Сегодня в рамках рубрики «Интервью» мы поговорили с Александром Невзоровым. Публицист рассказал «Порталу Субкультура» о современной журналистике, свободомыслии и о том, почему Гольбах важнее Сервантеса.

О славе

– В Интернете на популярных публичных молодежных страницах частично или полностью публикуются ваши материалы. Вообще, периодически на, казалось бы, не тематических источниках можно внезапно увидеть ваши статьи или цитаты из интервью. Как вы относитесь к этому?

– А никак. Мне совершенно безразлично, цитируют меня, не цитируют. В свое время, давным-давно, я объелся этой славы. Она меня совершенно не волнует ни в какой своей ипостаси. Я умею формулировать, очень трезво отношусь к происходящему и вообще к реальности. То, что некая вольнодумствующая молодежь ищет хорошие формулировки, ну, черт возьми, я ничего не имею против! Пусть делают с ними все, что хотят.

– Вы трезво смотрите на вещи и не склонны к рефлексии. Теоретически, идеальное сочетание. Как этого добиться? Или вы всегда таким были?

– Вообще надо сказать, что, когда мы говорим о том, кто склонен, кто не склонен к рефлексии, это является вопиющей неточностью. В основе всей нашей нервной деятельности лежат только рефлексы. Мы все рефлексанты, и все, что мы делаем, и все, что мы демонстрируем, и все, что в нас происходит, есть рефлекс. Слово «рефлексия» было некорректно введено в обиход гуманитариями, которые, как всегда, не соображают, с чем имеют дело. Они вообще плохо себе представляют этот мир и его реалии.

Но если вы имеете ввиду некий литературный смысл, который вкладывается в слово «рефлексия», то, конечно, это совершенно не должно быть свойственно человеку, потому что это не здоро́во. Я не случайно начал наш разговор с того, что в основе принципа нервной деятельности лежит рефлекс на воздействие среды. Он может быть простым, сложным, это могут быть рефлекторные цепочки, ассоциативные рефлекторные цепочки. Но это всегда рефлекс. И если я, например, увидев это стекло, начну рефлексировать, в вашем смысле этого слова: какая поразительная вещь, но она мешает свободе моего продвижения туда… Вот это уже просто идиотизм. И когда мы говорим об избыточном эмоционировании, об избыточной реакции, глупой и неадекватной, на вашем языке романтиков это называется «рефлексией», на нашем «идиотией».

– Ну, а как же все великие писатели, творцы?

– Меня мало интересуют великие писатели. Я не интересуюсь массово-развлекательной литературой вообще. Я абсолютно никого не призываю следовать своему примеру, просто объясняю, что мне это неинтересно, мне это кажется примитивным, скучным.

Меня всегда забавляют гуманитарии, которые начинают сразу на себе рвать тельняшку и кричать: «Как же так, как же без этого!» Ну, а что? Есть гораздо более важные книги. Если вот их изъять из истории человечества, реальность будет другой. А если изъять каких-нибудь ваших Пушкиных, Достоевских или Сервантесов, поверьте мне, ничего не изменится. Ну, будет меньше одним литературным штампом и пятнадцатью тысячами диссертаций каких-нибудь романтиков.

– Каким же вы видите мир без художественной литературы, снабженный только научными публикациями?

– Не надо разделять. Просто есть качественная оценка реальности, а есть массово-развлекательная. Массово-развлекательная – это все ваши Достоевские и прочие, а качественная… Ну, вот смотрите, вы очаровательная девушка, я совершенно не хочу вас сажать в лужу, и договоримся, что вы не обидитесь. Но есть книги, которые напрямую повлияли на вашу судьбу. На судьбу вашего мира, на то, вот что вы одеты, на то, что у вас в карманах, на ваши возможности, связи, коммуникации, здоровье, – а вы их не знаете. Вы их никогда не читали. «Математические начала натуральной философии» Ньютона, «De revolutionibus orbium coelestium/О вращении небесных сфер» Коперника. А это книги, чье влияние в сотни раз больше, чем влияние ваших Достоевских с их занудным и однообразным враньем.

– Значит, если общество начнет изучать труды Коперника и перестанет читать Достоевского, то станет лучше в качественном плане?

– Оно не станет лучше ни в каком случае.

– Почему?

– Потому что мы говорим о достаточно убогом и примитивном существе под названием homo, который таскает в себе всю свою достаточно убогую эволюционную историю. И ведь о безграничных возможностях человеческого мозга обычно рассуждают те, кто им вообще никогда не пользовался. На самом деле, это существо с очень ограниченным мозгом, с очень небольшими возможностями этого мозга. Его ничем не исправить. Вот если мы изымем Фрэнсиса Крика, Резерфорда, Бора, Борна, Ньютона, мир будет совершенно другим. Мы с вами будем жить в других условиях, в другой санитарии, с другими отношениями. Будем другими людьми. Над нами не будет света, не будет стоять «ATLANTIC CITY» (ТРК, в котором проходит интервью, – прим.) А если мы изымем какую-то вашу фигню, то ничего не изменится.

О цинизме

– Вы не устаете повторять, что цинизм – это смелость называть вещи своими именами.

– Умение. Тут особой смелости не требуется.

– Как быть с тем, что не все люди достаточно сильны для того, чтобы справиться с правдой?

– Их проблемы. Мне-то что до них?

– Вы за естественный отбор в этом плане?

– Отбор – это эволюционный принцип, который доказал свою эффективность. Предположим, на протяжении почти четырех с половиной миллиардов лет. Это очень хороший принцип. И, как я всегда говорю, дурак – состояние добровольное. Из состояния глупости можно выйти за полтора, два, три года, прочитав всего там триста-четыреста нормальных книг.

– Вы говорите, что не претендуете на истинность собственных взглядов. Тогда как понять, что вещь названа правильным именем?

