Парень из провинциальной России Костя Треплев грезит о театре. Он мечтает все в нем перевернуть, власть стариков-рутинеров свергнуть, весело и с размахом устроить триумф новых форм. Пишет пьесу, ставит по ней спектакль под открытым небом на эстраде, наскоро сколоченной перед озером, разглагольствует о причинах жизненных трудностей, изливает душу своему дяде Петру Сорину, страдает, мается, мучается. Петр Сорин, которому уже за пятьдесят, и сам в молодости хотел стать литератором, но не получилось. Бывший статский советник прослужил по судебному ведомству двадцать восемь лет, все это время мысли об искусстве отгонял, потом заболел астмой, теперь находится под наблюдением доктора Дорна. Ирина Аркадина, что приходится Треплеву матерью, к увлечению сына относится с недоверием, ухмылкой, холодком. Даром, что актриса. Она везде задает тон, любит быть в центре всего и всегда, цитирует Шекспира, в своем возрасте все еще хочет носить светлые кофточки, «бесспорно талантлива, умна, способна рыдать над книжкой», но, по мнению Константина, является «психологическим курьезом». Ее "друг" беллетрист Борис Тригорин, с которым Ирина Николаевна приехала погостить в усадьбу своего брата Сорина, не любит привлекать к себе внимание, ходит в «рваных ботинках и брюках в клетку», не верит в то, что способен еще хоть на какие - то подлинные переживания. Вся его жизнь - работа без сна и отдыха на благо литературы, вечный процесс, борьба за выуживание из жизни, как рыбы из озера, слов, образов, фраз, фактов биографий. Дочь богатых помещиков Нина Заречная тоже увлечена театром, но ее родители категорически этого против. Девушка волнуется при разговорах о любви, мечтает о славе, лелеет надежды на иное, высокое, страстное существование. Она, дабы не скандалить с родными, вырывается из дома лишь на полчаса, чтобы посмущаться от взглядов, запыхаться, сыграть в пьесе Треплева (именно той, что будет представлена широкой публике на воздухе, той, что "декадентский бред", той, где про людей, львов, орлов, куропаток). Нина Михайловна Заречная юна, неопытна, очень ограничена во времени, а вот Мария Ильинична Шамраева же, что, как мы помним, все время ходит в черном, готова в любое время дня и ночи без сна и отдыха смотреть всякий спектакль, к которому приложит руку Константин Гаврилович. Но пока она имеет возможность лишь отмахиваться от навязчивого учителя Семена Медведенко, наблюдать за мамой Полиной Андреевной, влюбленной во врача Дорна и папой-управляющим, влюбленным в самого себя, горевать, пить водку, нюхать табак, изничтожать себя различными способами. В мрачной "Чайке" по пьесе Антона Чехова, отправленной в полет над колдовским озером и сценой Центра современной драматургии рукой режиссера Рината Ташимова, масса, километры, тонны, литры, целые пуды того, о чем мечтает каждый. Все даром, все открыто, пусть никто не уйдет обиженным. Хоть в бутылки разливай, хоть тащи в ладонях без устали, хоть в бумажки заворачивай эту самую долгожданную любовь. Вот только при всей своей многоугольности целует она без ответа, засыпает в холодной постели, играет в одни ворота. Кто-то в этим мире любит Семена, Семен любит Машу, Маша любит Костю, Костя любит Нину, Нина любит Борю, Ирина тоже любит Борю, Боря любит рыбу. А рыба не любит никого.
