С 6 по 14 сентября на сцене Театра.DOC, Театрального Центра им. Вс. Мейерхольда и театра и клуба Мастерская в Москве состоялся 25-ый Фестиваль молодой драматургии "Любимовка-2014". Наш специальный корреспондент Екатерина Нечитайло расскажет вам обо всех тонкостях и нюансах, открытиях и закулисье, традициях и сюрпризах этого удивительного фестиваля.
Тридцать пять пьес и 455 заявок, основная и внеконкурсная программа, маститые драматурги и новые имена, советы и горячие споры, четыре мастер-класса и три эксклюзивных спецпроекта - в Москве завершился юбилейный фестиваль молодой драматургии "Любимовка".
Большинство фестивалей условно разделяются на холодно-официальные и уютно-домашние. "Любимовку" можно смело относить к ""домашним" в квадрате": зал, рассчитанный всего на сто человек, зрители, расположившиеся на стульях, скамейках, на полу, а порой и левитирующие в пространстве, читки на расстоянии вытянутой руки, возможность сразу после представления пьесы пообщаться с авторами, ощущение островка счастья, где к концу недели уже все со всеми знакомы. Сам фестиваль был основан четверть века назад Михаилом Рощиным, Алексеем Казанцевым, Виктором Славкиным, Владимиром Гуркиным и командой драматургов - единомышленников. Изначально он проходил в загородной усадьбе Станиславского с одноименным названием, а позже был перенесен в Москву, сохранив атмосферу дома и семейности. Основная цель Фестиваля - открытие новых имен и вдохновение драматургов на создание пьес, конструктивная критика, представление текстов широкому кругу. После каждой читки - обсуждение. Какое -то время назад здесь впервые прозвучал "Пластилин" Василия Сигарева, "Русская народная почта" Олега Богаева, "Ю" Оли Мухиной, многие другие тексты, которые впоследствии приобрели невероятную популярность. За пролетевшие пулей девять дней "театр.doc" превратился в своеобразную подводную лодку в море современной драматургии, которая точно знает все явки, пароли и ориентиры.
Первым на фестивале читали "Учебник дерзости" Юлии Тупикиной (реж. Владимир Скворцов). Это невероятно осязаемый текст, где в центре повествования простой мужчина средних лет, который искренне старается дарить людям счастье. Этакий русский Бэтмен, готовый приносить любовь другим, но упорно не замечающий проблем в собственной семье. Кого же все-таки нужно спасать? Имеем ли мы право думать о других, если не можем помочь даже самим себе? А чтобы спасти себя нужно понять необходимость этого действия. Ведь, как известно, чтобы ликвидировать пустоту, нужно сначала ее обнаружить.
Из пьесы:
"...ты замужем, и счастлива с мужем, я вижу. Но вы играете роли, вы не близкие люди. Ты приходишь домой, готовишь ужин, он спрашивает, как дела, и ты слушаешь минуту, потом сама рассказываешь. Уютно. Удобно. Телевизор. Но вы врёте. Вы всё врёте! Это какие-то картонные фигуры: муж и жена, фальшивые картонки..."
Героям новой пьесы Ярославы Пулинович "Хорхарона" тоже очень удобно живется: все ладненько и вкусненько, они искренне интересуются друг другом, заботятся и милуются, а на этом фоне "хорошая плохая девочка" Настенька, поющая в хоре оперного театра, виртуозно манипулирует людьми, щелкает их как семечки, доводит до самоубийства сестру, с азартом готовится продолжать свою жизнь.
Ясно, что сразу же после прочтения, в зале возникли жаркие споры о возможностях трактовки этого образа, о ее мотивах и правомерности поступков, о том, является ли она кристаллом людского зла, или лакмусовой бумажкой человеческих проблем, и о том, что, вероятно, в театре появилась новая большая женская роль.
Текст Ирины Васьковской 'Девушки в любви" - драма-ожидание, где, на первый взгляд, на протяжении всей пьесы ничего не происходит. Кирилл Вытоптов выстраивает читку практически без единого повышения тона голосов актеров, усугубляя монотонность и безысходность происходящего. Эти самые девушки годами просто покорно чего-то ждут. Ждут чуда, ждут своих Орфеев, ждут и беззвучно кричат: "полюби меня, ну, пожалуйста!"
Женская драматургия - штука очень непростая: есть опасность уйти в причитания о том, что "меня никто не любит", или в возгласы о том, что мужчины - люди далеко не самые лучшие. Очень сложно балансировать на грани между жестким манифестом и розовыми слезами. Надо сказать, что после прочтений кто-то отнесся к этим текстам как к "нытью на кухне", а кто-то же наоборот признал, что "это все как в жизни, все так и есть".