– Во-первых, я действительно не претендую, потому что нет ничего глупее понятия «истина». За истиной, пожалуйста, к попам. Я не могу претендовать на нее, потому что, во-первых, у меня нет ни малейших амбиций в этом смысле, во-вторых, мне истина как таковая неинтересна. Есть такая вещь как релятивистичность. Понимание того, что любое наше знание неокончательно. То, чем мы сейчас так гордимся на конференциях, будет казаться смешным уже через сто лет. Единственное, что прогрессирует и развивается в реальности – это знание. Знание о конструкции мира, о том, что такое человек. Оно бы развивалось еще лучше, если бы не наша культура, которая, к сожалению, сильно тормозит развитие человека. Поэтому ни малейших претензий на истину у меня нет. Я абсолютно могу ошибаться.

И это же математика всегда, да? Вы просто заменяете числа понятиями, образами и словами, и производите какие-то вычисления. У вас может быть точным результат, может быть ошибочным. У меня есть все основания предполагать, что я далеко не безошибочен. Но я и не стремлюсь, меня это не очень интересует. Я существую в определенной интеллектуальной традиции, которая победоносна, которая оправдала себя за последние там двести-триста лет. Ведь все то, что сегодня наковыряла наука, все те представления о человеке, о мире, об атоме, о космосе, – были интуитивно и дерзко предсказаны энциклопедистами, публицистами. Не учеными! Вектора развития науки и человека указали Дидро, Д'Аламбер, Гольбах, Гельвеций, Ламетри. Они не были учеными в прямом смысле этого слова. Тем не менее, именно они объяснили, чем надо заниматься.

О поиске истины

– Люди кладут свои жизни на поиск истины. К чему тогда стремиться, чтобы не обманывать себя всю жизнь?

– Люди очень любят обманываться, и всегда из двух вариантов решения вопроса выберут наиболее лестный для себя. Поэтому они продолжают повторять всю эту дикарскую чушь про каких-то богов, душу, собственные внутренние миры, и прочее, прочее. Я не говорю про то, что я не невеж. Мы все находимся в состоянии невежества, но у одних оно чуть более просвещенное, а у других менее просвещенное. У меня просвещенное невежество. Все остальные пусть пребывают в том состоянии, которое для них является наиболее комфортным.

– А если они заблуждаются, но не хотят заблуждаться, то что им делать?

– Если тяга к каким-то пониманиям действительно настолько велика, они должны понять, что есть простая вещь под названием результат. Мы видим, что на протяжении трех с половиной тысяч лет художественная литература совершенствуется и пытается изменить человека, сделать его добрее, лучше. Не таким кровососом, не таким неандертальцем, не таким людоедом, не такой пакостью. Но что-то я, знаете, вытаскивая недавно, во время штурма Грозного, половинку своего товарища, сгоревшего в БТРе, как-то не заметил, что люди стали добрее. Перешагивая через пять, десять, двадцать, сорок трупов мальчиков, я тоже не заметил, что они стали лучше.

То есть, совершенно ясно, что вот эта вся моралистика и духовность не имеет никакого результата. А то, что предлагают всякие Борны, Резерфорды и Эйнштейны, имеет. Одно имеет результат очевидный, который можно потрогать, потому что это мы вам рассказали, как сделать из песка олово и из извести стекло. Как сделать пылесосы и зажечь лампочки, как включить телефон. А вот вы, несмотря на то, что вы очень давно нам пытаетесь что-то рассказать про природу человека, ничего абсолютно не достигли. Мы имеем дело с тем же животным. Отвратительным, похотливым, злобным, беспробудно жестоким и готовым все затопить в крови, гное и огне. Мы готовы это сделать в этом веке и даже, может быть, в этом году. Но вот два результата, сравните их и поймите, на чью сторону надо встать.

– Выходит, всю свою жизнь человек должен стремиться к ликбезу?

– Человек должен стремиться, прежде всего, понять, кто он. За каким хреном он здесь оказался. Что он собой представляет. Он должен узнать всю горькую правду о себе. О том, что он сообразительное животное, развившееся до каких-то степеней, которые ему самому кажутся превосходными. Но который ничтожен, потому что любое явление, буковку, черточку, мы обязаны рассматривать в контексте всей картинки. То есть, если мы будем просто так рассматривать маленькие кусочки, мы не поймем ни смысла, ни ценности. Но если мы представим себе это во всей картинке, мы поймем. И вот точно так же явление под названием homo нужно рассматривать в сочетании со всеми теми процессами космоса, планетообразования, звездного нуклеосинтеза и образования химических элементов. Стягивания с помощью гравитации огромных газопылевых облаков планеты. И вот, когда мы поймем, что есть общая картина, то сообразим, что мы на этой картине занимаем весьма и весьма ничтожное место. Мы сами не влияем ни на какие процессы.

О современной журналистике

– Представьте, что вы начинаете только сейчас, что вам интересна журналистика. Все же в какой-то момент вас беспокоил репортерский успех. Что делать?

– Сейчас очень хорошее время для журналистики. Все, что нужно – это большое количество законов, которые можно нарушить, большое количество запретов, которые надо преодолеть, и большое количество ограничений, о которые надо вытереть ноги. Невозможно сделать журналистскую карьеру в обществе, где все позволено. Где все доступно, и любой ваш поступок будет выглядеть чем-то само собой разумеющимся. Сейчас законов, запретов и ограничений дохрена. Следовательно, нужен цинизм, мужество, бесстыдство, тщеславие и корыстолюбие – и тогда все получится. Конечно, риск есть, что посадят в тюрьму или обложат штрафами. Но, извините, без риска ничего не бывает. Слишком велик сундучок с сокровищами, который можно получить.

– То есть, сейчас начинать даже проще, чем когда начинали вы?

– Конечно.

– Какой вы видите перспективу развития, если уже сейчас все так хорошо?

