Вопреки заявлениям Ролана Барта и его «Смерти автора», в современной литературе жизнь писателя вдруг выходит на первый план. И что важнее — это приходится по душе читателю. Рассказываем об автотеории и автофикшне, разбираемся в их отличиях и советуем, какие книги прочесть.
ЧАСТЬ 1. ГДЕ ТЕОРИЯ ВСТРЕЧАЕТСЯ С ЛИТЕРАТУРОЙ
Кажется, цитирование, критика, философия и исследования живут только в стенах университетов, а художественный и теоретический методы слишком разные, чтобы объединиться. Но писатели всё равно создают, обрабатывают и проверяют свои теории, обращаются к существующим концепциям — в произведениях, которые стирают границы между литературой и теорией.
АВТОТЕОРИЯ — ДИТЯ ФЕМИНИЗМА
В 1997 году выходит книга «Изменяя слово/мир: речь, политика и феминистское движение» — большое исследование политологини Стейси Янг о женском движении и его влиянии на социологию и политику. Анализируя результаты издательской работы феминисток, она находит любопытные тексты, в которых жизнь рассматривают с помощью теоретической рефлексии. Именно их Стейси Янг и называет автотеорией [1].
Для исследовательницы автотеоретические тексты неразрывно связаны с феминизмом и женским активизмом. Они меняют общественную дискуссию в отношении пола, расы и социального неравенства. В них само движение рассматривают по-новому, расширяют его «зону ответственности». Больше внимания уделяют различиям между женщинами. Например, сборник This Bridge Called My Back («Мост, что зовётся моей спиной») возвращает голос не белым феминисткам, которые из-за расовых предубеждений оказываются негласно вытеснены из женского активистского сообщества.
Так автотеория постепенно становится новым способом самовыражения и важным инструментом для рассказа о телесном опыте, замалчиваемых аспектах жизни и о коллективном чувстве.
Читайте также
Источник фото: Изображение от freepik
МЕСТО В ИСКУССТВЕ
Лорен Фурнье — представительница первой и пока самой полной монографии об автотеории. В работах она подтверждает связь автотеории с феминизмом. И всё же рассматривает её в первую очередь как художественный метод, который зарождается на пересечении теории и личного опыта [2].
«Автотеорию можно рассматривать как современную практику, в которой художники, писатели, философы, активисты и критики используют автобиографию, повествование от первого лица и связанные с этим практики саморепрезентации, чтобы обработать, исполнить, повторить, ниспровергнуть, конкретизировать и побороться с господствующими дискурсами современной теории и философии», — пишет Лорен Фурнье в книге «Автотеория как феминистская практика в искусстве, литературе и критике».
Этот метод можно использовать во многих областях современного искусства, а значит — автотеория может быть разной. Художница Хэйзел Мейер делает её основой арт-проекта «No Theory, No Cry» об эмоциональной стороне взаимодействия с теорией. А Поль Пресьядо и Мэгги Нельсон — используют в литературе. Необычные сочинения привлекают к себе много внимания, и вот — автотеоретические тексты сегодня всё чаще появляются на полках книжных.
ЗАЧЕМ АВТОТЕОРИЯ ЛИТЕРАТУРЕ?
У авторов, которые работают с автотеорией обычно есть академическое образование. Поль Пресьядо — доктор философских наук и архитектуры. У Мэгги Нельсон — докторская степень по английской литературе, а Рейчел Каск, автор романа «Контур», отмеченного множеством премий, изучала словесность в Оксфорде. Но все они отказываются от обезличенной, «объективной» нейтральности и дают теории жить за пределами университетских стен.
Источник фото: Paul Volkmer on Unsplash
В их книгах находит место то, что никогда бы не стало предметом анализа в академических исследованиях. Сама жизнь вписывается в теоретические тексты так, что автобиографическое оказывается от них совершенно неотделимо. Стоит убрать одну из составляющих — и это приведёт к разрушению всей композиции. Авторы пишут о себе, личном опыте и параллельно формулируют, интерпретируют или осознают теорию. Вооружая читателя общими методом, логикой и чувством, они создают пространство для автотеоретической рефлексии. Так, чтобы личное другого человека читатель-зритель мог «примерить» на себя, присвоить и переосмыслить.
АВТОТЕОРИЯ, КОТОРУЮ СТОИТ ПРОЧЕСТЬ
«Верю каждому зверю» Настасьи Мартен
© Jaromir Hladik Press
Во время экспедиции на Камчатку Настасья Мартен чудом выживает после нападения медведя. Зверь вцепился ей в лицо. Впереди четыре операции: две в России, ещё две во Франции, и долгий путь восстановления — физического и психологического.
