На Сцене-Молот Пермского академического Театра-Театра воспроизведена постатейно #КОНСТИТУЦИЯРФ усилиями режиссера Владимира Гурфинкеля, художника Ирэны Ярутис, драматурга Ксении Гашевой. Читайте подробности в репортаже нашего корреспондента Екатерины Нечитайло.
.
Дорога в ад вымощена благими намерениями, а «Сцена-Молот» Пермского академического Театра-Театра устлана телогрейками, сшитыми в единое полотно. У каждого советского человека должен быть припасен негласный тревожный чемоданчик, что выручит в случае прихода нежданных гостей, а у артистов, занятых в этом спектакле, они, разнокалиберные, почти всегда при себе. От гвоздей, что вытаскивали из стен новые жильцы комнат в бараках, оставался лишь след, а по бокам игровой площадки пока еще развешаны пальто и плащи черного и серого цветов. Если есть те, кто приходят к тебе, то найдутся и те, кто придет за тобой, а эти ребята еще и принесут с собой «#КОНСТИТУЦИЮРФ», подключив к процессу режиссера Владимира Гурфинкеля, художника Ирэну Ярутис, драматурга Ксению Гашеву. Декабристы будят Герцена, Герцен передает депешу, страницы истории перелистываются, все повторяется, статьи не обсуждаются, но исполняются. Азартно, лихо, беспощадно, с верой в то, что после красно – желтых дней наконец-то начнется и кончится зима.
«Есть кое-что страшнее войны и кое-что ценнее жизни. Страшнее войны - резня. Ценнее жизни - человеческое достоинство», - пишет Светлана Алексиевич в своей книге «Время second hand». «#КОНСТИТУЦИЯРФ» – не этюды на тему свободы, но коллаж o реалиях, не битва статей, но попытка вычленить события, которые напрямую связаны с появлением конкретных формулировок, не игра в ужасы беспредела, но еще один поход по болевым точкам ХХ века. Не мелкие фрагменты, но целый фотоальбом, где живут люди, написавшие законы своей кровью. Принцип здесь примерно такой: на экран выводится конкретная статья, зафиксированная в документе 1993-его года, ниже появляются названия произведений-документов, смысл которых явно противоречит Конституции, артисты «разыгрывают» перед зрителями то, о чем идет речь. Читают тексты Светланы Алексиевич и Людмилы Улицкой, обращаются к Иосифу Бродскому и Даниилу Хармсу, увлекаются воспоминаниями Галины Вишневской и Евгения Евтушенко, произносят речи Анатолия Собчака и Дмитрия Лихачева. Кружась, выстраиваясь в линии, группируясь, весело пританцовывая, отчаянно выплясывая, скандируя стихотворения известных и не очень авторов, выкрикивая, шепча. Реанимируя дни из жизни одной абсолютно счастливой страны, в которой Мейерхольд тоже имел право на неприкосновенность, представители различных национальностей – на равноправие, люди – на мирную жизнь, застрахованную от тотального страха перед доносами, расстрелами, соседями и собой. Вот только родились они за несколько десятков лет до принятия спасительной бумаги.
«Нам казалось, что свобода – это очень просто. Прошло немного времени и мы сами согнулись под ее бременем, потому что никто не учил нас свободе. Учили только, как умирать за свободу», - продолжает Алексиевич. Пространство, созданное художником Ирэной Ярутис, для жизни, кажется, не очень-то и приспособлено: холодно и сиротливо, нет ни одного яркого пятна, все серым-серо, отовсюду сквозит. Не то дело происходит в бараке, не то во времянке перед Белым домом, не то в некой стране, которой нет. Вот идет рассказ о событиях 91-го года, а на авансцене бравые парни дурачатся под «Танец маленьких лебедей»; вот звучат фрагменты из текста Алексиевич, а исполнители испуганно озираются, боясь лишних ушей; вот читается письмо капитана Колесникова, написанное на подводной лодке «Курск», а исполнителя в это время замуровывают при помощи чемоданов; вот все усаживаются перед одним костром на фоне «Детства 45-53: а завтра будет счастье» Людмилы Улицкой; вот ухарски поются частушки. Стоит отметить, что в этом спектакле строго соблюдён верный принцип, который беспробойно воздействует на зрителей: обо всем страшном следует говорить легко, просто и с улыбкой. Пережив, отпустив, плача внутри себя. Вот молодые мужчины рассказывают про количество жертв в Афганистане, замирают, всматриваясь в лица зрителей, а на первый план выходят девушки-машинисточки, что с улыбками вещают казенный текст о том, что «Ваш сын геройски погиб смертью храбрых». Да лучше бы он, как писал Вахтин, «жил жизнью нехрабрых».
«Мы хотели перемен. А люди всего лишь хотели лучшей жизни»,- итожит Алексиевич. Сейчас, быстро, без оглядки и ответственности: на войне, в революции, в любви все средства хороши. В какой-то момент просмотра этой работы, острой, дерзкой, агрессивной, но рациональной, начинает казаться, что артисты вот-вот зачитают Шаламова и Мандельштама, запоют Вертинского, Цоя и «ДДТ», ударятся в тоску по Родине, которую они (мы) потеряли. И моментально разрушат доверительную интонацию. Но Владимир Гурфинкель, создавая историю про память, подсознательный страх, коллективную травму народа, останавливается буквально в шаге от перебора, не ударяется в иллюстрации, остается в границах хорошего вкуса, точно попадая в суть. Самое удивительное в этом спектакле то, что всем его исполнителям, образующим стажерскую группу Театра-Театра, чуть больше двадцати. События 91-го года они не застали, обо всем знают по рассказам мам и пап, жизнь в бараках видели лишь на фотокарточках. Конституция для них – некий документ, слово с хэштэгом, звук не пустой, но и не главный. Рискну даже предположить, что о многих произведениях, которые умело и точно собрала в единый текст Ксения Гашева, они узнали именно благодаря этому проекту, созданному, кстати, в копродукции с Ельцин Центром (Екатеринбург). И вот они, эти дети, которые транслируют авторскую позицию и выражают свое отношение, работают настолько деликатно, что диву даешься: здесь и азарт, и страсть, и неуспокоенность, и заинтересованность, и бережность, и подлинный стук пепла Клааса в сердцах. И почти нет ухода в пафос, белого шума, выкриков в духе агитбригады «Бей врага», которая смутно понимает цели и требования. Эти ребята – осознанный актив, братья и сестры «Отморозков» Кирилла Серебренникова, сгусток мятежной энергии, тот самый «народ Российской Федерации». Многонациональный, многострадальный, многобезмолвствующий, получивший наконец-то право слова. И говорят они его перед лицом своих товарищей: честно, громко, бесстрашно. За себя, за этих, за вон тех, за того парня, что не вернулся из Афгана, за ту девушку, которая прошла лагеря, за тех мужчин, бросившихся под танк, за тех женщин, похоронивших молодость в очередях. За всех, кто искренне верил, что однажды мы все будем счастливы.
Понравился материал? Пожертвуйте любую сумму!
А также подпишитесь на нас в VK, Яндекс.Дзен и Telegram. Это поможет нам стать ещё лучше!
