Михаил Григорьевич Фишельман – о войне, об эвакуации и о книгах
Михаил Фишельман родился в Карелии в 1936 году. Великая Отечественная война застала семью Михаила Григорьевича в местечке Бешенковичи, недалеко от белорусского города Витебска. Пережив эвакуацию, голод и долгие скитания в военные годы, семья Фишельман в 1944 году оказалась в Ростове-на-Дону, куда перевели отца с фронта.
В Ростове-на-Дону окончил школу и институт с/х машиностроения. По распределению работал 3 года в г. Орске Оренбургской обл. В ростовских газетах «Вечерний Ростов» и «Комсомолец» публиковал фото и стихи. Среди них были фотографии первых кубинцев, которые прибыли в Ростов для получения рабочих специальностей. Выйдя на пенсию в 1996 г., репатриировался в Израиль с женой Евгенией и сыном. В Израиле опубликовал две небольшие книжки: «Записки инженера советского периода» и «Вера, право выбора, парадокс мировой истории». Ждет издания сборник стихов и прозы Михаила Фишельмана, написанный в Израиле.
– Михаил Григорьевич, расскажите, пожалуйста, немного о своем детстве. Как Великая Отечественная война затронула вашу семью?
– Отец мой, Григорий Семенович, был кадровым военным. Он служил на границе с Финляндией. В то лето 1941 года в Бешенковичи с нами он не поехал – очевидно, из-за ожидавшихся военных действий отпуска в их части были отменены. А мать рискнула, понадеялась на «могучую и непобедимую».
Местечко Бешенковичи, расположенное на северо-западе Белоруссии, – родина моих родителей. Находится оно недалеко от белорусского города Витебска. В Бешенковичах я побывал дважды. В первый приезд еще был жив мой дед – кузнец Моисей Рояк, и это было самое яркое воспоминание из моего довоенного детства.
Шел 1937 год, лето. Было мне «от горшка два вершка». Я стоял возле кузни деда на приличном расстоянии, по-видимому, опасаясь отлетающей окалины, и с интересом наблюдал, как дед Моисей ковал подкову. Нагревал в горне, стучал, опять нагревал. А в стороне на привязи стоял конь, переступая с ноги на ногу, и косил глазом на колдующего у наковальни деда. Конь мне казался громадным и сердитым. Закончив работу, дед подошел к коню, спокойно согнул в колене его ногу, приложил подкову и стал вбивать гвозди в костяное копыто. Конь стоял спокойно, только шерсть на его крупе подрагивала при каждом ударе. Это зрелище произвело на меня тяжелое впечатление – мне до слез стало жалко коня, и я убежал в дом.
Помню довоенный рынок в Бешенковичах, который настолько впечатлил меня, что до сих пор я довольно четко вижу те деревянные прилавки с навесами, живность, толпящуюся в стороне, блеющую, гогочущую, визжащую, кудахтающую. И тут же на прилавках – тушки, мясо, фрукты, овощи и много чего еще. Помню себя на руках у мамы, она, очевидно, подняла меня, чтобы я мог видеть все это... Шумно и весело было на довоенном рынке местечка Бешенковичи.
В самом начале войны в связи с быстрым приближением немцев нас срочно эвакуировали как семью военнослужащего. Мы оказались в кузове грузовика вместе с несколькими семьями. Мы – это я, мама и бабушка, вдова моего деда Моисея. В кузове с нами я запомнил местного милиционера с женой, у которого на боку висел наган в кобуре.
Пыльные дороги Белоруссии привели нас на Украину, в город Херсон, и уже оттуда мы по эвакуационному предписанию были отправлены в город Горький. В Горьком жили у родственников и сильно голодали. Мать от голода распухла – она почти ничего не ела, а то, что зарабатывала, отдавала мне и бабушке. Спасло то, что нас разыскал отец. Его часть размещалась в товарном поезде. Чем он занимался, я не знаю, и он никогда ничего не рассказывал о своей работе. Знаю только, что он служил в войсках НКВД. В этом товарном поезде через некоторое время оказались и мы.
Помню, состав стоял на каком-то полустанке недалеко от Сталинграда. Только что закончилась победоносно Сталинградская битва. Мама вывела меня из вагона подышать свежим морозным воздухом. Территория полустанка была усыпана большими артиллерийскими гильзами. Мы шли осторожно, стараясь не наступать на металл. Я увидел заснеженное поле, где лежали и сидели в различных позах замерзшие трупы немцев. Те, что я видел вблизи, были в одном нижнем белье. Верхнюю одежду с них сняли. Неожиданно позади раздался сильный взрыв. Как потом выяснилось, солдат наступил на мину или неразорвавшийся снаряд. Он погиб, и трое, находившиеся поблизости, были ранены. Один – тяжело, осколок попал в живот. Все произошло мгновенно, я даже не успел испугаться.
Где-то в этих местах умерла моя бабушка. Худощавая, молчаливая и выносливая, она скончалась, как говорили мне, от «мышиного тифа». Несколько дней молча лежала она на кровати и не шевелилась. Все попытки мамы напоить ее чаем или хотя бы водой были безуспешными. Зубы бабушки были крепко сжаты, и даже ложечкой их невозможно было разжать. Мы втроем молча шли за возком, на котором громоздился и вздрагивал на ухабах гроб. Грунтовая дорога вела к какому-то сельскому кладбищу...
