Интепретаций романа Достоевского «Преступление и наказание» на петербургской сцене существует до бесконечности — это и работа Мотои Миура в БДТ им. Г.А. Товстоногова в стиле классического японского театра, и более фантасмагорическая постановка Атилы Виднянского в Александринском театре с детьми Мармеладова в костюме зайчиков и старухой-процентщицей, наблюдающей за оставшимся ходом событий с раскроенным черепом. Можно даже прогуляться «тайными тропами» Раскольникова и повстречать версии героев от театра «Монплезир». 
Фото: Михаил Ряховский
Пятьсот страниц произведения не вмещаются даже в три и четыре часа, каким бы одаренным не был режиссер, поэтому в спектакле «Или право имею» Ксении Стрелец сделана попытка досконально изучить только одну из мыслей Достоевского, и вывод не такой уж однозначный — стоило ли убивать старуху или нет.
В Невидимом театре в Севкабеле зал совсем камерный — бывшее помещение завода, и от того создается впечатление, что мы уже находимся в сознании Раскольникова: если свернуть не в тот коридор, то помимо труб, бог его знает, что и кого можно отыскать. Вместе с тем атмосферу, нищую и петербургскую, дорисовывает работа художника-постановщика Анастасии Павловой — бежевое покрытие, которым прячут от глаз туристов неотреставрированные дома, расписаны в виде давящего на сознание дома-колодца — и непонятно, что это за здание — узнаются и любимые Достоевским окрестности Сенной площади, и унылые улицы Дворцовой слободы — в сторону Владимирского проспекта, или даже какой-нибудь дом в конце Миллионной.
Декорация лаконична: в экспозиции спектакля Раскольников (Семен Гончаров) лежит точно на разделочном столе и корчится то ли во сне, то ли в бреду от своих идей, поглядывая изредка на брезентовый потолок с белыми надписями — цитатами из статьи героя о «великих гениях» и расходном материале, и милыми фразами вроде «Старуха — вошь». Герои будут то поднимать части стола, то снова его опускать. Аквариум, гроб, комната, место для допросов в одном.
Сразу же режиссер Ксения Стрелец погружает зрителей в философский спор, и в начале диалог между артистами кажется немного дидактичным, но это необходимо, чтобы объяснить, в чём основная идея спектакля. Перед нами попытка разобрать теорию Раскольникова, а ткань постановки составлена из перемежающихся отрывков романа. Два артиста — Алексей Веретенников, Анна Усова играют сразу несколько героев, но за ними закреплены определенные образы — Порфирий Петрович, старуха-процентщица и Сонечка Мармеладова соответственно.
Герои в этом спектакле функциональны: они озвучивают мысли, роящиеся в голове Раскольникова, напоминающей то гроб, то комнату героя, то все пространство Петербурга. И впоследствии, перевоплощаясь, переодеваясь в персонажей, повторяют его сомнения, но уже в диалоговой манере. И здесь воплощается одна из главных мыслей М. М. Бахтина в «Проблемах поэтики Достоевского» о полифонии «Преступления и наказания»: герои озвучивают философские мысли автора практически одинаково, происходят некие «беседы с богом», подмена мыслей персонажа авторскими. 
Фото: Михаил Ряховский
Убийства решены, на первый взгляд, комично: налету топором разрубаются красные шарики, и их три. Последний приставлен к животу Анны Усовой, как бы намекая, что Раскольников убил не двоих, а троих, сразу три состояния человека: ребёнок, взрослый, пожилой. Так человек уничтожается как концепт, и подобных символических штрихов в спектакле много, как резкий переход от избиения лошади во сне героя Семена Гончарова до смерти Мармеладова как раз от экипажа.