История антрополога Настасьи Мартен — детальное самоисследование и пронзительный рассказ о встрече со смертельной опасностью, о преодолении травмы и принятии изменившейся идентичности. В попытках переосмыслить себя как учёную и личность Настасья Мартен обращается к беспристрастному научному подходу, сталкивая при этом мир мифа и цивилизации, человека и зверя.
«Синеты» Мэгги Нельсон
© No Kidding Press
В течение трёх лет Мэгги Нельсон изучает притягательность цвета: коллекционирует синие предметы, исследует личные воспоминания и сны. Так получились «Синеты» — эссе о любви и разлуке, о меланхолии и объединяющей всё синеве, которая для автора — и цвет, и чувство, и сама жизнь.
Это экспериментальный текст из 240 коротких поэтических эссе. Нельсон переключается между ними, не придерживаясь чёткой хронологии и логики. Единственное, что связывает эти, казалось бы, самостоятельные и не сочетаемые элементы — непрекращающиеся размышления о синем цвете. Благодаря гибкости автотеоретических текстов Нельсон смело наполняет «Синеты» цитатами Гёте, Леонарда Коэна и Гертруды Стайн, занятными историческими байками и описаниями научных экспериментов по измерению синевы неба.
«К реке. Путешествие под поверхностью» Оливии Лэнг
© Ad Marginem
В поисках утешения Оливия Лэнг решает пройти вдоль реки Уз: от истока до Сифорда, где та впадает в море. В 1941 году в этой реке утонула Вирджиния Вулф. В дороге Лэнг понимает: память о писательнице, трагически погибшей в водах Уза, продолжает жить в ландшафте реки.
«К реке» — многогранное повествование. Это книга-посвящение Вирджинии Вулф. Это свидетельство текучести жизни и изменяемости литературного процесса. На берегу Уза Оливия Лэнг исследует отношения между историей и ландшафтом, вспоминает самые разные события: от жестокой Баронской войны до «охоты на динозавров». В этом по своей сути автотеоретическом тексте река становится целым миром, в котором истории начинают и заканчивают свой путь.
ЧАСТЬ 2. АВТОФИКШН — ЖАНР-ОКСЮМОРОН
Очевидная связь между автотеорией и автофикшн — явное присутствие в тексте личности автора. Но в остальном это вполне самостоятельные литературные явления. Появившееся на двадцать лет раньше «изобретательное самосочинение», успело наделать шума в теоретических кругах и завоевать любовь читателей.
ЛИТЕРАТУРНЫЙ ЭКСПЕРИМЕНТ РОДОМ ИЗ ФРАНЦИИ
Исследователь автобиографии Филипп Лежён в 1975 году издаёт «Автобиографический пакт», которым устанавливает чёткие границы между автобиографией и романом. Лежён убеждён: смешение двух пактов недопустимо — в автобиографии невозможно говорить о вымышленных событиях, а в романе — использовать реальные. Может ли в таких условиях автор немного приукрасить свою личность или ситуации, в которых он оказался? Лежён говорит, что нет. Автор должен быть честен от начала и до конца, чтобы читатель мог ему довериться, а не гадать, где писатель позволил себе вольность. Для Филиппа Лежёна автобиография — не игра [3].
Тем временем, другой критик, курсируя между Францией и Америкой, изучает дискурсы и поэтику обеих стран. Жизнь и текст, документальность и вымысел — основные темы его размышлений. Рассматривая одну из таблиц «Автобиографического пакта», он замечает незаполненные ячейки. Исследователь и писатель Серж Дубровский решает заполнить пустоты лежёновской таблицы. Спустя два года в аннотации к роману «Сын» (1977) автор и серьёзно, и шутя назовёт его «автофикцией» или «самосочинением» — заявляя оксюморонную природу его романа: «Автофикшн — это вымысел абсолютно достоверных событий и фактов». Ничего, кроме правды, в самосочинении для Дубровского быть не может. «Фикшн» в его понимании — художественная переработка текста для изобретательной и изящной презентации его истории. Его цель — не просто сообщить о фактах из жизни, но и передать внутренний опыт, зафиксировать оттенки состояний, мотиваций и настроений. Серж Дубровский становится не только отцом автофикшн [4], но и его главным исследователем.
