Выход на сцену Большого театра "Катерины Измайловой" сопровождали дирижер Туган Сохиев, режиссер Римас Туминас и художник Адомас Яцовскис, а хроники вела наш корреспондент Екатерина Нечитайло.
Для нее не существовало ни луча, ни света, ни темноты, ни царства, ни худа, ни добра, ни жалости. Она хотела не то любви, не то нежности, не то кипучих страстей, не то разрушения прежних порядков, не то избавления от скуки. В ее цепких холодных руках с равной степенью горячности утопали и зрители, и журналисты, и партийные служащие, и мужчины, и женщины, и дети. Музыкальную работу о ней называли сумбуром, "порнофонией", "явлением моцартовского порядка". Обвиняли в эротичности, обвиняли в несоответствии, обвиняли в кровавости, обвиняли в изобразительном натурализме и экспрессии, любили, хаяли, возносили, заступались, втаптывали в грязь, запрещали, изымали, признавали жертвой домостроя, называли безжалостной убийцей, приписывали свое, чужое, общее, желаемое, действительное. А
режиссер Римас Туминас, пригласив в соучастники Дмитрия Шостаковича, заручившись поддержкой художника Адомаса Яцовскиса и дирижера Тугана Сохиева, проникнулся сочувствием к идеальной подсудимой, чье имя "Катерина Измайлова", подарив ей возможность сказать свое последнее слово с Исторической сцены Большого театра. Жарко, рьяно, бесстыдно, без права на ошибку, замешательство и путаницу в показаниях.
Шекспировские страсти кипят на русской почве уже более ста лет. В 1864 - м году Николай Лесков, что короткий период времени служил в судебной уголовной палате, создает очерк о замужней и скучающей в зажиточности купчихе Катерине Львовне, убивающей на пути к своему новому возлюбленному Сергею, работающему в одном доме с ней, и супруга, и свекра, и племянника, и соперницу Сонетку. Особого восторга текст не вызвал, читатели отыскивали все новые и новые мотивы преступлений, критики часто сопоставляли Измайлову с Катериной из "Грозы" Александра Островского. Работая в начале 30 - х годов ХХ века над либретто оперы, которая вскоре будет запрещена, Дмитрий Шостакович и литератор Александр Прейснер существенно переформатировали главную героиню, сделав ее не просто демонической фигурой, действующей из злостных и корыстных побуждений, а глубоко чувствующей женщиной, изнывающей без тепла, любви, ласки. Успех произведения был ошеломительный, статья "Сумбур вместо музыки", вышедшая в 1936 - м году в газете "Правда", выстрелила со снайперской и ошеломительной точностью, ошеломительной была и травля композитора. Спустя 20 лет Дмитрий Дмитриевич возьмется за вторую редакцию оперы, которая и будет названа "Катериной Измайловой". Острые углы немного округлятся, язык станет литературнее, некоторые сцены и музыкальные фрагменты пересмотрятся, первая попытка возобновления получит вторичный запрет, но - что очень важно - все изменения в произведении, где и страсти, и мистика, и любовь, обладающая силой довести до сумы и тюрьмы, будут сделаны автором собственноручно. Уже с 1962 - го года Катерина продолжит свой прерванный победоносный ход по сценам страны, ни на секунду не сбавляя шаг в иностранном движении. Это Леди Макбет, выпорхнувшая из - под пера английского драматурга в XVII веке, была стратегом, идеологом, вдохновителем, подстрекателем, девой, одержимой жаждой власти, которую хорошо было бы добыть чужими руками. Русская же баба однозначно пошла дальше: прекрасно понимая, что на мужчин надежды мало, она без страха и трепета начинает самостоятельно ковать свое счастье.
