Жива, поэзия?

Золотой век поэзии уже двести лет как отзвенел, серебряный покрылся патиной, был бронзовый или не был – так и останется загадкой, которую решить сможет только время и точный язык литературоведов. Создаётся впечатление, что поэзия сейчас пребывает в каком-то подвешенном состоянии. В ступоре, в шоке и панике не понимает – всё развивается слишком быстро, она ещё сама не знает, жива или мертва.

Всё меняется, ритм жизни ускоряется, старые и непригодные для восприятия «на ходу», в метро или за рулём формы литературного творчества вынуждены мимикрировать. Что-то не слышно больше од. Да и баллады никто не слагает. Скажут, толком не разобравшись: «Настоящая поэзия умерла». И правы будут, но только отчасти.

Да, если смотреть на стремительно сокращающиеся тиражи поэтических сборников напросится сам собой вывод о том, что число (по)читателей поэзии стремительно снижается. А значит она – в том виде, каком мы её привыкли видеть – с ямбами, дактилями, анапестами, амфибрахиями и хореями – медленно, но умирает. Однако если обратить внимание на немногочисленные социологические исследования картина поэтического мира немного прояснится – читателями поэзии по-прежнему остаётся 2-3% взрослого населения Земли, а это уже около ста пятидесяти миллионов. Кроме того, в России дело обстоит интереснее – около 10% россиян читают и любят лирику, а это уже около десятка миллионов человек. Значит, современная поэзия в книжном переплёте ещё жива. И заползает в более удобные для неё сеть и андеграунд. Зализывать раны.

Нельзя не брать во внимание и тот факт, что андеграундная литературная деятельность как часть культуры никогда не рассматривалась людьми «серьёзными». И как показывает практика – очень даже зря, потому что «подземная» культура развивается с культурой «наземной» неразрывно. Одна без другой существовать не может, потому что человек – это воспроизводитель и переосмыслитель – и тут уже не так важно чего – опыта поколений, эмоций предков или строк, выстраданных Пушкиным, Маяковским, Бродским и Мандельштамом. Не важно и то, как и через что это будет происходить – «подземно» через протест, провокацию, отрицание норм, или популярно, «наземно» – через конформизм, осторожность и нацеленность в первую очередь на получение денег, так как в основе своей будет содержать массив коллективного сознательного и бессознательного.

Накопленные и разложившиеся Ломоносовы и Лимоновы, По и Паланики уже стали компостом, на котором растёт новая поэзия, новый культурный контекст. Не удивительно, что форма, ритм и смысл упрощаются. Не удивительно и то, что они мимикрируют под поколение людей, живущих на высоких скоростях. Кто теперь будет разбираться, где поэзия?

Нередко профессоры и учителя литературы брезгливо морщатся при упоминании рэпа, хип-хопа, речитатива (художественной декламации, жанра «spoken word») – хотя, казалось бы, а что не так? Контекст есть – раз, рифма есть – два, ритм есть – три, смысл есть – четыре. Почему человек с богатым опытом – жизненным и читательским уходит в отрицание вещей очевидно бóльших, чем он сам – в том смысле, что влияние они оказывают на куда большее количество людей (если, конечно, вырвались из андеграунда)? Потому что кажется ему, условному человеку с богатым читательским и жизненным опытом, что тексты «низменны», рифма примитивна, биты раздражающие, а опыт человека из наушников, колонки, видео в YouTube не такой богатый и элитарный, как у него. Но что тогда мешает такому человеку самому поднять хип-хоп индустрию настоящей поэзией? Неужели то, что мироздание не выдержит подобного великолепия?

Нам довелось жить в необычное время – пресыщенная публика вытаскивает из андеграунда на «поверхность» – в поп (с приставкой -арт или без неё) – то, что раньше никогда бы оттуда само не выползло. И касается это не только российской ситуации.

