Под управлением Павла Клиничева калейдоскоп "Цветоделики" Вячеслава Самодурова яркими красками разлился в Новой Опере. О номинированном на четыре "Золотые Маски" спектакле Екатеринбургского театра оперы и балета рассказывает наш корреспондент Екатерина Нечитайло.
У каждого музыкального произведения есть корреспондирующий с ним цвет, который может быть различным в восприятии слушателей. Для кого-то Шестая симфония Чайковского искрится зеленым, у кого-то "Покаянный канон" Пярта ассоциируется с небесно-голубым, в воображении одного "Человеческий голос" Пуленка является алым, а в представлении другого-иссиня-черным. В 1665 году Ньютон с помощью стеклянной призмы точно разложил музыкальную октаву на солнечный спектр, где "до" соответствовала красному цвету, "ре" — фиолетовому, "ми" — синему, "фа" — голубому, "соль" — зеленому, «ля» — желтому, а "си" — оранжевому. Основоположник же цветомузыкального искусства Александр Николаевич Скрябин в "Прометее" выстраивал световую партитуру на отдельном нотном стане: другие композиторы написали бы "тихо", "нежно", "помпезно", а Скрябин — "туманно", "сверкающе", "светоносная волна". В стильном спектакле Екатеринбургского театра оперы и балета "Цветоделика" хореограф Вячеслав Самодуров и дирижер Павел Клиничев связывают воедино "вчера", "сегодня", "завтра", пробегая по разноцветной истории балета то летящей походкой, то уверенной поступью, то вспрыгивая на носочки, то шагая с пятки.
"Цветоделика" - название весьма претенциозное, лишенное конкретики, рождающее множество ассоциаций, на которых триумфатор прошлогодней "Золотой маски" Вячеслав Самодуров и выстраивает свою новую работу. Бывший премьер Мариинского театра, Национального балета Нидерландов, Королевского балета Ковент-Гарден, поставивший свой первый полноценный балетный опус в 2010-м году для труппы Михайловского театра, а с 2011 года возглавивший балетную труппу в Екатеринбурге, иронизирует и озорничает, предлагает погрузиться не в цветомузыку, но в цветохореографию, хитро улыбается Баланчину и Форсайту, позволяет зрителю самому определить взаимоотношения персонажей, уровень утраченности иллюзий, степень серьезности происходящего.
Пространство Энтони Макилуэйна, созданное из пластиковых щитов, подсвеченных светодиодными трубками, напоминает стеклянный холл бизнес-центра, парник для исследований, теплицу, в которой выращиваются диковинные цветы. В первом акте, названном "Антично-белый/ Фуксия", над головами копошащейся группки не то белых лебедей, не то снежинок периодически вспыхивает святящийся ядовитыми новогодними цветами причудливый вензель. Танцовщицы в белых шопенках и корсетах готовятся к предстоящему старту, выгибают руки, выставив острые локти, наклоняются и разминаются, проплывают хороводом, катаются по полу, садятся, покорно сложив крылья, ожидают своей главной роли. Но они так и останутся массой, вспомогательным элементом для пары (Елена Кабанова - Кирилл Попов), которая могла перекочевать сюда практически из любого романтического балета. Саму идею "Моцартианы", использованной в качестве музыкального сопровождения, Петр Ильич Чайковский определил как "старина в современной обработке". Именно этим и пользуется Самодуров: тоска по идеалу, воздушность балерины в юбке ядреного цвета, замирающей в графичном арабеске, соседствует с развернутыми внутрь стопами кордебалета. Кажется, что ему интересно смотреть на прошлое лишь через призму сегодняшнего дня, он только-только дает намек на известный балетный дуэт, но тут же его разрушает. Элементом неожиданности становится периодический "пролет" через всю сцену загадочно улыбающегося небесного создания, Сильфиды, подвешенной на тросах, которые специально не спрятаны. За любым чудом стоит мастерство, сумасшедший труд, театральная машинерия.