– Здесь пока никакой перспективы развития нет. Эта страна находится в периоде затяжной тяжелой болезни. Очень многие страны болели имперством и национальным величием. Вероятно, России надо вырастить этот нарыв, затем дождаться, когда он лопнет, забрызгав все вокруг гноем и кровью, и тогда уже жить дальше. Но вообще вот с этим нарывом передвигаться по сегодняшнему миру тяжело и даже невозможно. А внутри нарыва, как всегда, всем кажется, что там какое-то бесконечное благосостояние и процветание, а там нет ничего, кроме боли, крови, очередей, похорон и разводов.

– Если бы вы начинали сейчас, то какие бы темы освещали?

– Понятия не имею. Поймите, это такой стиль нанизывания бисера. Китайская древняя литература, я не умею в нее играть. Я не умею отматывать и представлять себе, что было бы. Я уже сделал. Теперь делать вам. Если вы хотите хотя бы чуть-чуть пожить в нормальной стране, вам придется приложить к этому усилия. Вам придется очень любить свободу, быть очень стойким, иначе вы будете как скот, который загоняют посохом очередного Соловьева или Киселева, подпрыгивать, взявшись за руки и кричать «Крым наш» еще лет пятнадцать. Выбирайте.

– Как сейчас манипулируют массовым сознанием?

– Им всегда манипулируют одинаково. Главное, что девяносто процентов населения всегда предлагают свое сознание для того, чтобы им манипулировали. Это всегда было. Чуть-чуть меняются технологии: за Веру, Царя и Отечество, за какого-нибудь бога Иисуса или за какого-нибудь фараона – Нил наш, Рамзес наш фараон, и так далее.

Поймите, мышление большинства людей не является мышлением. Ведь когда тридцать идиотов говорят глупость, к ней принято относиться как к глупости. А когда эту глупость сказали тридцать миллионов таких же пьющих, обколотых и примитивных уродов, не имеющих понятия, за что Эйнштейн получил Нобелевскую премию, о том, что сделал Иван Петрович Павлов… Ну, о чем здесь вообще говорить? Они получают за свою тупость и не страдают от этого.

– Когда вы осознаете, что вами манипулируют, как вы реагируете на это?

– Смотря кто. Нами все время манипулируют. И уличный регулировщик, который машет палочкой, и светофор, и правила дорожного движения, и правила обращения с пишущей машинкой или компьютером. Они все нами манипулируют. Но надо отличать, скажем так, позитивную манипуляцию от той, когда вами манипулируют в чисто личных целях. Используя вас как способ добиться решения каких-то своих проблем. Мы все друг другом манипулируем. Вообще в слове «манипуляция» нет ничего страшного. Когда мы говорим о манипуляции во имя примитивных, жестоких и пустых интересов власти, это тоже обычное дело. Ни один интеллектуализируемый человек не пойдет и не будет заниматься всякой фигней. Ему нет дела до надоев, валовых продуктов, и так далее. Все равно этим будут заниматься люди интеллектуально не очень одаренные. Но пусть лучше будут такие президенты и такие правители, фамилии которых мы бы с вами напрягшись вспоминали бы в течение минут десяти, но так и не вспомнили.

О творческой встрече

– На творческой встрече в Санкт-Петербурге вы похвалили зрителей за вопросы, проведя параллель с теми, кто пришел на вашу встречу в Москве.

– Москва жадно хотела политики, а питерская публика была повариативней. Но, в общем, можно было похвалить в порядке поощрения, потому что хорошие вопросы были, но не то количество, на которое я рассчитывал. Нет, Москва меня тогда тронула. Зря я на нее качу. В Москве меня кто-то спросил, могу ли я сваренное вкрутую яйцо превратить обратно в сырое. На самом деле, это очень просто.

– Да вы что.

– Нужны всякие щелочные растворы и центрифуга. То есть, ренатурировать белок… Это не будет похоже на нормальное яйцо, это все равно будет такая муть, но это будет уже не денатурированный белок.

– Значит, одна аудитория ждала от вас одних ответов, другая других. А вы сами что хотели донести?

– А мне в данном случае, знаете, интересно на них посмотреть. Потому что я же понимаю, что интерес ко мне – индикатор и свободомыслия, и тех перемен, которые возможны. Притом, что я же весьма и весьма затеистая, сложная и очень неоднозначная фигура. Я наемник, без чести, без совести, я сейчас воюю за либералов. И неизвестно, за кого буду воевать завтра. Хотя точно не за черносотенцев. Я вообще мечтаю снова уйти из всего этого медийного мира. И думаю, что у меня это скоро получится.

– Жаль.

– Вы должны вырасти сами! Должны сами все это формулировать, исповедовать безграничное свободомыслие. Сколько же вас можно водить на поводках, особенно, на таких кровавых, грязных и неоднозначных? У меня же ужасная репутация, не забывайте об этом.

– В любом другом человеке это бы отталкивало. Но в вашем случае я этого не наблюдаю.

– Я же, во-первых, не скрываю, во-вторых, поймите, я никогда не буду заниматься больше политикой, в прямом смысле этого слова. Ребята, вам пора уже самим что-то начинать делать.

– Значит, пока вы не выбросите нас в реку, плавать мы не научимся.

– Вы уже давно в реке и давно тонете.

– С одной стороны, выходит, мы тонем, с другой, сейчас благоприятное время для журналистики.

– Да, совершенно верно. Причем чем тяжелее удушье, чем очевиднее симптомы, тем больше оснований остаться в живых, черт возьми! Вам не на кого рассчитывать. Эти девяносто процентов, они предельно тупые. Поверьте мне. Не рассчитывайте на какой-то народ, который что-нибудь здесь изменит. Нет такого понятия. Это пустое место. Его мнение ничего не значит и ничего не стоит. Они ни на что не способны. Только вы сможете что-то сделать. Еще не ступившие на путь полной интеллектуальной деградации.

– Которая наступает после 45 лет.

