В стенах Екатеринбургского театра оперы и балета хореографы Вячеслав Самодуров, Пол Лайтфут и Соль Леон открыли "Terra Nova". О заповедной территории балетного изящества форм и чувств рассказывает наш корреспондент Екатерина Нечитайло.
Если кто-то в любом уголке земного шара попросит собеседника сказать ассоциацию на слово "балет", то последнему на ум, вероятнее всего, придет "Лебединое озеро". Порхающие красавицы, похожие на белоснежные облака, прекрасные принцы, помогающие им остаться на нужной высоте, 32 фуэте, сказочная стать и грация - опус, не возымевший успеха в первой постановке, но ставший бессмертным в хореографии Мариуса Петипа и Льва Иванова, уже более ста лет волнует кровь зрителей и профессионалов. О сложностях не принято, о проблемах нет необходимости, подводные камни глубоко спрятаны, занавес всегда нужно закрывать в момент предела совершенства. Но есть места огороженные, территории честные, королевства уральские, заповедник "Terra Nova", созданный на сцене Екатеринбургского театра оперы и балета хореографами Полом Лайтфутом, Соль Леон и Вячеславом Самодуровым, куда множественные Одетты-Одиллии так и не долетели. Не то не было попутного ветра, не то не был проложен маршрут, не то это противоречит правилам приличных лебедей.
"Terra Nova" - остросюжетный диптих, напряженный диалог между искусственным и природным, человеческим и ритуальным, неоклассикой и устоявшимися порядками. Первая часть - "Занавес" от двукратного обладателя Национальной театральной премии "Золотая Маска" в номинации "Лучшая работа хореографа", бывшего премьера Мариинского театра, Национального балета Нидерландов, Королевского балета Ковент-Гарден Вячеслава Самодурова, возглавившего балетную труппу в Екатеринбурге с 2011 года. Вторая - "Step lightly" от учеников Иржи Килиана, художественного руководителя Нидерландского театра танца Пола Лайтфута и его постоянного соавтора Соль Леон. Оба акта - хореографические ребусы, смысловые шарады, глобальные поиски смыслов на картах модерновой местности, которая когда-то казалась известной.
Про изнанку балета спето несколько песен, поставлено некоторое количество спектаклей, снята невероятная тьма фильмов. "Мания Жизели", "Танец дороже жизни", "Черный лебедь" - что-то вырвано из реальности, что-то заострено до предела, что-то просто выдумано. Но в каждой сказке есть только доля сказки. На уже открытом занавесе, поднявшимся буквально за тридцать секунд до начала акта, сам Самодуров дает исполнителям последние наставления, властно показывает что - то руками, проходит меж исполнительницами. Они же продолжают разминаться, внимательно слушают, вскакивают на носочки, готовятся к выходу. Чуть позже откроется еще один занавес - задник, находящийся в глубине сцены, оголятся ослепляющие рампы, зритель окажется за спинами танцовщиков, в самой гуще событий, со стороны швов парадных корсетов. Теперь в свои права вступает сцена - ревнивая барышня, которая не терпит никого третьего в романе с собой.
Под музыку Отторино Респиги балетные истории переходят в реальную жизнь: исполнители блокируют друг другу движения руками и ногами; гордо прогибаются в агрессивным прыжке; падают от бессилия, закончив движение; проходят траурной процессией, заставляя себя идти через "больно" и "не могу"; оттачивают позировки, бодро и радостно кидают батманы, оставляя жуткое ощущение механичности и безжизненности. Танцовщицы в васильковых пачках-облачках дружат против девушек в белых, уменьшенных, будто смятых. Стройные диагонали подминают под себя. Одна пара может задавить другую талантом. Все воздушное, но грозовое, внешне прекрасное, но враждебно настроенное. В центре повествования оказывается молодая Солистка (Елена Шарипова), которая находится в начале пути, горда и уверена в себе лишь на публике. Вернее, старательно делает вид, пряча слезы под гримом. Ее прыжки подхватываются пассажами скрипок, но лиричность сталкивается с приземистым гулом органа, возвращающим к реальности. За занавесом же, который служит не то спасением, не то карой, она практически в полной темноте пытается освободиться от пут, теряет ось, судорожно гнется, растягивает себя в пространстве, старается выпасть из невидимого кокона, опасливо плывет по плоскости, заворачивая носки внутрь, заставляет себя выйти к зрителю, борется со страхами, комплексами и людской завистью. Израненный зверь, рыба, выброшенная на берег, лебедь в прощальном пике. Ее движения выхватывает "блуждающий свет", фара, единственный софит, расположенный в чьей-то заботливой руке, пристально следящей за ее ногами, руками, прогибами, попытками сбежать. Сюжет не нов. Но Самодуров напрочь лишает его пафоса, выбивает пыль, делает простым, азбучным и естественным, рассказывая стильным и нетривиальным языком. Вернее, нетривиально о нем молча, доверив рассказ крикам и хрипам тел.
Второй акт завораживает прозрачностью, пронизан эфемерностью, проходит "Легкой поступью", напоминая огромный цветной шар, наполненный различными "Свадебками", "Веснами священными", "Бессонницей" Килиана, работами Ханса ван Манена. Все, кто переживет сложности балета, обязательно попадет сюда. В полной тишине на фоне рисованного задника с луной на сцену выкатываются маленькие клубочки, бревнышки-тела, темные сгустки. Эта обманчивая лесная идиллия-затишье перед бурей, минута до облома ветки, ожидание ветра, способного поднять всю листву с земли. Под страстное, мощное, таинственное женское многоголосие болгарских народных песен четыре танцовщицы в закрытых изумрудных платьях под горло, переплетаясь с двумя исполнителями в рубашках, будут соревноваться в изящности, неосязаемости, неуловимости. Они босы, страстны, энергичны. То зависают в позе эмбриона, то вскидывают руки к солнцу, то врастают друг в друга, то по-паучьи заостряют локти, то перемещаются на коленях, то становятся ступнями на спины партнеров, то останавливаются, замерев в стоп - кадре. Юбки здесь светят солнцами, распускаются кувшинками, укутывают травой; руки вызывают духов природы; тела чертят заклинания. Это энергия Кустурицы и Бреговича, помноженная на интимность Кшиштофа Кеслевски, не легкие шаги, а уверенная походка, терпкая страсть. Кажется, опусе Лайтфута-Соль 1991-го года, перенесенном на уральскую сцену, танцуют даже не люди, а ветви на ветру, пружины, молодые ростки, пробивающиеся сквозь землю семена, заботливо положенные в ту самую почву обетованную.
На этой земле экспериментов царит свобода. От предрассудков, пережитков, придуманных кем-то правил. Здесь "красиво" не значит "бессмысленно", "другое" не значит "чужое", "заповедное" не значит "музейное", "под фонограмму" не значит "сухо". Самодуров отказывается от присущего его последним работам юмора, но получает возможность изучить глубину возможностей и драматический потенциал труппы. Она же играючи справляется и с узорами Лайтфута, сотканными из энергии, воздушности, концентрации, и с метафорической мозаикой своего руководителя. А после, превосходя по мощности и техническим параметрам недолетевших птах, запросто выходит на запредельную высоту, без усилий прыгает на другой левел, спокойно расселяется на Terra Nova, ставя под сомнение высказывание Хорхе Борхеса, что единственный подлинный рай - потерянный.
Фотографии Татьяны Шабуниной
Понравился материал? Пожертвуйте любую сумму!
А также подпишитесь на нас в VK, Яндекс.Дзен и Telegram. Это поможет нам стать ещё лучше!