Читайте также
В "Ультрафиолете", поставленном на "Вечный двигатель" и две редакции "Братьев" Арво Пярта, музыка и движения будто рождаются из ниоткуда и уходят в никуда, растягиваются во времени, выплескиваются, оставляют после себя рябь. Лариса Люшина, картинно выгнув спину, несет себя через сумрачно-фиолетовый туман, разрезает залитое светом пространство, которое включает и бледно-розовый, и сиреневый, и васильковый, и лиловый, и перламутрово-синий (художник по свету - Евгений Виноградов). Кирилл Попов же укутывает ее в огромный шлейф, заботливо укрывает от бурь, готов целовать подол платья. Во второй части от многослойной одежды не останется и следа - только разговор по душам, только обнаженные чувства, только то, что не рассмотреть невооруженным глазом. Они выгибаются, передают друг другу кончиками пальцев невидимый шар, настраивая энергетическую связь, сплетаются руками, ходят, расположив свои ступни на ступнях другого. Минимализм и серийность в партитуре усилена повторяющимся движениями: зависание в прогибе, стремление уйти, но притягивание обратно, балансировка на одной ноге и голове, расположенной на руке партнера. Исполнителям вторят их цветные проекции, напоминая северное сияние, зелень фильма "Матрица", графическое изображение звуковой волны.
Третья же часть, названная именно "Цветоделикой", становится парадом - алле, фейерверком, летней гирляндой, взрывом и буйством цвета. Сначала не в шутку кажется, что труппа затанцует "Рубины" Баланчина, выстроившись в начальную позировку, где спины прогнуты, одна нога впереди, руки соединены с руками партнеров и подняты над собой. Но танцовщицы в серых купальниках и пачках от художника по костюмам Ирэны Белоусовой, которые напоминают клумбу или цветастую шапочку гриба с зеленой изнанкой из какой-то мультипликации, начинают резво прыгать, наворачивать круги, собираться в картинки, остервенело кидать батманы разных градусов. Они танцуют с упоением, игривостью, восторгом и какой-то детской любовью к происходящему. Кажется, что именно эта часть попадает в тренд, стиль, ритм большого города, наполненный суетой, спешкой и азартом. Танцовщики во главе со своим художественным руководителем пытаются познать психофизику цвета, превратить его в движение, уловить различные нюансы.
Дирижер Павел Клиничев осторожно и подробно прорабатывает партитуры трех различных композиторов, отказываясь от создания цельного музыкального полотна. Сюита "Моцартиана", задуманная в 1884-м году и написанная Чайковским летом 1887-го, звучит свежо и акцентированно, легко и не перегруженно, галантно, с сохранением ритмов и романтической воздушностью. Сочинения эстонского композитора Арво Пярта, считающиеся молитвами в музыке, здесь буквально пышут тайной и загадочностью. Виртуозные пассажи и монологи скрипки интенсивно развиваются в рамках кажущегося постоянства, односложно-тягучи, но при этом тревожны, похожи на бесконечную колыбельную для боли. В "Сельском концерте для клавесина с оркестром" Франсиса Пуленка, выбранном для третьего акта, из общей канвы немного выбивается излишнее позвякивание того самого клавесина на верхах, но даже его можно считать необходимой "сумасшедшинкой" для атмосферы всеобщего веселья.
Цветные картинки Вячеслава Самодурова летят со стремительной скоростью. Он изобретателен и бесстрашен, уверен в себе и в своих подопечных, открыт для постижения новых горизонтов. После просмотра спектакля начинает казаться, что синий цвет танцует так, а не иначе, мятный льется по задуманному, желтый по-настоящему звучит именно предложенным вариантом. Он, подобно ювелиру, обтачивает все лишнее, переформатирует труппу и зрителя, очаровывает, выращивает и изменяет, оставаясь в рамках выбранного курса. И делает он это так тонко и бережно, что хочется затаить дыхание при просмотре. Лишь бы только не спугнуть любовное настроение.
Фотографии Елены Леховой
Понравился материал? Пожертвуйте любую сумму!
А также подпишитесь на нас в VK, Яндекс.Дзен и Telegram. Это поможет нам стать ещё лучше!