Источник фото: Jason W on Unsplash
Практически десять лет ему удаётся оставаться самой знаковой фигурой в автофикшн. Но в 1989 году Венсан Колонна, не менее амбициозный, чем Дубровский, представляет новую концепцию «самосочинения» и будто заявляет: «Свободу воображению!». У Колонна автор в первую очередь фантазирует о себе: проживает альтернативные сценарии жизни, осваивает новые миры. Критик трактует жанр так широко, что оказывается: даже Данте и Сервантес писали автофикшн, сами того не зная.
Какой подход ближе писателю — выбирает он сам, каждый раз решая загадку соотношения реальности и вымысла. Впрочем, исследовательница Лариса Муравьёва считает, что современному автофикшн не свойственно выдумывать события авторской жизни, автору не принадлежащие, а значит литературных последователей Дубровского всё же больше [5]. По крайне мере в России.
СТАТЬ ЗАМЕЧЕННЫМ — СУДЬБА АВТОФИКШН
Пожалуй, настоящий триумф автофикшн — Нобелевская премия по литературе, которой отметили работу Анни Эрно «за храбрость и клиническую остроту, с которыми она раскрывает корни, отчужденность и коллективные ограничения личной памяти». Рефлексируя над событиями собственной жизни, она описывает и историю эпохи, осознавая и передавая общие, коллективные явления. От «События», в котором передаётся трагичный опыт беременности, до её главного романа «Годы» о себе и французском обществе после Второй мировой войны и до начала нулевых.
Российские авторы тоже становятся героями своих романов, и этот тренд не прошёл незамеченным. Несколько лет подряд премию «НОС» получает именно автофикшн: путешествие в историю семьи Марии Степановой («Памяти памяти») и эмпатичная книга о буднях врача в Нью-Йорке от Александра Стесина («Нью-Йоркский обход»), поэтичный автофикшн Аллы Горбуновой о взрослении в 90-е («Конец света, моя любовь») и роман о смерти матери Оксаны Васякиной («Рана»), который стал, кажется, главной книгой российского автофикшн.
Источник фото: Igor Shalyminov on Unsplash
ПРАВДА С НЕКОТОРЫМИ ВОЛЬНОСТЯМИ. ПОЧЕМУ ЛЮБЯТ АВТОФИКШН?
- Головоломка. Возможно, всё дело в удачном сочетании несочетаемого: нон-фикшн, который притягивает внимание, и художественных элементов, что заставляют работать воображение. В итоге читатель получает занятную загадку «Что на самом деле было?», которая может сподвигнуть даже на то, чтобы провести мини-расследование жизни автора.
- Эксперимент. Сочиняя себя заново, писатель изобретает и литературу, а автофикшн хорош для воплощения самых смелых идей. Автор вправе использовать события жизни, но транслировать их через героя с другим именем, или не называть его в принципе, раскрывая образ через других персонажей. Может отказаться определённой формы сюжета, проигнорировав заветы сторителлинга, добавить разные техники и приёмы письма, вписать в него стихи, эссе, дневниковые записки, фотографии и схемы — всё это хорошо уживается на страницах книги. Так, Крис Краус в своей главной работе сочетает эпистолярный роман с травелогом, рассуждает об искусстве между описаниями быта.
- Перформанс. Задача автора в этом эксперименте — выстроить историю о своей жизни так, чтобы личный опыт перекликался с коллективным. Писатель переживает его заново, вновь осмысляет, пересобирая себя заново — всё для того, чтобы наблюдатель поверил в эту вымышленную, но правдивую историю. Задача читателя — проникнуться этим опытом, осмыслить его и поверить автору. Только так возможно стереть границы между выдумкой и реальностью, литературой и жизнью, личным и коллективным, писателем и героем [6].
- Терапевтичность. Автофикшн-романы зачастую связаны с переживанием сложного опыта: проблем отцов и детей, насилия, семейной и коллективной травмы. Передавая историю, авторы не только рассуждают о произошедшем, но и подбирают необходимый язык и приёмы для разговора о болезненном. Сильвия Плат («Под стеклянным колпаком») пишет о женской депрессии, Карл Уве Кнаусгор («Мой борьба») смиряется с утратой отца, Мария Ныркова («Залив терпения») — рассказывает историю скитаний женщин своей семьи, Наталия Мещанинова («Рассказы») говорит о домашнем насилии, а Эми Липтрот («Выгон) — о зависимости и её преодолении. Удовлетворяя запрос на искренность и эмпатичность, автор не только создаёт пространство для рефлексии — он даёт время для самоанализа, внутренней фиксации событий и эмоций, становится посредником в терапевтическом разговоре с самим собой.
