По следам прошедшего в Екатеринбурге VIII Международного фестиваля театров кукол "Петрушка Великий" вела заметки наш корреспондент наш корреспондент Екатерина Нечитайло
.
«Мальчик уже знал, что мир кукол так же необъятен, разнообразен, густонаселен, как и целый земной шар, с его странами, народами, цветами и деревьями, животными и птицами, облаками, снегом и дождем. Что в нем есть тайна жизни, какой-то другой жизни, что эту тайну следует неустанно искать и извлекать, и что открывается она далеко не всем, отнюдь не всем даже профессионалам, а только избранным, зачарованным, себя забывшим людям...»
Убить дракона
Жил да был на Руси паренек по имени Ваня. Впервые появился он в воображении режиссера Алексея Лелявского, обитал под крышей театра «Karlsson Haus», находился в мире, что создал художник Александр Вахрамеев, кренделя выделывал под музыку, написанную Леонидом Павленком, ведом был рукой, голосом, телом артиста Михаила Шеломенцева. Ванюша уже и пару «Золотых масок» отхватил, и всякие премии в родном Санкт-Петербурге собрал, и по фестивалям покатался, а все никак не мог остановиться: продолжал искать каких-то неведомых драконов, чудищ, поганых идолищ, чтобы в очередной раз схлестнуться с ними в богатырском бою. Потому что иначе жить скучно, пресно, незачем. Сердце рвется в бой, душа просит продолжения приключений, а под руками всегда балалайка без струн, но с двумя белыми гусями на деке, костерок, чугунная сковорода с остатками жареной картошки.
Камерное пространство сцены рассекает небольшой накрененный кишкообразный помост с софитами, который похож и на тоннель, и на проход салона самолета, и на подводную лодку, и на танк, и на открытую пасть дракона. Внутри этой ограниченной конструкции дремлет скрюченный добрый молодец (Михаил Шеломенцев), который отвернулся от всех, заворотился калачиком, приснастился на краюшке. Еще раз говорить о Ване, что принесен был аистом деду с бабкой, лишился братьев из-за хитрого дракона, по доброте душевной пошел их выручать, угодил к монстру в живот, встретил там красну девицу, а потом был своими же родственниками обманут, ему не очень-то и хочется. Исходное событие, провоцирующее на разговор, здесь явно недоброе, мрачное, уже принесшее и постоянно приносящее боль, маяту и дискомфорт. Но он, в сером свитере, комбинезоне, с авиаторской шапкой и очками на голове, потянется, перекусит, выдохнет и - айда. Устраивая представление для самого себя, но разрешая подглядывать, вещая весело, удало, по-богатырски смело, но не во всю Ивановскую, говоря с иронией, но не без горечи утраты. В лицах, песнях, картинках, плясках, прибаутках и побасках.
«Ваня» - череда авторских картинок к истории, придуманной самим Лелявским, вольные зарисовки на заданную тему, спектакль - симфония, что уверено ведет, обволакивает, пленит, полностью погружает в себя и свои правила. От музыки - фисгармония, струнные, гитара, балалайка, гармонь, электроорган, флейта, дудочки, трещотки; от звуков - хлюпанье, бульканье, хлопанье, хрип, эхо, скрежет, топот, внезапное примурлыкивание; от артиста - мгновенные переключения, проворные переходы от действия к повествованию, точные речевые характеристики персонажей. Оканье, аканье, отсутствие мягкого знака на конце слов. И абсолютно завораживающая включенность, подкрепленная азартом, увлеченность, соединенная с интересом, сконцентрированность, сплюсованная с прытью. Шеломенцев, исключительно тщательно прорабатывая этот часовой моноспектакль, будто заново иллюстрирует историю, о которой знает все до мельчайших деталей, «играет» в куклы по-взрослому, отважно оживляет их всем собой. Дракон - чемодан, его рот - два закрепленных между собой валика, морское чудо-юдо - нечто, отдаленно напоминающее противогаз, конь - деревянная игрушка на колесиках, птицы - бумажные фигурки, подвешенные на лебедке, рука - хвост. Дорога - скольжение по наклонной плоскости, гора - отвесная дощечка, люд - куклы с удивленными глазами, каждой из которой подарена своя походка и пластика. А актер - ребенок в песочнице, что из подручных средств может сконструировать целый мир. Он - не то сам Ваня, что теперь ушел на покой, не то один из его братьев, не то понурый сказитель, не то насупленный Дракон, не то летчик - танкист, не то сумрачный Кот Баюн - подкупает своей простотой и непосредственностью, юрко завоевывает симпатию зала, проворно вворачивает в речь обаятельные словечки, гэги, взрослый юмор, оставаясь в рамках хорошего вкуса. Тут вам и «хде», «коняшка», «пейзажу», «ублюдочек», пообедовать», и сердечная дрожь от первого прикосновения к женскому телу, и сказочная расплата за предательство, и невыносимая кручина от открытого и внезапного финала. Кто-то увидит в этом борьбу с самим собой, кто-то - постоянную необходимость в самостоятельном создании тиранов, которые во всем виноваты, и проблем, что срочно надо решать, кто-то - бесконечную русскую тягу к подвигам, кто-то (и тоже будет прав) - серых волков с горящими глазами, лодку, городок в чемодане. А кто - то за смехом услышит протяжную горькую песню, которую испокон веков поет безумству храбрых Общая Русская Душа. Что мается, томится, бесится, ждет, прорабатывает сценарии возможной счастливой жизни, моделирует реальность, лежит ничком, ищет кругом, но никак не может найти своего настоящего Ваню. Ведь кругом все Летчики, Войны, Богатыри да Танкисты.