Дмитрий Шостакович неоднократно подчеркивал, что симпатизирует Катерине Львовне, сочувствует, а его основная цель - оправдать женщину широкой русской души, которая погибает в аду дореволюционной России. Римас Туминас противоречить композитору не стал, от привязки ко времени отошел, задачу себе несколько усложнил, отказавшись от подробностей быта, многочисленных деталей существования, обилия сценических построек. Он сделал ставку на драматизм и психологизм, осязаемые грибочки и яд изъял бесповоротно и окончательно, поместил героиню в каменный мешок без окон, дверей, воздуха. Сценограф Адомас Яцовскис и художник по свету Дамир Исмагилов создают на сцене глухой угол, захолустный уезд, вечную дорогу, мрачное пространство под невыносимо пасмурным небом, где задыхаются внутри и наяву. Темнота давит обильностью, балки опасно накренились, ворота напоминают пасть зверя, кирпичные стены немо взирают на происходящее, в щели едва проникают лучи, кажется, с того света. Все неустойчивое, шаткое, надломленное, монументальное, но хлипкое. Если рискнуть прогуляться по этому городку в одиночку, то шансы на возвращение будут уменьшаться с каждой последующей встречей с кем - то из обитателей данной зоны. Одним из центральных персонажей постановки становятся людские массы: народ, жители, жандармы, работники, каторжники. С первых секунд они буквально преследуют Измайлову, приближаясь, удаляясь, являясь и сотоварищами по несчастью, и напоминанием о произошедшем, и окружающей действительностью, и совестью, и свидетелями преступлений, и предвестниками наказаний. Катерина (Мария Лобанова) в этом темном царстве - раненый зверь, пытающийся вырваться, тоскующий, рвущий жилы отчаянно и порой даже напрасно. Ее свекр Борис Тимофеевич (Андрей Гонюков) - царек, жесточайшее существо, состоящее из камня, деспот, лишенный тепла, души, чести. Муж Зиновий (Максим Пастор) поражает своей безвольностью, пустотой, глупыми попытками подражать отцовской тирании. Не очень далеко от него уходит и возлюбленный хозяйки Сергей (Олег Долгов), что никого не копирует, но посоревноваться в корыстолюбии, эгоизме, агрессии и ничтожности может с кем угодно. Не то персонажей сделал такими уклад, не то они вписались в него добровольно, не то в этом случае срабатывает нетленное "не мы такие, жизнь такая".
В этом замогильном королевстве, которому позавидовали бы страшные сказки, криминальные хроники, триллеры, захватывающие воображение, юродивый босоногий Задрипанный мужичок (Олег Кулько) в переплясе находит трупы, дородный Священник (Станислав Трофимов) дирижирует людом, артисты в колпаках, приехавшие в уезд на время симфонического антракта, чумно и прокаженно трясут головами, ходить с хлыстом и заложенными за спину руками - в порядке вещей, прощаться и плакать надобно только по чьему - то приказу, о сострадании никто даже не слышал. Можно скучать, можно ходить кучкой, можно грозно стучать ногой об пол, но никак нельзя позволить себе подлинное сопереживание. Настоящим апогеем праздника боли и жестокости становится сцена изнасилования работницы Аксиньи (Мария Горелова), созданная хореографом Анжеликой Холиной. Бравые мужики выволакивают девушку в круг, загоняют, затанцовывают, передают из рук в руки, вскидывают, толкают, швыряют об пол. Она же только безвольно постанывает, отбрыкивается, периодически падая, взвизгивает под одобрительный гогот толпы. Публично, безмолвно, коллективно, понимая, что ее только что использовали по полной программе. В их мире нет любви. Есть только потребление, властолюбие, ревность, безволие, подлость, желание спастись любой ценой. А тонким материям здесь просто нечего делать.