– Она наступает раньше, я пощадил зал. Либо человек делает своей профессией, своим делом что-то, что требует от него постоянного интеллектуального напряжения или интеллектуальной работы, либо… Но он все равно обречен. Потому что жизнь многообразна, но весьма примитивна и ограничивается кредитами, ипотеками, машинами, шмотками, сопливыми детьми, подгузниками, офисами… Как тут не деградировать?

– Пока у меня не наступил период ипотечных выплат, мне сложно сказать.

– У вас есть огромные бонусы, ваша молодость, когда особо нечего терять и еще не к чему привязываться. Так пользуйтесь этим.

– Я не думаю, что нечего терять и не к чему привязываться.

– Ну, вы просто еще не знаете, до какой степени крепки якоря у так называемых взрослых людей.

– На встрече в Санкт-Петербурге вам процитировали строчки из песни группы «Гражданская Оборона» – не бывает атеистов в окопах под огнем.

– Чушь.

– В данном случае вопрос и ответ не так важны, но тот вопрос натолкнул меня на мысль, какая музыка вас интересует?

– «Пираты Карибского моря».

– Саундтрек к фильму, что ли?

– Да.

– Ну хорошо, не слушаете, значит. Хотя ведь для чего люди слушают музыку? Чтобы как-то отдохнуть, переключиться…

– А я не устаю. И я не люблю шум. Музыку я вообще никакую не слушаю, но если приходится что-нибудь слушать, то обязательно «Пиратов Карибского моря». Нет, ну у меня не настолько бедные музыкальные пристрастия. Мне еще очень нравится песенка гномов из «Властелина колец». Это второе музыкальное произведение, которое я слышал в своей жизни, и для знакомства с мировой музыкальной культурой мне этого вполне достаточно.

– Вы никогда не носите часов. Как вы ориентируетесь?

– Ну, у меня никогда не было денег на приличные часы. А, к сожалению, в нашем мире приличные часы начинаются от пятисот тысяч долларов. Мне всегда было жалко. А носить такие средненькие часики я бы не хотел.

– Вы думаете, люди скоро смогут прийти к осознанию того, что происходит?

– Люди вообще никогда ни к чему прийти не могут. Чтобы придумать эту штуку (показывает на зажигалку, – прим.), им понадобилось три с половиной тысячи лет. Они очень тупые. Притом, что это элементарная конструкция. Все делает меньшинство. И не то, что бы я предлагал себя в качестве… Ни в коем случае. Все, что я говорю, вообще нужно делить на двести двадцать пять. Я просто пытаюсь заразить вас свободомыслием. Это все, на что я способен.

– Неужели вам так не нравится ваше положение сейчас, что вы хотите уйти из медийного мира?

– У меня уже много раз такое было. В свое время я правда был перекормлен славой так, как вы себе даже представить не можете. Но то, что я оказался на этой информационной войне – случайность. Забавно, я как-нибудь про нее расскажу. О том, кто меня нанял.

– Выходит, спустя много лет вы напишете книгу, где…

– Нет, я не буду писать книгу. Поймите, все, что для вас кажется таким важным, для меня не является таковым. Я не буду никогда врать себе. Но, если мы с вами где-нибудь встретимся лет через десять, то я дам вам по этому поводу интервью.

– Я буду рада, если останусь в этой профессии через такое большое количество времени.

– Если сохраните свободомыслие, то останетесь. Тогда имеет смысл в ней оставаться. А быть просто интеллектуальным обслуживающим персоналом участь весьма и весьма горькая. И постыдная.

– Я знаю, что сейчас думают студенты на факультетах журналистики. За четыре года обучения убивается и свободомыслие, и все остальное.

– Конечно. Но чем больше убивается, тем большую способность жить приобретает.

– Или не приобретает, многие уходят из профессии.

– И прекрасно. Никого жалеть не нужно.

– Почему? Есть люди талантливые, но не сильные.

– Ну их обязательно кто-нибудь подомнет, поэтому не жалейте об этом.

– Кого же тогда жалеть?

– Вообще никого.

– Вы никого не жалеете?

– Если вас интересует формула успеха в этой профессии, то не жалеть никого – одна из обязательных ее составляющих.

– Мы сейчас говорим исключительно о профессии? Профессию и жизнь надо как-то различать.

– Не надо их различать. У вас не та профессия. Между профессией сварщика и жизнью есть жесткая черта. Между профессией стриптизерши и жизнью тоже. Но между профессией и жизнью журналиста или публициста, который, по сути, тот же самый журналист, нет разницы. Так же как ее нет между профессией ученого исследователя. Если научные интересы не являются самыми главными и определяющими во всех случаях без исключения, то это не ученый. Если человек хотя бы одну минутку не публицист – то это не публицист.

Беседовала Катерина Воскресенская

Фото Кирилл Волженкин

Пиарщик и публицист, автор проекта «БеспринцЫпные чтения» Александр Цыпкин встретился с активной молодежью Петербурга и поклонниками своего творчества в рамках проекта «Lifehack, или Вход по приглашениям». Корреспондент «Субкультуры» побывал на встрече и поговорил с Александром Цыпкиным о писательстве, успехе, любви и волонтерстве.

О писательстве

– Я не прекратил быть пиарщиком, я – до сих пор пиарщик. Я не считаю, что я на 100% соответствую общепризнанному понимаю слова «писатель», потому что не так много пишу и пишу вещи сценические в большей степени, чем литературные. Все произошло неожиданно, это не было планом. Я вписывался всегда во все возможные блудняки. Каждый раз, делая следующий шаг, думал: а давайте это попробуем, а давайте это. В книжных магазинах продается 90% книг тех, кто писателями, наверное, и не являются. Я считаю себя хорошим автором для сценического чтения, я делаю это качественно, успешно. А писатель – это, наверное, тот, кто написал достаточное количество книг, которые занимаются в основном только этим. Я же пишу не так немного.