Personal responsibility
Большой стол, накрытый белой скатертью, тонет в луче бирюзового света. В полной темноте раздается суетливое гадание «любит - не любит». В клубах дыма девушка впервые дотрагивается до мужчины. Скатерть обернется пеленкой, столу суждено стать постелью-колыбелью, вокруг которой запаря'т шесть рубашечек и одно платьишко, после смерти супруги отец семейства женится во второй раз, мачеха, конечно, окажется не самой порядочной женщиной, колдовство, задания, испытания обрушатся на хрупкие девичьи плечи. Вчерашние дети же постоянно будут пытаться прочитать фрагменты «Диких лебедей» Ханса Кристиана Андерсена и «Шести лебедей» братьев Гримм, разыграть их под руководством режиссера Анны Ивановой-Брашинской и художника Виталии Самуйловой, стараться вернуться на сцену Большого театр кукол. «Далеко-далеко», в Петербург, туда, где находится их родовое гнездо. Сказка, как известно, очень часто проникает в реальную жизнь. Вот только ответственен за все это дело уже не автор, а ты сам.
Не из крапивы, не из астр, а из нитей; не в тридевятом царстве, не в величественном замке, а в черном кабинете большой сцены; не под пение птиц, не под веселые гусли, а под монотонное «Black holes living in the city of fate, razor wire spinning around your ...»/ «Черные дыры покрывают сторону твоего лица, колючая проволока обвивается вокруг тебя...» лондонской группы «Archive». Она-то и заклинает в припеве помнить про «personal responsibility»/»личную ответственность». «Далеко-далеко» - визуальная притча с минимумом слов, в которой присутствует и теневой театр, и игра со светом, и танцевальные пассажи Татьяны Гордеевой, и работа с тантамаресками, и отсылки к текстам сказочников, и живой план. Вот куклы с головами актеров удало отплясывают, мелко перебирая ножками, вот тени на простыне реанимируют в памятях фрагменты сюжета, вот клювы, созданные из кистей рук, взметнулись ввысь. Братья, накинув на одно плечо рубаху, запросто могут обратиться в лебедей, заклятие - стирка их вещей в ведре, повороты вокруг своей оси - муки выбора, белая сеть - общее спасение. Совершенно обезоруживающим по красоте и точности выстрелом в этой лебединой песне становится сцена превращения братьев в птиц: артисты резко падают, болезненно скукоживаются, бьются в конвульсиях, мучаются, стучат руками - крыльями об пол, силятся взлететь, становятся выше, устремляясь за кончиками пальцев, выстраиваются в линейку, вереницей покидают родной край. Спектакль Ивановой-Брашинской отстраненно красив, холоден, четко выстроен, окутан мрачноватым флером, воспринимается глазами, но не сердцем, понимается разумом, но не тревожит эмоции. Он напоминает морок, забытье, сон, который сразу же хочется наделить сакральным смыслом, истрактовать, найти поводы, причины, точку, откуда растут ноги, руки, голова. Кажется, как в сказке, что вот - вот произойдет нечто, откроется канал, свершится чудо... Но ему суждено так и остаться за границами страниц, в рамках персональной авторской ответственности, на тех заповедных землях, куда еще не долетели белые лебеди Андерсена и братьев Гримм.
Про уродов и людей
Мальчики играют в войнушку. Мальчики кидаются солдатиками. Мальчики делают «тыдыщ». Мальчики веселы и беззаботны. Мальчики верят маме. Они еще ничего не знают о жизни. Они не сопрягались со смертью. Они искренне думали, что смогут переждать лихие годы у бабушки, оставшись чистыми, юными, прежними. А потом они поняли, что можно убивать, забирать, насиловать, ненавидеть, предавать. И им за это ничего не будет. Необходимо лишь записывать все в «Толстую тетрадь», которую однажды донесет до публики Агота Кристоф, поставит режиссер Александр Янушкевич, впишет в пространство художник Татьяна Нерсисян, оживят артисты Пермского театра кукол. Только нужно протоколировать без утайки, прилежно, ежедневно, со всеми подробностями. Они ведь хорошие мальчики.
