаты, и милиционеры, и дворник, и дворовая шпана с гитаркой и сигаретками за ушами, и предводитель пионерского отряда с горном, вышагивающий на пуантах, и ситуации, пародийно высмеивающие реалии советской действительности. Главное - запомнить, что без противогаза нельзя пойти даже в ресторан.
Одним из самых комичных моментов вечера становится сцена попадания Фунтиковой и начальника маневров Бейбуржуева (Сергей Мершин) в ресторан, где трехъярусная конструкция со столиками, лестницами и вывеской "буфет» призывно заманивает в свои двери. В этих стенах вниманию отдыхающих будет представлена танцующая пара, схожая с Лайзой Минелли и Джоэлом Греем из «Кабаре» Боба Фосса, которая позже превратится в демонических существ. Беззаботный Рай, советская действительность, в которой кругом семенят балерины в белых пачках-снежинках, а за плечами и на головах ангелочков-жителей красные или золотистые крылья, будет заменен на булгаковское варьете, наполненное болезненностью, сарказмом и ухмылками.
Музыка
Музыка «Оранго» и «Условно убитого» говорит, кричит, болтает, агитирует, выкрикивает. Она и похожа на уже написанный к тому моменту «Нос», и переплетается с «Клопом», и уходит в третий акт «Леди Макбет Мценского уезда». Бодрый галоп сменяется то на вальс, то на марш, то на лирику, то на гимн, то на чижика-пыжика. Группы оркестра лихо передразнивают друг друга, подшучивают, иронизируют. Курентзис стальными отточенными жестами выстраивает жесткие ритмические конструкции, практически сметает рукой звук в момент необходимости паузы. Его Шостакович колок и остер, зорок и проницателен, язвителен, но не зол. Здесь не осталось ни капли прежней текучести и романтичности, представленной дирижером несколько лет назад в Четырнадцатой симфонии. Один промах - машина даст сбой. Одна неверная доля - разрушится весь механизм. Одно послабление - гайки полетят в разные стороны. Сами же сцены с музыкой и танцами от Мирошниченко не похожи на музыкальный капустник, не отдают дешевой пошлятинкой, не гонятся за преднамеренным вызовом реакции публики. При просмотре, захлебываясь от смеха, хочется прищелкивать в ритм, двигаться в такт, беззаботно выделывать па, вернуться к старым советским фильмам. Это разудалый раскардаш, изящный фельетон, тарарам, балаганчик, где сам черт сломит ногу, пустившись в перепляс.
Ловцы забытых голосов Пермского оперного отказываются от сравнения избыточной морали прошлого и аморальности настоящего, создают свой безусловно живой антиформалистический раек. Раек, где на прошлое смотрят с доброй улыбкой, где светло иронизируют, где нет места излишней монументальности и напыщенному серьезу. Ведь от него остались только портреты, шедевры, плакаты, фотографии да неизвестные партитуры.
Фотографии Антона Завьялова
Понравился материал? Пожертвуйте любую сумму!
А также подпишитесь на нас в VK, Яндекс.Дзен и Telegram. Это поможет нам стать ещё лучше!