Для того, что я делаю, названия толком нет. Я объединил сразу очень много вещей в один вид деятельности. Понятно, что это перезапуск чтений, которые были популярны в середине прошлого века, но, так или иначе, это мало кто делал сегодня, особенно с актерами. Поэтому не назовешь меня ни писателем, ни сценаристом уж точно (я писал сценарии коротенькие да и все). Не знаю, как назвать, поэтому каждый раз возникают какие-то метания. Но самое точное – это автор. Автор чего – это уже спорный вопрос. Автор текстов, автор литературных и драматургических произведений. Любой человек умеет писать, это не является каким-то ремеслом, которым нужно владеть. А что тут уметь? Это же не навыки – дом строить. Ты пишешь и пишешь. Любой человек может начать писать, благо соцсети позволяют. Я сам ничего особо не делал. Ты просто пишешь, а люди распространяют за тебя. Сегодня все просто: если ты талантливый, то тебе ничего не надо делать, соцсети из тебя сделают звезду сразу. Я повесил рассказ «Томатный сок», у него был 1 млн просмотров под видео, еще там было 4 тысячи репостов за два дня. А как другой вешаю рассказ – у него ничего нет, потому что он плохо написан. Все просто.

Об успехе

Успех – это счастливый человек, а чем он этого всего достигает – не важно. Я знаю очень много совершенно не состоятельных людей, которые счастливы. Единственное, для чего нужны деньги – это чтобы в какой-то момент ты не стал в Интернете вешать сбор на операцию своим близким. Вот это та ситуация, когда ты понимаешь, что деньги нужны. А во всех остальных случаях никто не должен быть модно одетым, иметь такую машину или не такую. Деньги нужны для того, чтобы избежать вот такой очень драматичной ситуации. И вообще все должны оформлять страховки, потому что в нынешней ситуации и в связи с тем, что происходит, потому что как насмотришься, так вообще плохеет. Это самый главный стимул – сейчас все время работать и зарабатывать много денег. Это инфернальный страх – и не за себя, а за близких.

Я три года назад не собирался читать рассказы с Константином Хабенским и ездить по всему миру. У меня нет никакого плана будущего больше чем на полгода, кроме обязательств, которые я на себя беру. Это проблема детей 70-ых. Наш пубертатный период пришелся на время, когда все развалилось, поэтому мы умеем жить сегодня, но не умеем планировать наперед. Когда встал вопрос о том, чтобы уехать в Москву, я уехал. Бросил все и уехал.

О волонтерстве

Чтобы собрать команду волонтеров, вам нужно собрать тех, у кого реализация собственного эгоизма совпадает с вашей. Найти этих людей и объяснить, почему вы этим занимаетесь. Из 7 млрд человек 5-7 точно найдется. Главное – объяснить, почему вы это делаете. Я работаю с ребятами-волонтерами, когда, к примеру, мы проводим концерты, у нас есть волонтеры, которые помогают собирать деньги. Это мое сугубо эгоистическое решение: почему я это делаю, в этом нет никакого долженствования обществу, я этому обществу ничего не должен. Мне хочется это делать, я делаю. Может, мне нравится сам факт того, что я такой хороший и добрый. Может, на том свете за все мои грехи кипяточек мне сделают поменьше. Может, я набираю себе впечатлений в жизни, может, я щекочу себе нервы – неважно. Это мое решение. Главное – четко сказать: я это делаю потому-то, потому-то, потому-то, чтобы людей не обманывать.

Я знаю людей, у которых благотворительность – вопрос внешнего пиара. И многие их за это осуждают, не надо их за это осуждать. Деньги на счет пришли? Пришли. И этот человек гораздо лучше другого любого, который этого не сделал. Любой человек, который помог и дал деньги, в разы лучше того, который порядочно и честно денег не дал.

О любви

Всегда себя нужно любить на 1 процент больше, чем ты любишь другого человека. Это единственный способ остаться в трезвом уме и трезвой памяти. Любовь эгоиста – это когда тебе хорошо от того, что ты человека любишь. Не ему хорошо, а тебе. Ты счастлив от того, что он смеется. Тебе плохо от того, что он плачет – ну, так сложилось. Все остальное – это психиатрия. Вот когда ты любишь и тебе плохо, то ты любишь не человека, а невроз. Я бывал в неврозе – столько стихов написал, но, конечно, нормальная реальность, когда ты любишь и тебе хорошо. И тебе от этого не больно. Если ты человека любишь, тебе все равно станет больно, когда он заболеет, когда с ним случится несчастье. Боли будет столько, что устанешь разгребать.

Фото: Никита Булко

Главный редактор радиостанции «Эхо Москвы» и владелец журнала «Дилетант» Алексей Венедиктов поделился мнением о терроризме, взглядом на искусство и рассказал о своём главном кошмаре.

– Сегодня Вы представляли новый номер журнала «Дилетант», темой которого стала история террора. Можно ли назвать эту тему самой смелой за всю историю журнала?

– Я не рассматриваю материалы, темы, обложки в качестве смелости или не смелости. Я рассматриваю тему по актуальности. Это значит, что люди темой заинтересуются. У нас в плане стоял другой номер с темой «Гибель империи». Там должно было быть много материалов о развале Советского союза: был юбилей Ельцина – 85 лет, Горбачёву в марте 85 лет… Но теракты, которые произошли в Париже и с нашим самолётом показали, что сейчас внимание общества сфокусировано на природе терроризма. Мы изменили наши планы, нисколько не думая о том, опасно это или не опасно, стрёмно – не стрёмно. И сделали номер, который, может быть, поможет в этом каждому разобраться.

– Зачем людям знать о терроризме? И не способствует ли это его популяризации?