В письмах Чехова Алексею Суворину, которые относятся к периоду работы драматурга над текстом "Чайки", он охарактеризовал процесс следующим образом: "Пишу ее не без удовольствия, хотя страшно вру против условий сцены. Комедия, три женских роли, шесть мужских, четыре акта, пейзаж (вид на озеро); много разговоров о литературе, мало действия, пять пудов любви". В этой пьесе много черных пятен, оставленных для умов режиссеров, личные истории, связанные с автором, перемешаны с вымыслом, тема повсеместной некоммуникабельности соседствует с болезненным желанием докричаться. Когда очередной спектакль, создающийся по пьесе, написанной Антоном Павловичем в мелиховском флигеле в 1895-1896 годах, что провалилась в Александринке, но вознесла до небес Московский художественный театр, готовится взлететь в одном из городов, то постановщики и артисты, как правило, задаются кучей вопросов: так кто же из персонажей жертвы, а кто палачи, талантливы ли Заречная и Аркадина, когда произошел слом в Треплеве, почему Тригорин совершает именно такой выбор, какие события начнутся после финала, что делать, кто виноват. Если сходятся в единогласном мнении, то с кровью и переломами в области сердец, если мучаются, то до головокружения, если не приходят к консенсусу, то вся надежда на критиков, что после премьеры сами все расставят по своим (чужим) местам. Ташимов и его команда от решения этих проблем отказываются, выбирают иной курс, маршрут строят без известных карт и автоматических навигаторов, интересуются совсем другим. Здесь никто даже не планирует затевать разговор о сытом старшем поколении, спорить о конфликтах в искусстве, выискивать тех, кто все это заварил, вести беседы на тему достижений, карьеры, жертв во имя. Любви, по большому счету, все равно, кто ты, сколько тебе лет, чего ты добился, откуда пришел и куда движешься. Их спектакль - трагичная череда сердечных несовпадений, хмурая комедия творческих и амурных непостроений, совершенных с благими намерениями, подробный разбор полетов, приведших к крушению лайнеров под названиями "Жизнь".
В одном углу сцены оставлено голубое фортепиано, в другом стоит железный жбан, на переднем плане расположились стулья и стол. Вместо чеховского ружья на стене-зонтик, вместо звука лопнувшей струны - шум погремушек, вместо благоухания цветов-запахи рыбы, хлорки и лука, вместо романсов - Курт Вайль с "Alabama song" и Уитни Хьюстон c "I will always love you", вместо усадьбы конца ХIX века - дом, где разбиваются сердца. "Отчего вы всегда ходите в черном?" - "Это траур по моей жизни, я несчастна..." - диалог Маши и Медведенко, с которого начинается пьеса, определяет тон всего спектакля, что пронизан песнями, криками, монологами тех, кто мог бы быть любим. В черном здесь все, все несчастны, все покалечены, все потрошат друг друга, словно перед ними не человек, а бездыханная рыба, все мстят ближним за свою несчастливость. Маша (Екатерина Соколова) - безутешный домовенок, что следит за чистотой, носится по пятам за Константином, резко переключается на интонации героини Каролины Грушки из фильма Ивана Вырыпаева "Кислород"; Медведенко (Павел Рыков) - простодушный студент, готовый к самоказни; Нина (Алиса Кравцова) - заикающаяся девочка с горящими глазами, обреченная стать артисткой, но "бракованная" для сцены; Треплев (Максим Долинин) - капризный, взрывной юнец, ищущий свою дорогу; Аркадина (Василина Маковцева) - Актриса Театровна с выученными позами и надтреснутым голосом, что готова загрызть за свой успех; Тригорин (Олег Ягодин) - уставший от жизни змей - искуситель, замирающий на половине движения, приманивающий кистями - щупальцами, гипнотизирующий взглядом; Дорн (Евгений Чистяков) - дорогой любовник, сохранивший свое обаяние; Полина Андреевна (Наталья Комарова) - похотливая дамочка, изнывающая без мужского внимания; ее супруг Шамраев (Александр Замураев) - домашний изверг, пытающийся петросянить и подчеркивать свою значимость; Сорин (Сергей Федоров) - вечный ребенок, проигравший всю жизнь, а теперь боящийся наступления финального раунда.