Начать нужно, пожалуй, с того, что ещё в 70-е американский рэп был самым чистым, самым «тёмным» андеграундом – афроамериканским уличным искусством рифмовки. Туда – на улицы Нью-Йорка – он переместился из-за диджейских пультов, подальше от дебоша и брейк-данса, поближе к людям. В 80-е рэп стал не просто «рифмой поверх обширной музыки», в нём появилась острота и социальность. «Гангста-рэперами» стали подниматься темы расового неравенства, бедности, преступности, наркотиков. И всё в стихотворной форме, хотя и очень своеобразной. Представители стиля, которые сумели выйти «из-под земли» - 2Pac и Dr. Dre стали популярны и в СССР, где тогда не перевелись ещё барды и шестидесятники. Там же, в Америке, появился белый Eminem, которого знают все. Скажут: «Ну а поэзия-то здесь при чём? Наркотики и преступность разве могут быть ею?» Да, могут – в людях это болело и обрело форму. Человеку было необходимо выразить волнение – он это сделал. Форма выражения значения не имеет. Поэзия – инструмент чувства. И если это не убедило: будь Российская Империя подобна «чёрным кварталам» Нью-Йорка 70-х – Пушкин стал бы первым «гангста-рэпером» и начал бы он с Царского Села.

Но вернёмся к ситуации в России. Рэп появился здесь в 80-х, но ничем примечательным не отличался: новая литературная форма пришла, да вот только продукт переосмысления был ещё не готов. Оттого вторичен. И только в девяностых начала появляться цельная картина российского «наземного» рэпа – Баста, Кирпичи, Guf… Да, они были популярны среди ценителей. Но о какой-то особой народной любви речи не шло. Навряд ли кому-то вообще приходило в голову называть их поэтами. Но, как и всему андеграундному, рэп-игре всё-таки суждено было перевернуться – в 2017 году всё изменилось. Рэп, а баттл-рэп уж и подавно, общественного резонанса до проигрыша Oxxxymiron’а Славе КПСС не вызывал.

Их реплики заучивали. Треки рассказывали, как стихотворения классиков на уроках литературы. После того особенного баттла популярность российского хип-хопа взлетела до небес – хотя он, разумеется, был и без того достаточно популярен среди ценителей.

Oxxxymiron’а назвали поэтом, его ожидало то, что еще никогда не происходило ни с одним рэпером – победа на международном рэп-баттле, где силой слова и особой русской серьёзностью к написанию стихотворного текста он психологически уничтожил оппонента. И вот тогда всё изменилось. Российские рэп-баттлы стали смотреть в Америке. С английскими субтитрами. Мысль о том, что настоящей поэзии в рэпе всё-таки много, стала приходить в головы интернационально.

Со Славой КПСС дело обстоит иначе.

После баттла на канале «Россия-Культура» вышло ток-шоу, где перед камерами вежливый Вячеслав Машнов (он же: Слава КПСС, Гнойный, Воровская Лапа, Соня Мармеладова, Валентин Дядька, Бутер Бродский) и Андрей Замай (Хан Замай) были названы не рэперами, а поэтами, литературными хулиганами – было место в той дискуссии и сравнению рэпа с шестидесятниками, баттл-рэпа – с поединком Еврипида и Эсхила в комедии древнегреческого поэта Аристофана, поэтической дуэли Маяковского и Есенина… Рядом со снобами Замай и Слава КПСС выглядели свежее и радостней для усталого от однообразия на телеканалах россиянина. То была его победа – инвективная, «низкая» поэзия во всеуслышание стала частью культуры «наземной», так и оставшись поэзией, освоив новые форматы, видоизменившись. Об этом заговорили даже на «России-Культуре».

Богата современная поэзия не только рэперами: Илья Мазо, Ес Соя, Полозкова, Павлова, Степанов, Ок Мельникова, Шевченко, Евсеева, Захаров, Махотин, Горбовская, Шнайдер… Ингер Кристенсен, Готфрид Бренн, Сандро Цай… Откройте стихи.ру, poetryfoundation.com, опередите время, поиграйте в Бога – рассудите всё сами.

Если всё же отрываться от контекста, популярности, андеграунда и говорить глобально – трудно сказать, где поэзия, а где её нет. Жива или мертва. Но ведь и истина где-то рядом – в наше непонятное время поэзия везде, где звуки, буквы, слова, символы выходят за пределы обыденного языка. Если есть форма, ритм, рифма – это уже не проза, ещё не музыка, что-то на стыке. А значит – и это точно, поэзия изменилась. О каких поминках может идти речь?

Пока поэты или люди околопоэтические всё так же остаются самыми чуткими резонёрами времени – они пытаются привести поэзию в чувство, чтобы смешно нахмуриться после всего и сказать: «Вроде жива». Нам, людям от неё далёким, не очень понятно, что с ней вообще было. Живая же – вот и хорошо. Да, немного обеднела и «офастфудилась». Как и мы все. Разве это плохо? Жизнь продолжается.

Добавить комментарий