– А зачем людям вообще о чём-то знать? Незнание – это спокойствие. Зачем людям надо знать о своих болезнях? Зачем людям надо знать об изменах своих близких? Это ведь не способствует ничему. Ничего изменить нельзя из этого. В своё время великий историк Ключевский сказал, что история – это не учительница, а надзирательница. Она никого ничему не учит, но наказывает за незнание уроков. И чтобы понять, каким образом агрегируется в людях умение, желание быть террористом, нужно посмотреть на своих соседей. Этому и посвящён новый номержурнала «Дилетант».

– Зачем знать о болезнях? Чтобы лечить их. А как вылечить терроризм, и возможно ли это?

– Номер журнала говорит о том, что терроризм существует на протяжении всей истории человечества. Вылечить явление нельзя. И не надо ставить перед собой задачу, которую решить невозможно. Каждый раз, предотвращая теракт, кто-то спасает чью-то жизнь. Это возможно. Понимая, каким образом синтезируется терроризм в людях, нужно его предупреждать своим поведением. Мне кажется, это важно.

– Тысячи российских граждан вступают в террористические организации, несмотря на то, что мы вроде бы как все понимаем, что это плохо.

– Они не считают, что это плохо. Они борются, с их точки зрения, за справедливую цель. Они вдохновляются романтизмом. В том числе и тем, как мы, историки и пресса, романтизируем этих людей. Че Гевара, Желябов – это люди, которые подняты на знамя сначала коммунистами, а сейчас частью общества. Они видят в этом романтические истории борцов за справедливость, что частично является правдой (в их понимании). Так они и вступают, толкаемые своими распропагандированными внутренними взглядами, или оказываются завербованными.

– Меняется ли террор?

– Конечно, технический прогресс и глобализация развивают террор. Террористы живут с нами на одной лестничной клетке. Ваши соседи уезжают в ИГИЛ (ДАИШ) воевать. Что им этот ИГИЛ? Чего им эта Сирия? Чужая земля, чужая страна, чужие проблемы. Приблизительно 25 % из них – это новообращённые мусульмане. Выходцы не из мусульманской культуры, не из мусульманских семей, которые приняли ислам. Это самые радикальные фанатики. Палачи ИГИЛа, запрещённого на территории России – это кто? Британцы, которые конвертировались в ислам, бельгийцы, русские. Терроризм стал проникать капельным путём. Ты даже не понимаешь, как попадаешь в эту радикальную культуру. Она проникает отовсюду.

– А есть в нынешнее время или оставшиеся в истории террористы, действиям которых Вы симпатизируете или кого называете героями?

– Если мы говорим о моём понимании терроризма, как о войне вооружённых людей с мирным населением, то, конечно, эти люди не могут вызывать во мне никакой симпатии. Даже если цели, которые они заявляют, являются благородными. Первое чувство, которое вызывают во мне эти люди – отвращение.

– Кульминацией сегодняшнего вечера стал, пожалуй, выход Стаса Барецкого на сцену, когда он разбросал фальшивые купюры. Я запечатлела на фотографиях этот момент, и увидела Ваше лицо: оно осталось непоколебимым.

– Эта история – ремикс того, что было сделано с Блаттером, когда вышел журналист и стал кидать фальшивые доллары президенту ФИФА, намекая на его коррупцию. Любой же повторяющий скушен и не интересен. Я знал, чем это кончится. Ещё он не успел влезть, я знал, что он произнесёт какую-нибудь пламенную речь. В известной степени, это реклама. Если человек, таким образом, пытается привлечь к себе внимание, не может сам ничего сотворить, то мне его жалко. В данном случае, это некая импотенция – сам ничего придумать не может. Я не знаю, кто это (хотя понимаю, что залу человек известен), но это было не интересно. Вы говорите, это была кульминация – нет. Ну да, крикнули пару раз «Венику – позор!»… Почему позор? Всё хорошо.

– Для Вас каждый выход в свет (встреча с читателями, слушателями) – это риск?

– Я хожу с охраной, мой сын ходит с охраной. Это риск. Но я могу не рисковать и сменить профессию. Я хочу оставить своё право говорить то, что считаю нужным и правильным. Жизнь – это вообще риск. Ты улицу переходишь – риск. Что делать-то? Как не рисковать? Думаете, мне нравится ходить с охраной? Думаете, моему 15-летнему оболтусу, который встречается с девушками в «Макдональдсе», нравится ходить с охраной? Нет, конечно. Но это выбор.

– Слово «террор» с латинского языка переводится как «ужас». А какие ужасы помимо терроризма Вы встречаете в жизни?

– Самый большой ужас – это мой пятнадцатилетний сын. Это кошмар! Человек, который прошлый год закончил на одни пятёрки, в этом году готов свалиться на двойки, потому что он сидит и играет. Он геймер. Его команда состоит из ребят из Австралии, Штатов, Канады, Украины, Владивостока, по-моему… Сидит ночами и играет – он мой кошмар! У него такие же друзья. С другой стороны: не пьёт, не курит, не употребляет наркотики, потому что он сидит и играет.

– Некогда!

– Некогда! Он и говорит: «Пап, ты чё пристал? Я что – в подворотне колюсь?» Нет, он сидит и играет в стрелялки какие-то. Папа здесь тупой. И это признаётся. Сын меня обучает.

– Вы с ним не играете?

– Нет, но когда он меня зовёт смотреть, как он прошёл очередной уровень, я обязательно бросаю все дела и иду смотреть, потому что для него это важно. Я его не понимаю, но это не имеет никакого значения. Он делится со мной успехом (которого я не понимаю вообще). Кошмар – это то, что ты назначаешь кошмаром.

– Представим ситуацию, в которой Вы бы всё-таки не стали настолько известным. Как бы Вы пытались освещать актуальные события?

