Премьера «Я – Зощенко» прошла в «Мастерской» при свете знатоков на первых рядах и настоящих ценителей на последних. Впереди – богема, критики и телевидение. Позади – бедные студенты, писатели и художники в колоритных свитерах на любой случай из жизни. Вокруг горели камеры. Опаздывали все, включая актеров. Было немного нервно.
Большая часть содержания – это классические рассказы Михаила Зощенко: «Нервные люди», текст про «рыбий глаз», «Таракан». Но помимо классического театрального капустника из рассказов, которые мы видели и в «Довлатове», и в «Мастере и Маргарите», зрителям показали небольшую ностальгическую короткометражку.
Возникает параллель с прошлыми работами актеров. Если в «Мастере» из реально живших людей показаны Булгаков и его жена Елена Сергеевна, присутствует небольшой намёк на телефонный разговор со Сталиным, то в «Я – Зощенко» читают стихи Есенин и Блок. Рассказы переплетаются с воспоминаниями молодого талантливого автора, общеизвестного на весь СССР, но страдающего депрессией. Экспозиция забавная: доктор советует Зощенко читать рассказы того самого талантливого автора, пишущего «немного простовато».
Во время всего повествования не возникает ощущения, что Зощенко реальный человек. Это герой его же анекдотов, образ довольно известный. Но понятна исконная цель театра «Мастерская» – научпоповская, открывающая хотя бы мифологию петербургской интеллигенции.
Актерская игра с «шоканьем» пролетариев немного не вяжется с грустно брякающим по пианинке Зощенко. Опять-таки, в отличие от Булгакова, Михал Михалыч немного не живой, но живо сотрудничающий и участвующий в жизни Васей Чесноковых, инвалидов Гаврилычей, Софочек, толстых жён, которые красивы только с любовниками. Деревенскость не до конца отточена. “Шоканья” и “гэканья” выглядят не всегда натурально, как будто пародируют южный говор. Но плюсом будут не до конца советские костюмы и немного иной взгляд молодых творческих мечтателей.
Необычное художественное решение – короткометражка посередине одного из эпизодов спектакля. Правда, если бы не было отметочек кабелей HDMI на проекторе, все было бы вообще славно. Интересна идея оборудовать воспоминания о гимназической любви автора. Молодой Зощенко и девушка идут в “свое” кино, а зритель в “свое”. Работает проектор и показывают короткометражный фильм по рассказу. Химия и близость эмоций возникает сама собой, потому что несчастные зрители с несбыточными мечтами – мы сами. Почему сидящий напротив, в зале, в современности не может быть таким же Зощенко и приводить с собой пусть не гимназистку, но студентку творческого вуза? И хочется плакать от того, что ни Зощенко, ни зритель не добьётся взаимности. Ни в искусстве, ни в любви.
Зощенко за пианино, выточенный и интеллигентный, почти что плейбой в мире советской вечности дураков, бесящих соседей по коммуналке, и неграмотных ревнивых баб. И с последним аккордом, уходя в «дверь-сервант» как в иной мир, на недобитом большевиками пузатом шкафу для посуды появляется его портрет. Несомненное доказательство, что каждый Я – это такой же Зощенко. Может, не талантливый. Но бредящий и бредущий в призраках других людей, без своей жизни. Его судьба – перерабатывать грусть в смех для других. Грустный советский Арлекин ещё не добит травлей Жданова, нет ещё рассказа «Приключения обезьяны». Но удушливый петербургский воздух проникает в зрительный зал. Между скоростью сценок первого акта и затянутостью второго стоит одна фигура. Уставшая от смеха других. Ему просто хочется быть счастливым, а смеётся зал, его герои, но не он. Ну настоящий художник.
Фотограф Стас Левшин, фотографии театра «Мастерская»
Понравился материал? Пожертвуйте любую сумму!
А также подпишитесь на нас в VK, Яндекс.Дзен и Telegram. Это поможет нам стать ещё лучше!
