В поэзии Полины Корицкой чувствуется и природный дар, и необычный взгляд на простые вещи. Тут и выделяющая поэтическое звучание аллитерация, и строптивая эпифора, мистическое олицетворение и ошеломительные метафоры. Но все равно не дает покоя вопрос: «Как это сделано?!»
Ведь в каждой строке и строфе словно скрыт ключ к коду истины.
Автор поэтических сборников «Посмотри, Одиссей», «Плакать в самолете неприлично», «Симптомы быта» и прозаических «Самокруток» Полина Корицкая родилась в Томске в 1986 году.
Окончила Литературный институт имени А.М. Горького, публиковалась в газете «Литературная Россия», журналах «Подъём», «Юность», «Начало века», «Сибирские огни», альманахе «Сибирские Афины» и других изданиях.
Корицкая – победительница фестиваля молодой поэзии «Филатов-Фест», лауреат премии имени Риммы Казаковой «Начало» Союза Писателей Москвы, газеты «Литературная Россия», лауреат Волошинского конкурса в номинации журнала о поэзии Prosodia, дипломант премии «Болдинская осень». Стипендиат форумов молодых писателей, вошла в лонг-лист премии «Дебют» в номинации «Малая проза» с циклом рассказов «Самокрутки». Лауреат конкурса «Литературная Россия».
Участник литературной студии «Коровий Брод», поэтических спектаклей «Театра Автора», «Московского театра поэтов», марафона молодых поэтов «Да».
Член Союза писателей Москвы и Интернационального Союза писателей.
А еще есть что-то что непостижимое, что отличает Полину Корицкую от всех других авторов, что-то потаённое «своё». Надеемся, наше интервью поможет расшифровать этот код.
– Полина, здравствуйте! Не буду спрашивать, как Вы стали поэтом, спрошу по-другому. Когда Вы впервые почувствовали, что это – Ваше?
– Наверное, впервые ощущение важности выбранного пути возникло в 2000 году. Мне было 14 лет, я участвовала в Томском Областном фестивале детско-юношеского литературного творчества, и заняла второе место. Это был первый опыт участия в каком-то крупном мероприятии и первое серьезное достижение. Помню, как с трясущимися коленками стояла на театральной сцене – такая маленькая и неуверенная в себе… А может быть, я поняла, что уже точно не отвертеться, когда впервые взяла в руки собственную книгу. Или когда начала преподавать?.. Это сложный вопрос! Возможно, это случилось, когда в четыре года я срифмовала какую-то нелепицу и заставила взрослых улыбнуться.
– Что Вы испытываете, когда не пишется?
– «Не пишется» – очень важное состояние для каждого автора. Есть время разбрасывать камни, и время их собирать… Так вот, писательское затишье – тот самый период накопления и наполнения, момент раздумий и самого активного авторского роста. Каждый пишущий человек подсознательно боится некой «творческой смерти», ему кажется, что молчание происходит от бессилия. Но внутри происходит важная невидимая работа. Будущие слова прорастают незаметно, медленно и тихо. Никому не придет в голову тянуть цветок из земли, так зачем же торопить рождение стихов? К тому же, это так хорошо – пожить нормальной жизнью, не мучаясь столпотворением образов, без вечного гула в голове! А если говорить именно обо мне, то я испытываю в это время разное. Радуюсь, встречаясь с друзьями. Грущу, услышав плохие новости. Устаю, когда работаю. Сержусь, если дети не сделали уроки…
– Когда Ваши дети осознали, что их мама – известный поэт?
– А их мама – не известный поэт. Сейчас вообще поэт не может быть известным настолько, чтобы это как-то сказывалось на его жизни. Исключения очень редки и лишь подтверждают правило. Но дети узнавали о моей деятельности очень рано – каждый в свое время. Я часто выступаю и иногда беру их с собой, они видят мои книги, слышат какие-то записи…
– Дочки, наверное, уже овладели рифмой? Уже хотят быть, как мама?
– Дети вообще легко играют с языком, поэтому многие сочиняют в детстве и юности. Овладеть рифмой вовсе не сложно – сложно посвящать этому жизнь. Но они не пишут. Младшая иногда что-то сочиняет между делом, но всерьез ничего не записывает, старшая больше увлекается музыкой. Дети часто хотят быть «как мама», даже если понятия не имеют о ее работе. Но некий флёр публичности им, конечно, передается, и, скажем так, вызывает пиетет.
– Где легче пишется: в Москве или в Томске? Или есть специальное место, куда Вы уезжаете, закрываетесь от всех и пишете в отшельничестве?
– В Томске я, к сожалению, бываю очень редко – сложно выделять на такие дальние поездки время и деньги. Поэтому сложно сказать. Возможно, там действительно писалось бы лучше. Но к литературной работе я отношусь, как к любой другой, особенно, если речь идет о прозе. Проза требует колоссального вложения времени и сил. А поэзия не спрашивает, насколько ты занят, удобно ли тебе сейчас писать и в каком городе ты находишься. Для меня это не играет особой роли, я привыкла работать везде. В отшельничестве было бы наверняка гораздо проще писать, но пока жизнь не предоставила мне такой возможности. Хотя мне бы очень этого хотелось… С удовольствием обзавелась бы таким специальным местом.
– В тот момент, когда рифмы слетаются и ждут, Вас лучше не трогать, или Вы в полной нирване, в согласии с миром, с поэзией и ничего не раздражает?