– Мы начинали как маленькая станция (прим.ред.:«Эхо Москвы»). Сначала нас слушало пять тысяч человек, и становиться известными не было нашей целью. Цель была – удовлетворение собственного желания. Журнал «Дилетант» мы делаем для себя. Нам это по фану. Оттого, что мы старше Вас в три раза, не значит, что у нас угас фан. Это не вопрос известности. Фан же не в этом. Меня вызывают выступать на разные телеканалы, я же выбираю один из десяти раз. Мне это не интересно. Это не мой фан. Мой фан – это когда жители города, который я не очень люблю, Петербург (прежде всего из-за климата и всяких несостоявшихся здесь романтических приключений), приходят сюда в плохую погоду и сидят два часа, слушают нас… Мы им нужны. Это очень льстит: ты кому-то нужен кроме своей семьи. Я приехал сюда из-за этого. Сегодня было триста человек в зале. А теперь смотрите: у меня есть микрофон, я его включаю, и меня одновременно слушает только в Москве 150 тысяч человек. Я приехал сюда ради трёхсот человек? Ну, да. Хотя я мог пользоваться тем же микрофоном, и люди бы меня слушали.

– Алексей Алексеевич, как я понимаю, политикой Вы интересуетесь намного сильнее, чем культурой. И всё же: что из области искусства Вас удивило и порадовало за последнее время?

– Я, конечно, произвожу впечатление варвара, и, в известной смысле, так оно и есть. А ещё варвар московский, что у Вас, наверное, вызывает чувство устойчивой глубокой неприязни. Вы знаете, откуда я пришёл? Я побывал на презентации выставки картин Фриды Кало. И я построил всё своё расписание, чтобы успеть на её открытие, а потом успеть к вам. Я культуру не понимаю. Она меня потрясает. Вас не может потрясать то, что вам органично – а что здесь потрясать? Это органично, разлито в воздухе. Но когда вы сталкиваетесь с чем-то абсолютно чуждым, это вас потрясает. В прошлом году я специально приезжал в Петербург на один день, чтобы посмотреть одну картину Фриды Кало. Но надо признать, что меня на культуру наводят юные девушки, которым хочется соответствовать. В данном случае, на Фриде Кало меня «корёжит». Мне некомфортно, неуютно… Это потрясающая выставка! Я не попал на выставку Серова и, кстати, не очень стремился. Я понимал, что мне там будет комфортно. Чего я там не видел? Серов – это моё. Репин – это моё. Кандинский – это моё с недавнего времени. Так нужно ехать туда, где не твоё – познавать эту историю, там, где тебе некомфортно. Тогда тебя будет «царапать». Так что на счёт культуры – я просто по-другому к ней подхожу.

– Темой нового выпуска журнала «Дилетант» является террор. Эта тема Вам интересна, Вы понимаете, что она актуальна. А от каких тем Вы устали за все долгие годы, проведённые в журналистике?

– Каждая тема интересна, когда она ещё не умерла, а живёт и развивается. Ничего не фотография, всё – кино. Причём, бесконечное кино. Всё движется. Времени осталось меньше, чем прожито, потому меня утомляет тупость. Одни и те же тупые вопросы: «Когда Путин уйдёт?» Я не знаю, когда Путин уйдёт! Я не могу ответить на этот вопрос. Зачем у меня спрашивать? «Когда Навального посадят?», «Когда вас (прим.редакции: имеется в виде радиостанция «Эхо Москвы») закроют?» Когда закроют, тогда и будем говорить! Готов обсуждать – хорошо это для России или плохо. Обсуждать «когда?» я не готов, мне скучно от этого. Ощущение, будто я съел лимон.

– В этом номере журнала «Дилетант» Вы рассказали всё, что хотели донести до читателя о терроре?

– Нет, нет! Террор – это неисчерпываемая тема!

– Какие темы ждут читателей журнала в будущем?

– Следующий номер – «Гибель империи», следующий выпуск «Абсолютное оружие». Впереди номер, посвящённый Крещению Руси и Владимиру. Меня всё интересует. Я человек любопытный и жадный до новых знаний, навыков и людей. У каждого свои тропинки. Мне интересно одно, Виталию Дымарскому – другое. Мы всё время сшибаемся: знаний у нас мало, материалов – много. Я предлагал выпускать журнал каждую неделю. Он говорит: «Где деньги?»

– И напоследок хотелось бы услышать пожелание для читателей портала «Субкультура».

– Каждый человек должен оставаться любопытным. Любопытство – это жизнь. Когда вы видите что-то, чего не понимаете, должно включаться любопытство, а не отторжение. Недавно мы разговаривали с Макаревичем: для людей вашего поколения «Битлз» – это классика. Как Бетховен! А для меня «Битлз»был модерном. Но сейчас я слежу за другим модерном, который слушает мой…лохматый сын! И не понимаю вообще! Там нот нет, что-то хрипит, жужжит, шумит. А человек сидит и слушает. Я тоже пытаюсь прислушаться. В этом пожелание вашим читателям: чтоб они прислушивались к тому, что они не понимают. А вдруг за этим что-то есть?

Беседовала Надежда Дроздова.

Благодарим в организации интервью книжный магазин «Буквоед».

Фотографии Вячеслава Шатрового:

Генеральный директор и главный редактор делового аналитического журнала «Эксперт Северо-Запад» рассказала Порталу «Субкультура» о премии «Эксперт Года-2017», современной аудитории и о том, когда стоит начинать писать книгу на берегу моря.

– Как развивался журнал «Эксперт Северо-Запад», скажем, в 5-летней ретроспективе?

– Нашим читателям важно получать информацию из печатных носителей. В этом плане мы продолжаем развиваться так же, как и развивались. Но если раньше СМИ представляли собой исключительно информационные площадки, то теперь это еще и коммуникационные площадки. Многие СМИ переквалифицируются в коммуникационные агентства, создавая для своей аудитории деловые мероприятия. Иногда это события, выходящие за рамки редакционного плана издания, потому что СМИ выступает как агентство, организующее мероприятия под ключ.

Сейчас деловые СМИ – наиболее стабильный сегмент, который держится, несмотря на серьезную трансформацию рынка массмедиа. Деловые издания остаются востребованными в печатной версии, потому что целевая аудитория по большей степени принадлежит консервативному классу. Деловые печатные СМИ остаются элитарным носителем информации.