Они уверены в себе и в своих драмах, двигаются в рамках заданных программ, четко знают тексты слезливых песен, которые, вероятно, слушают в часы душевных невзгод. Такие сильные, такие взрослые, такие ладные. Вот только никто никому не нужен, никто не хочет оголять свои ожоги и ранки, всем много себя самих. Самыми пронзительными минутами их существования становятся моменты отклонения от курса, остановки, тихие взрывы откровений, которые звучат громче, чем бомбы. В этом отвоеванном праве на слабость Тригорин - Ягодин бьется в азартном экстазе с молодой девушкой, а потом беззащитно сворачивается у нее на руках комочком, оживает, превращается в мальчишку, сбивчиво говорит о том, что боится реакции публики, что он одержим рассказами, что он, конечно, хороший писатель, но не Толстой; Ирина Николаевна-Маковцева может себе позволить не по-актерски, но по-женски, надрываясь, истошно звать Бориса из - за двери, понимая, что он находится там с Ниной; Маша-Соколова, замерев на груди у Тригорина, не постесняется просто и на разрыв сказать, что выходит замуж за Медведенко; Заречная-Кравцова рискнет без запинки вырвать из себя имя того, кого она так безрассудно любила все эти годы, а персонаж, имя которому еще не присвоено, начнет оживать на наших глазах, набирать силу, возвращаться к актерской профессии. Она (Тамара Зимина) - Аркадина через годы, сменившая платье на чулки и инвалидную коляску, Заречная через расстояния, заточенная в смирительную рубашку, Всеобщая Мировая Душа, ставшая безвольной куклой в чьих-то жестоких руках, воспаленное сознание автора, где разворачивается все действие, сама Тамара Васильевна Зимина, которая любит сцену всем сердцем, много лет работает в театре, видала виды, прошла и Крым и рым, но все годы несла свой крест и верила. Она - чайка, она - актриса, она - свобода.
Вместе ходят, вместе едят рыбу, вместе играют в лото, вместе тарахтят по дорогам, вместе танцуют под ту самую песню из оперы "Расцвет и падение города Махагони" в финале первого акта, что переходит в бесстыдную гулянку, вместе боятся оставаться наедине со своими одиночествами. Говорить об актерских работах в отдельности друг от друга не то чтобы трудно. Нет, просто они все здесь - одна огромная система сообщающихся сосудов, в которой все на своем месте. Они легкие, будто ветер под крыльями, стремительные, словно бросок орла, завораживающие, как виражи ласточек, острые, как осколок сердца . Начинаешь писать о том, мол, роль строится так и так, но потом понимаешь, что она не строится, а мучительно прорывается, познается, подлинно прорастает на наших глазах; принимаешься искать вожаков в стае, но приходишь к выводу, что перо первенства постоянно передается; вырисовываешь любовные линии, но останавливаешься, спотыкнувшись, потому что "мы выбираем, нас выбирают, как это часто не совпадает". Два с половиной часа артисты выстраивают перед зрителями даже не конкретно персональную - персонажную, а некую общую участь. Судьбу той самой Мировой Души. Неустроенную, кривоватую, гордую, еще непобежденную, но уже изрядно прогнувшуюся под пятью пудами нелюбви.
В этом смертельном полете все обречены непрестанно наворачивать круги над водой, пытаясь стать первыми в марафоне без конца и начала. Уже передвигаясь на автопилоте, порой все еще надеясь высвободиться, медленно теряя силы от давления обезглавливающих чувств. Вязь реакций становится удушающей веревкой, непонимание обращается в холод, от некогда сильных переживаний остаются лишь чучела, звук лопнувшей склянки оборачивается выстрелом, подводящим черту. Новая екатеринбургская "Чайка" - не "сюжет для небольшого рассказа", не сказка для взрослых, не неспешная мистерия. Это комедия сослагательного наклонения, несколько лет до наступления подлинной катастрофы, полифоническое произведение о людях, которые очень хотели. Треплев - быть принятым своей матерью; Аркадина - быть одной в свете софитов; Тригорин - быть художником, чувствующим по-настоящему; Сорин - быть в городе и литературе; Маша - быть нужной. Быть первыми, жить в творчестве, стать единственными, "кислородными", обязательными. И они, конечно же, когда-нибудь ими бы стали. Если бы не было разных "бы", о которые все расшибают лбы.
Фотографии Алены Тремазовой
Понравился материал? Пожертвуйте любую сумму!
А также подпишитесь на нас в VK, Яндекс.Дзен и Telegram. Это поможет нам стать ещё лучше!