– У Вас так высокопарно это звучит… Но правда в том, что рифмы ничего не ждут. Если уж они «слетаются», то требуют немедленной обработки. Тогда нужно бросать всё – и записывать. Но так, к сожалению, редко получается. У меня даже есть такие строчки: «Как быть, когда полный замес в цеху, – а с неба заказ на срочное стихотворение?» Это о неуместном вмешательстве рифмы в «другую» работу. Витражную. И, конечно, при таком раскладе ни о какой нирване речи не идет. Хочется просто послать любого, кто сунется с каким-то вопросом, куда подальше… Но, конечно, воздерживаешься, быстро записываешь строчку и отвечаешь. Правда, стихотворение может уйти. Но если уйдет зарплата (или обидится ребенок), будет куда печальней. Хотя бывает всякое…
– Как проходит работа над стихотворением? Приходит первая строчка, из нее вырастает все четверостишье или слышите последнюю, а она уже потом нарастает остальными строками? Или совершенно иначе?
– Бывает очень по-разному. Иногда так, иногда сяк, а порой ты даже думаешь, что эта строчка должна быть первой, а в итоге она переползает в финал – и стихотворение только выигрывает. Вообще я приверженец теории, что каждое произведение априори имеет некую совершенную форму, и наша задача – передать ее максимально точно. И точка входа может быть где угодно.
– Ваш любимый поэт или поэтесса? Не на которого равняетесь, а просто – любимый. Может быть, их несколько?
– Вообще «любимый» и «тот, на кого равняетесь» – это, на мой взгляд, одно лицо. Нам недаром нравится тот или иной автор. Тождественность оптики говорит о некоем родстве, и подразумевает, что схожие окуляры можно настраивать схожими средствами. Конечно, это не один автор. Если у поэта только один любимый поэт – значит, он просто слишком мало читает… Я люблю Арсения Тарковского, Иосифа Бродского. Люблю Ахматову, хотя в юности больше любила Цветаеву. Люблю Леонида Губанова, Вениамина Блаженного. Люблю современных Сергея Шестакова, Александра Кабанова, Елену Исаеву, Анну Аркатову, Марию Ватутину, Ефима Бершина, Алексея Шмелева. Имен очень много, и я сейчас больше боюсь кого-то не назвать, потому что современная поэзия изумительна…
– Вы – мастер пленочных витражей. Занятие искусством декора помогает писать? Удается через художественную роспись по-новому взглянуть на поэзию, найти новые рифмы, идеи?
– К сожалению, эта деятельность уже в прошлом. Весной этого года пришлось закрыть мастерскую: возникли проблемы с поставками материала из-за рубежа. К сожалению – потому что да, помогает. Но как помогает: скорее переключением. В СССР была отличная фраза: «Товарищ, запомни правило простое: работаешь сидя – отдыхай стоя!» Это применимо и к моей работе. Потому что по-настоящему голова отдыхает (а значит, и наполняется новыми образами и смыслами) только во время ручного труда. Я в этом совершенно уверена. Недаром взрослые развивают детям мелкую моторику – и очень зря не занимаются этим сами. Потому что, когда я начала работать руками (а там очень много мелких кропотливых движений, особенно при работе с часовыми механизмами), я стала очень динамично развиваться и в литературе. Был прям скачок, это заметили все.
– Немного о прозе: «Посмотри, Одиссей», «Симптомы быта», «Плакать в самолете неприлично» – у Ваших поэтических сборников причины названий более-менее понятны, а как было придумано название романа в жанре контркультура «Самокрутки»?
– «Причины названий» звучит как еще одно название для какого-то поэтического сборника! На самом деле история поиска названий для поэтических книг гораздо сложнее и запутаннее, вот «Самокрутки» и не могли называться иначе. Там вся история построена на образе этаких андеграундных «козьих ножек» и прочих «джойнтов». На этом зиждется вся композиция, весь внутренний строй и даже иллюстрации к книге частично «собраны» из табака. Я изначально искала художника, работающего с песком, и специально ездила в Питер заключать договор с Оксаной Михайловой, которая смогла добавить в изображения крупицы настоящего табака…
– Почему для прозы выбрали жанр контркультуры? Кто-то из представителей жанра вдохновил? Не буду намекать на Паланика и Берроуза…
– Нет, было не так. Мне, конечно, в принципе интересен этот жанр, и Паланика я люблю, и Берроуза уважаю (хотя мне ближе Керуак), а еще у нас есть такие товарищи, как Лимонов и, например, Гайдук… Но дело не в них. Просто история, описанная в «Самокрутках», происходила буквально в закулисье отечественного музыкального андеграунда. И этот жанр максимально отвечает его стандартам, представлениям и задачам.
– Вы стали автором издательства «Эксмо». Для Вас это почетнее конкурсов, где Вы становились лауреатом или просто новый этап творческого пути?
– Это новый этап, но – не «просто» новый этап, а очень для меня значительный. Это выход на новую, качественно иную аудиторию, серьезный шаг в «большую игру». Тем не менее, он не может нивелировать значение каких-то прошлых достижений. Среди них были очень важные и почетные для меня, дорогие моему сердцу. Я не знаю, как сложится моя дальнейшая творческая деятельность, какая судьба ожидает книгу в «Эксмо», что последует за ней… А вот премия «Начало» останется со мной навсегда.
– А как называется Ваша книга, которая выйдет в «Эксмо»?
– Это роман, который называется «Каганат Тишина». Такая социальная драма с элементами фэнтези – о любви, о месте женщины в современном мире, который по-прежнему остается очень «мужским» … О том, как наши внутренние чудовища могут спасать нам жизнь – конечно, если своевременно сразиться с ними с глазу на глаз. И не важно, в реальности это происходит, или в мире, который выдумал твой любимый человек. Главное – это победа. В первую очередь, над собой.
– Большое спасибо за интереснейшее интервью, Полина! Желаем вам лёгкого пера и творческих озарений!
Интервью подготовила писатель, журналист ИСП Ольга Новикова.
Понравился материал? Подпишитесь на нас в VK, Яндекс.Дзен и Telegram.