– Как происходит выбор главной темы номера? Как формируются второстепенные темы?

– Главная тема – лейтмотив того или иного события. Второстепенные темы формируются в зависимости от того, что происходит в экономике. В нашем издании эти события не могут появляться как новость, у нас всегда присутствует аналитика. Иногда второстепенными темами могут быть отраслевые обзоры. Мы, так или иначе, рассматриваем экономику в разрезе отраслей. Делаем рейтинги, обзоры и в соответствии с этим и формируем тематический план журнала на год.

– Какой Вы видите вашу аудиторию, устраивает ли она вас? Может быть, Вы хотели бы перестроить ее?

– Мы очень сильно омолодили свою аудиторию благодаря тому, что стали проводить большое количество мероприятий, касаемых развития малого бизнеса. Малый бизнес – это, как правило, молодые предприниматели, очень активные люди, которые хотят попасть в информационное поле.

Вторым инструментом того, что мы поменяли свою аудиторию, стало огромное количество мероприятий, которые мы проводим. Потом – мы создали свой видеопроект, развиваем сайт, привлекая туда колумнистов-бизнесменов. Не журналистов. Бизнесмены сами хотят делать новости. Мир сильно трансформировался в плане информации. Если раньше люди хотели получать новости, сейчас они хотят создавать их. Только ленивый из своей странички в соцсетях не пытается сделать минисми. Мы даем эту возможность под эгидой нашего бренда.

– Значит, проще сделать из бизнесмена журналиста, чем научить журналиста писать о бизнесе?

– Однозначно да. Мне кажется, журналистов в принципе трудно научить чему-то новому.

– Поговорим о спецпроектах. «Эксперт года-2017», ряд бизнес-встреч, где Вы выступаете в качестве модератора, своя передача. Насколько сайд-проекты важны для развития основного бренда?

– Все эти проекты позволяют бесконечно расширять аудиторию, потому что они разноплановые. Что касается «Эксперта Года», ему уже 7 лет. Мы ежегодно вовлекаем бизнес, чтобы его представители поделились своими успехами, рассказали о своих лучших кейсах. Компании, так или иначе, мечтают попасть в информационное поле. У них есть возможность создать кладезь лучших проектов года. Мы очень любим этот проект. Бизнесмены его ждут, им всегда очень приятно побеждать в этом конкурсе, но я уверена, что быть номинантом – не менее почетно.

В экспертном совете у нас всегда присутствуют лидеры мнений, их имена говорят сами за себя. Когда ваш проект оценен именно этими людьми, это дорогого стоит. Мы готовы для предпринимателей нашего города раз в год делать такой праздник.

Что касается других проектов, наша передача BusinessKeysLIVEнацелена больше на продвижение первого лица или какого-то бизнес-проекта через первое лицо. Мы стараемся за бизнесом не потерять личность. Любой успех – это усилия каких-то конкретных людей.

– Пока мы рассматривали только положительную сторону работы в массмедиа. А никогда не хотелось все бросить и уйти?

– Очень часто хотелось, но моя команда для меня как семья. Мои люди – это часть меня, и как бы тяжело не было, ты понимаешь, что должен быть сильным. Как можно уйти, если за тобой стоят люди, которых ты ценишь? Невозможно долго что-то делать, а потом взять и бросить. Сначала надо довести все до ума, чтобы потом спокойно передать кому-то и идти писать книгу на берегу моря.

– Сдаваться нельзя никогда. Но отступать-то хоть можно?

– Отступать нужно! Иногда стоит уйти на несколько шагов назад, чтобы посмотреть на то, что происходит. Не всегда нужно побеждать. Иногда есть ситуации, при которых необходимо уйти в сторону. Лучше проиграть бой, чем войну.

– Как строите распорядок дня?

– У меня обычный распорядок дня. Обязательно нужно сделать тренировку. Ты просто для себя решаешь, комфортно ее делать утром или вечером. Каждый раз может быть по-разному. Если ты вечером возвращаешься в одиннадцать, потом какая уже тренировка? Значит, утром приходится встать пораньше. Это вопрос самодисциплины.

Надо давать себе отдыхать. Когда у тебя ненормированная работа, ты постоянно в ней варишься, и если понимаешь, что сейчас ты непродуктивен, ну встань, пойди и погуляй час. Это нормально, если, конечно, это не вопрос отмены встречи. Все это легко! Если не относиться к этому вроде «О, господи, как я загружен!»

– Вы посетили и провели много тренингов по саморазвитию и личностному росту, Вы верите в то, что вдохновляющая речь может нивелировать бесхребетность?

– Нет. Ничего не может. Пройдя определенный жизненный путь, я понимаю, что стержень, как и способность к стрессоустойчивости, либо есть, либо нет.

– Что Вас сильнее стимулирует, наличие или отсутствие поддержки? Многим работается лучше, когда их загнали в угол, открываются скрытые резервы. Других это просто подавит. А Вы какой тип?

– Никакой. Не завишу от этого... Я завишу только от своих целей.

– Какие книги, фильмы, спектакли, выставки произвели на Вас впечатление?

– Мне очень нравятся экспозиции в Эрарте, потому что они помогают посмотреть на ситуацию с необычный стороны. Я люблю формат современного искусства. Например, в балете. Начо Дуато поставил «Многогранность. Формы тишины и пустоты» на музыку Баха.

Я очень люблю книгу «Мастер и Маргарита». Женщина должна быть ведьмой, летать на метле и тогда у нее все получится.

– Пожелания подписчикам Портала «Субкультура».

– Я желаю верить в себя и, выбирая свой жизненный путь, ни на кого не оглядываться. Ни на общество, ни на родителей. Надо любить и уважать, но понимать, что вы живете свою жизнь и только вы за нее в ответе.