Надо полагать, именно по причине нежизнеспособности теплого и хрупкого, что моментально бы погибло в этих мценских широтах, музыка, звучащая под руководством Тугана Сохиева, буквально обдает зрителей леденящим ветром. Чем - то смертоносным, грубым, но желанным, способным заманить на свою территорию, а потом безжалостно уничтожить. Она, лишенная сантиментов, с первых секунд звучания превращает оркестровую яму в черную дыру, пышущую могильным холодом. Трепетный, насыщенный, откровенный музыкальный язык, пронизанный русской мелодикой, пугает своей отстраненностью, но завораживает студеной беспощадностью. Колючие скрипичные пассажи летят в воздух, духовые переливаются кристаллами, ударные обжигают докрасна, симфонические антракты поскрипывают под тяжестью преступлений, военный оркестр, выведенный на сцену, с холодком предупреждает, что по зимней речке ходить строго запрещено. Мощнейшая сексуальная энергетика партитуры спрессовывается Сохиевым до максимума, до предела пружины, что замерла в руке, до сгустков, пульсации и дрожи. Эротизм замер, любовь вымерзла, волны похоти не ходят, а морозно поблескивают. Катерина - Лобанова изо всех сил старается соответствовать этому симфоническому току, но за момент до кульминации напряжения застывает в шаге от заветной цели, в момент необходимой паузы продолжает мучаться и переживать, в момент ослабления и краткого перерыва в страстях все еще эмоционально и вокально давит на себя и партнеров, будто оглушенная любовью. Ловчее и убедительнее обстоят дела у Сергея - Долгова, который змеенышем вползает в доверие к хозяйке, рвет на себе рубаху от скуки, обвивает стан Катерины терпким голосом и шаловливыми руками; жутко становится от Бориса - Гонюкова, создающего густым тембром и усталой пластикой точный образ купца - самодура, что то чеканит шаг, то выслеживает врагов, то шлындает по дому, весело пританцовывая, замирая, пугая бесноватой улыбкой; точны второстепенные персонажи, создающие характеры сочетанием легкости голосов, гоголевской иронии, напряженно - спокойного существования в экстремальной ситуации подобного пространства. Отдельная удача - работа хора, звучащего слаженно, четко, грозно и точно, единой машиной, которая может похоронить под собой любого одним махом, ходом, распевом (хормейстер - Валерий Борисов) .
Если суд присяжных соберется повторно рассматривать дело Измайловой, а адвокатами этого процесса станут Туминас и Сохиев, то оправдательное решение будет ей обеспечено: в беспросветном спектакле - оскаленном мире, что подобен проруби, нельзя остаться сухой, чистой, безгрешной, пытаясь вытянуть себя за волосы в сторону мало - мальски живого. Любовь - состояние аффекта, убийство - смерть по неосторожности, пособничество - от незнания и ложной информации, с волками жить - по - волчьи выть. Катерина хваталась за острые края, цеплялась зубами, барахталась, бултыхалась, но не выгребла, ушла на дно, обернулась рыбой, способной пуститься по морю за кораблем. Не случайно ведь сам Лесков называл ее щукой - одной из самых хищных и живучих обитательниц дна, которая умеет приспосабливаться к любым условиям. Не сумев выплыть, не встретив нужного человека, способного быть взаимным, она погрузилась на глубину жизни, продолжая желать, сметать, даровать, уничтожать, чувствовать. Поплавала, пометалась, пострадала, поела, повелась на живца, перекусала всех вокруг за то, что попала в их компанию, попыталась утонуть в страстях, но была выкинута на берег, ссажена, навсегда приговорена к этапу и мраку. По щучьему велению, по своему хотению, по приговору, по замыслу кого - то свыше. Вот только ее пожизненный срок начался не с момента вступления в силу наказания за совершенные преступления. Он стартовал со дня той самой злополучной свадьбы. С разудалыми песнями, обильными плясками, богатыми столом, леденящим душу воем, мукой и бескислородным внелюбовным существованием. Без чувств и воздуха, батенька, рано или поздно начнут биться в долгой предсмертной агонии даже рыбы. Ведь еще Жорж Санд говорила, что брак без любви - вечная каторга
Понравился материал? Подпишитесь на нас в VK, Яндекс.Дзен и Telegram.