Бабушки не стало, могила ее затерялась в незнакомых чужих местах, далеко от могилы мужа. Дед Моисей умер примерно в 1939 г. – кузня и тяжелый труд сократили годы его жизни. Он был еще не так стар, хотя... что ожидало его впереди? Дед Шмуэль, отец моего папы, перешагнувший восьмидесятый рубеж, был расстрелян немцами на пороге своего дома в Бешенковичах. Он отказался идти на пункт сбора. С ним же была расстреляна его племянница – единственный человек, присматривавший за дедом. Имени ее я, к сожалению, не помню.
Когда летом 1946 года мы приехали в Бешенковичи, то и могилы деда Моисея не нашли. Остановились в доме у двоюродного брата отца, который, теперь уже единственный из всей большой семьи, носил ту же фамилию, что и наша.
Обо всем этом и не только написано в моей статье, опубликованной в сборнике воспоминаний беженцев «Эвакуация», изданном в Израиле в 2009 году.
– На соискание литературной премии им. М.Ю. Лермонтова вы прислали произведение «Галутная история». В нем описана история вашей семьи? Насколько точно вы старались воспроизвести реальные события в рассказе?
– Все происходящее в местечке Бешенковичи под Витебском – это реальные события. Я был там два раза до войны и один раз после. Мой дед – кузнец Моисей Рояк, отец моей матери Цили, умер перед войной. Я помню его работающим в кузне и прогулку с ним. У него были две дочери – Гинда и Циля-младшая (моя мать) и старший сын Давид. В возрасте 10-12 лет Давида отправили в Германию к родственнице, владеющей пошивочной мастерской. Перед войной Давид уехал в Америку... Эти сведения я узнал от моей тёти Рояк Гинды, проживавшей в Ленинграде (она пережила блокаду и умерла на 94-м году жизни). Она получила несколько писем от Давида, но подробности мне не известны (такое было время). Таким образом, Давид – образ вполне реальный. Я думаю, что около 40% текста рассказа основано на реальных событиях и образах.
– Можете вспомнить, когда написали свое первое стихотворение? Вы начинали свое творчество с поэзии или прозы?
– Первые стихотворения написаны мной в 1958-59 гг. Одно из них вошло в Антологию современной Донской поэзии «Голоса сердец», т. 1, мини-издание, 1996 г.
– В Израиле вы издали две книги – «Записки инженера советского периода» и «Вера, право выбора, парадокс мировой истории». О чем эти книги?
– Посылаю фотокопию обложек книг, изданных мной в Израиле.
Оглядываясь из настоящего в прошлое, я могу сказать, что нас учили «по-настоящему». Квалифицированные профессора, которых студенты встречали стоя, а провожали аплодисментами. Практики, которые стояли за спиной и «работали» нашими руками на станках и приучали к слесарным работам в тисках, и только «замкнутость» советской системы ограничивала наши возможности. Об этом мной написана книга «Записки инженера советского периода».
В другой своей книге «Вера, право выбора, парадокс мировой истории» я задаюсь важнейшими вопросами для человека и пытаюсь дать ответ на них. Почему одни веруют в Иисуса Христа, другие – в единого Бога, третьи – в Мухаммада. Иудаизм утверждает, что Бог дал человеку право выбора. Правильно ли использует каждый индивидуум это право?
– К изданию готовится сборник ваших стихов. Расскажите, пожалуйста, поподробнее о нем. Какие стихи в него войдут и когда они были написаны?
– В ИСП выходит моя книга стихов для детей в проекте «Моя первая книга». Куратор Ксения Ковалевская. В следующем году надеюсь издать сборник стихов и прозы. В него войдут стихи, написанные, в основном, в Израиле (1996-2010 гг.). Конечно, Россия, берёзки, события и т.д. и Израиль...
– Как относятся близкие к вашему творчеству? Читают ли вас ваши внуки?
– Близкие меня поддерживают и вдохновляют. Внукам, хоть они и взрослые, нравятся мои стихи для детей.
– Какую страну вы считаете своей Родиной – Россию или Израиль? После переезда в 1996 году вы возвращались в Россию?
– Где Родина?! Где отчий дом?!
Нетрудно нас понять
Всей благостью сердец!
Россия – наша мать!
Израиль – наш отец!
Раньше ездили в Россию каждые два года, в Ростов-на-Дону, а сейчас каждые три года – в Санкт-Петербург, где проживает семья дочери (двое внуков).
– Помимо литературного творчества вы занимались фотографией? Как долго длилось это увлечение? Вы говорили, что в ростовских газетах «Вечерний Ростов» и «Комсомолец» публиковали свои фото и стихи. В частности, фото первых кубинцев, которые прибыли в Ростов для получения рабочих специальностей.
– Архив у меня сохранился. Посылаю несколько фото в подтверждение моих слов. Сейчас – фотолюбитель.
– Вы прожили долгую, насыщенную событиями жизнь. Какие воспоминания для вас наиболее дороги?
– В «Автографе», рукописном сборнике (издание ИСП), есть моё стихотворение «40-е – послевоенные» – воспоминания. Раз легли строки в стихотворение, значит, эти воспоминания мне дороги. А еще – работа по направлению в г. Орске Оренбургской области, три года.
– Вы можете сказать своим читателям несколько слов, дать совет ли пожелание?
– Процитирую финальные строчки стихотворения «Взгрустнулось...», которое я написал на свое 80-летие:
Напомню в финале:
Несчастья в твой дом пришли –
Проверь-ка, дружок, вначале
Поступки своей души!
Напомни себе в печали:
«Не делай другому того,
Чего себе не желали!»
И это важней всего!
Беседу вела Елизавета Булавина
Понравился материал? Подпишитесь на нас в VK, Яндекс.Дзен и Telegram.