Роман венгерско-швейцарской писательницы Аготы Кристоф, созданный в 1986 году в жанре «atrocities of war»/ «зверства войны», переведен с французского на тридцать языков, сопоставим по накалу с текстом Иэна Бэнкса «Осиная фабрика», признан одним из мрачнейших произведений о жизни детей во время Второй мировой войны. Дневниковую историю двух близнецов, привезенных матерью к бабушке в начале боевых действий, Яншукевич и Нерсисян помещают на деревянный помост с многочисленными люками, дверями, полочками. Неуютный, заброшенный, сиротливый. В центре - экран, на котором появляются названия глав, кляксы, закольцованные психоделические видео, наверху - табуретки и чемоданы, внизу - подвальчик, что станет и баней, и погребом, и могилой, и преисподней. Бабушка (Татьяна Смирнова) - горообразная женщина в куче тряпья, у которой огромная кукольная голова, длинные костяные руки - крюки и ноги - культяпки, похожие на ветки, голос - сталь; Заячья Губа (Надя Гапоненко) - несчастная полусумасшедшая девушка в зеленом сарафане, что ходит на четвереньках, светит чулками и забинтованным лицом, подставляет всем свое лоно, до одури желая быть любимой; Служанка в доме священника (она же) - развратная мамзель, которая покачивает бедрами, обучает любовным утехам в бане, говорит манко и сладко; Книжник (Владимир Пенягин) - настоящая кипа переплетенной бумаги, что открывает «рот», хлопая страницами; уличные дети - тростевые куклы с недобрыми ухмылками, в блеклых костюмах, с перекошенными лицами и мертвяцкими глазами. Сами же главные герои, короткоштанные мальчишки, братья Клаус и Лукас - выросшие близнецы из фильма «Про уродов и людей» Балабанова, что жили под колпаком материнской опеки, а теперь вынуждены ежедневно сталкиваться с реальностью, бороться, выживать там, где не умеют. Александр Шадрин и Сергей Арбузов, работая слаженно, командно, четко, создают образ единого механизма, адской машины, одного организма, что никогда и никем не был любим. Не то есть этот второй брат, не то разум подкинул пацану воображаемого друга, чтобы он хоть как - то пережил одиночество, не то все это - бред от голода, холода, страха. Они говорят то хором, то подхватывая друг друга, передвигаются синхронно и легко, думают, подозреваю, одинаково и одновременно. Идентифицируют себя с куклами - двойниками, которых порой берут в руки, играют в безжалостных детей, что играют в жестоких взрослых, ни на грамм не утяжеляют текст автора. Принимают насилие за упражнение в ловкости, удары - за упражнение в выносливости, убийство - за упражнение в собственной безнаказанности.
В этом покалеченном мире «любить» - слово нестабильное, «жить» - слово шаткое, «тепло» - слово забытое. Он, затхлый, пыльный, стоптанный, обшарпанный, жуткий, нашпигованный скелетами по шкафам, визуально перекликается со зловещими полотнами Отто Дикса; зрительно напоминает фильмы Линча, где часто присутствуют огромные головы, внезапно вываливаются фрагменты чьих - то тел, досконально выстроено неослабевающее напряжение; наполнен музыкальными опусами (композитор - Александр Литвиновский), схожими с треками Дэнни Эльфмана к «Алисе в стране чудес», что своей милотой и сказочностью резко контрастируют с творящимися наяву дикостями. Фрагмент же, в котором Служанка - Гапоненко поет песню на немецком, аккомпанируя на аккордеоне, перекрикивается и с «Кабаре» Фосса, и с «Ночным портье» Кавани, и с «Лили Марлен» Фассбиндера. Никакого сюсюканья, никаких поблажек и упрощений: на каждой странице здесь отчаяние, секс, страх, одиночество, ошибки, сбои, открытия, бессилие. Без попыток понять, простить, оправдать и оправдаться. Кажется, что если этот спектакль - по-дневниковому невыхолощенный, искренний, подробный - когда-нибудь обернется настоящей записной книжкой, то на ее обложке будет написано: «Пособие по грехам». А на сопроводительной открытке - «from Театр кукол, лично в руки, беречь от детей». Ведь, как показала практика этих фестивальных дней, им порой тут совершенно не место.
P.S. Пока готовился этот текст, стало известно, что по итогам VIII Международного фестиваля театров кукол «Петрушка Великий» Михаил Шеломенцев получил диплом «За лучшую мужскую роль», Александр Вахрамеев был удостоен специального приза жюри за сценографию к спектаклю «Ваня», художник Татьяна Нерсисян стала лауреатом в номинации «Признание», а спектакль «Толстая тетрадь» - обладателем Гран-при.
Понравился материал? Пожертвуйте любую сумму!
А также подпишитесь на нас в VK, Яндекс.Дзен и Telegram. Это поможет нам стать ещё лучше!