- Эмоции. Кто хотя бы раз читал автофикшн, согласится, что переосмысление авторской действительности не всегда в точности повторяет жизнь автора. Так Вигдис Йорт в «Наследстве» придумывает себе и сестре новое имя, постоянно нарушает хронологию: её мысли скачут от события к событию и нередко повторяются. К тому же автобиографическая память далеко не идеальна, хоть и относится к долговременной. Но нерушимый завет — никогда не лгать о чувствах. Эмоции — самая ценная материя для писателя автофикшн. А для изучения фактов есть автобиографии, мемуары и дневники.
АВТОФИКШН ДЛЯ ЗНАКОМСТВА С ЖАНРОМ
«Яд» Тани Коврижка
© NoAge
Таня — живая женщина. Она разрывается между сотней бытовых дел, детьми и попытками стать хорошей матерью (желательно — идеальной и прямо сейчас!). Посреди всей суеты её маленькая дочь пробует на вкус лист диффенбахии — и попадает в больницу. Впереди часы непростых разговоров с полицией и соцработниками. И не один день наедине со всепоглощающим чувством вины. Героине приходится собирать себя по кусочкам, чтобы хоть на минуту убедить себя в том, что она достаточно хорошая мать.
Чтобы понять автогероиню «Яда» не обязательно быть родителем. Её история универсальна и не ограничивается трудностями материнства. Таня Коврижка, как и каждый человек, задумывается: «Где найти инструкцию, как жить эту жизнь»? И в книге, пусть и не даёт решение, но дарит возможность ненадолго поставить мир на паузу, успокоиться и поверить в то, что идеальных людей не существует.
«Птицы, искусство, жизнь. Год наблюдений» Кио Маклир
© Ad Marginem
Отец Кио Маклир переносит два инсульта. Постоянное ожидание больничных звонков и плохих новостей заставляют женщину жить в состоянии «опережения горя». Писательница стремится найти успокоение, и Кио устремляет взгляд на природу — и на птиц. Она узнаёт о музыканте, который занимается «бёрдингом» в Торонто: так он справляется с давлением, связанным с работой артиста в большом городе. Вместе с ним Кио Маклир отправляется в орнитологическое путешествие длиною в год.
«Птицы, искусство, жизнь» — упражнение в искусстве наблюдательности. С одной стороны — эссе о взаимоотношениях человека с природой, с другой — откровенный автофикшн о внутреннем путешествии Кио Маклир, её дневник наблюдений за собой и природой. От «Птиц» не стоит ждать динамичности. Это книга-медитация, которая передаёт читателю спокойствие и свободу природного исцеления.
«Наследство» Вигдис Йорт
© «Эксмо»
Бергльот уже за пятьдесят. Она много лет не общается с родителями, а её отношения с сёстрами и братом сложно назвать даже приятельскими. Неожиданные новости о смерти отца и наследстве втягивают Бергльот в семейное противостояние. С тех пор, как прошлое догоняет женщину, все её мысли крутятся вокруг мрачного секрета, который она решает раскрыть. «Наследство» — это горькое напоминание о том, что легче прятать тьму, чем смотреть ей в лицо.
В Норвегии после издания «Наследства» начинается активное обсуждение этичности и экологичности в литературе. Главный вопрос — насколько далеко может зайти писатель, используя личные истории в творчестве. Семья Вигдис Йорт узнаёт себя в романе и остаётся так потрясена, что в качестве протеста публикует роман-опровержение. Представляя свою версию нашумевшей истории, они пытаются уличить писательницу во лжи.
Примечания:
[1] Stacey Young. Changing the Wor(l)d: Discourse, Politics, and the Feminist Movement. New York: Routledge, 1997.
[2] Lauren Fournier. Autotheory as Feminist Practice in Art, Writing, and Criticism. Cambridge, Massachusetts: The MIT Press, 2021.
[3] Левина-Паркер, М. Введение в самосочинение: аutofiction / М. Левина-Паркер // Новое литературное обозрение. — 2010. — № 3(103). — С. 12-40.
[4] Там же.
[5] Муравьева Л.Е. Критика и вымысел: опыт автофикшна. Серж Дубровский и Реймон Федерман. Вопросы литературы. 2023;(1):65-85.
[6] Алташина, В. Д. Autofiction в современной французской литературе: лего из эго / В. Д. Алташина // Известия Южного федерального университета. Филологические науки. — 2014. — № 3. — С. 12-22.
Источник фото обложки: Изображение от freepik
Понравился материал? Подпишитесь на нас в VK, Яндекс.Дзен и Telegram.