Смысловой центр сконцентрирован на двух линиях: Родион-Соня и Родион-Порфирий Петрович. Анна Усова играет жестко, образ Сонечки, вечно непротивляющейся злу, твердящей, что «бог этого не допустит», переосмыслен. Она-то как раз переступила, и непонятно, кому хуже. Раскольников твердит о теории, рассуждает, в то время как все герои вокруг страдают, и образ Семена Гончарова кажется подростковым. Окружающие не играют в жизнь, думая, получилось бы у Наполеона стать кумиром без своего Тулона, а повседневно топятся в бедности и разврате. Анна Усова перемешивает в одном актерском естестве и старуху, и Лизавету, и Сонечку. То пройдет с топором, по-старчески хихикая, и тут же окажется «кверху лапками» на столе, подергиваясь, то начнет укачивать ребенка. Раскольников в этом спектакле — отправная точка для того, чтобы показать образы романа. Пластически в одной из мизансцен оба героя повторяют движения друг друга, синхронно поворачивая головы, тянутся друг к другу, но без пошлого влечения. Стеснительно пряча в длинных платок тело в одном белье, Соня заставляет персонажа сомневаться в верности теории, и именно Раскольников предлагает идти с ним на каторгу. Героиня только впоследствии проникается Родионом, не доверяет ему, что больше приближено к реальности, чем слепое человеколюбие, отраженное в других версиях «Преступления». Сонечка — одна из «половин» души Раскольникова, сочувствующая, но почти до безумия верящая в правоту, проведение высшей силы, в величие замысла.
С Порфирием Петровичем (Алексей Веретенников) дело обстоит гораздо глубже. Герой только кажется поначалу нелепым. Гуляя по камерной сцене, он ненавязчиво подводит Раскольникова к ошибке в теории, что она «солидна и остроумна», как сказал бы Воланд. И в какой-то момент кажется, что статью написал именно он. Ловко ее цитируя, переворачивая в каламбуры, Порфирий Петрович будто бы сам прошел этот путь, «поконченного человека», но вовремя остановился. В какой-то момент герой Алексея Веретенникова буквально вытаскивает за ноги Раскольникова, и тонкий голосок с каждой сценой все грубее и серьезнее. Каждое появление следователя — особый штрих и украшение, невзначай все внимание занято его скороговорками, движениями и фразами: «На родине лучше: тут, по крайней мере, во всём других винишь, а себя оправдываешь». Диалоги между Родионом и Порфирием — отдельный бриллиант постановки, они держат в напряжении до момента, пока персонаж не исчезнет за двором-колодцем. Его смех слышен со всех сторон и сводит с ума Раскольникова, и неизвестно, смеялся ли Порфирий или это еще один приступ бреда. 
Фото: Михаил Ряховский
Семен Гончаров показывает Раскольникова не упадочно-больным, как может показаться на первый взгляд. Герой до конца толком и не осознает, почему старуху убивать нельзя, только сетует, что не было великого дела, ради которого стоило её ограбить. В нём все еще блестит максимализм, и признается Раскольников только потому, что деваться ему уже некуда. И здесь один из главных минусов постановки — недостаток персонажа Свидригайлова, ставящего под сомнение «сторону» Порфирия и Сонечки. А вдруг Родион прав? «Двойники» Раскольникова, роящиеся мысли никому не нужного в душном Петербурге студента, готового стать великим ради великого дела — такими могут показаться артисты спектакля «Или право имею», и как раз Порфирий наставляет на мысль противоположную. Что если все гораздо проще? Среда заела — вот и все. Бедность и невозможность применить себя в деле. Четкого ответа не даётся. Вот только разрубая брезентовый потолок со статьей, Раскольников видит бесконечное количество красных шариков, и всех перебить обухом невозможно.
Ксенией Стрелец был выбран более глубокий и точный подход для изучения вопроса, кто «тварь дрожащая», а кто «имеет право». Лаконичность, текст Достоевского и аскетичность декораций оставляет зрителя наедине с идеями, бредом и той самой средой, в которой мы все варимся.
Фотографии предоставлены авторами спектакля "Или право имею"
Понравился материал? Подпишитесь на нас в VK, Яндекс.Дзен и Telegram.