Другим смысловым и тематическим направлением стали пьесы, где в центре повествования находятся люди определенной профессиональной деятельности. Скажем, герой пьесы "Лондон" Максима Досько (режиссер читки - Семен Александровский) - простой слесарь, победивший на конкурсе по лозаплетению и награжденный поездкой в столицу Великобританию, в "Поехавших" Александра Демченко (реж. Ольга Лысак) под прицел попали журналисты, у которых "трагедия запланирована в следующий номер", а Татьяна Киценко в пьесе "Моя милиция меня" (реж. Екатерина Корабельник) описывает дни из жизни правоохранительных органов. Отрадно, что не смотря на малое количество репетиции, режиссеры не уходят в простецкое обобщение образов, а стремятся передать, в первую очередь, человеческие истории.
Очень личная история рассказана в пьесе Лехи Чыканаса "Двое лишних, третий - чересчур" (реж. Виктория Печерникова). Это публичная казнь, исповедь автора и, по совместительству, главного героя Алексея, любимая женщина которого неизлечимо больна. Сможет ли он перейти от слов к действию? Не побоится ли? В мире, где страх эмоциональной близости, - повседневное дело.
Текст Василия Алдаева "Все будет хорошо" (реж. Даниил Романов) насквозь пропитан и черненьким юмором, и верой в человечество. Лже-проводник всевышнего несет истину и оптимизм, а в это время друзья-приятели цинично фотографируется с только что упавшей девушкой-птицей, которая так и не смогла вылететь в жизнь. Рассматривать образы можно по разному, читки не предполагают агрессивных трактовок, чем и интересны. Однозначно можно только сказать, что все будет. Хорошо.
Пьеса "Хач" Ульяны Гицаревой - щемящий гимн толерантности и попытка разобраться в природе негативного отношения к приезжим. Люди так называемого "Третьего сорта" могут быть везде, вне зависимости от страны, но являть намного чище и честнее самых коренных жителей.
Из пьесы:
КАТЯ. Третий сорт?
КИМ. Третий сорт?
КАТЯ. Ну да, в России так говорят. Первый сорт – это отель пять звезд, второй – не рыба, ни мясо…
КИМ. Бургер?
КАТЯ. Да, так себе, средне, как отель в три звезды. А третий сорт – это как забегаловка… Чужое, плохое.
КИМ. Знаешь, Катя, чужой – это везде третий сорт. Мой муж здесь третий сорт, потому что он – чех немецкого происхождения, европеец. Он недостаточно свободный для Америки и Австралии. Они его считают третьим сортом. У всех европейцев комплекс, они слишком мало места занимают на шарике.
КАТЯ. Тесно.
Тема неравноправия и рабских отношений сквозит и в одной из самых жестких пьес фестиваля - в тексте Олжаса Жанайдарова "Магазин". Он выстроен как диалог двух казашек: хозяйки магазина в России (Зияш) и ее работницы (Карлыгаш). У последней забрали документы и дочку, не давали денег и выдали лимит на сон - два часа, назвали русским именем "Катя" и остригли волосы, но у нее осталась вера и главная мечта - сходить на Красную площадь. По нарастающему в зале напряжению создавалось впечатление, что на зрителя летит огромный локомотив, готовый уничтожить все на своем пути. Пьеса основана на реальных событиях.
Из пьесы:
Зияш. Построю мечеть — только этим жила. Накоплю, уеду, магазин оставлю — сестре оставлю, пусть следит. А мне хватит, наработалась, натерпелась, настрадалась, анау-мынау.
У меня бессонница была, спать не могла уже шесть лет. Шесть лет не спала, ночью камеры включу — и смотрю, что в магазине делается. Смотрю, как все работают, а потом смотрю, как все три часа спят. Они спали, а я — нет. И я сказала: «Вы много спите, будете два часа спать». Я могла не спать, и они могут не спать. Один раз только уснула — и тогда отец приснился. Да, тогда с часами, сказал: «Рабыня родит себе госпожу».
Карлыгаш. Маша хотела гражданство. Хозяйка обещала всем. Маша говорила, буду сильная тогда. По улицам гордо ходить.
Соня хотела машину свою. Хозяйка всем обещала. Соня хотела быстро ездить. Быстро-быстро. Оля хотела. Хозяйка всем…
Я хотела. Оля хотела. Маша хотела. Соня хотела. Оля хотела. Маша хотела. Я хотела. Что я хотела? Что я хотела?...
С самого начала фестиваля на дверях театра висело объявление о том, что, если вы много лет ходите на "Любимовку", то признайтесь в содеянном. Сделать это нужно было для свидетельского спектакля "Любимовка. Диагностика", представленного Всеволодом Лисовским и Андреем Стадниковым 12 сентября в центре имени Мейерхольда. Светлый квадрат, зрители сидят по периметру, в центре находится оператор, который якобы случайно выхватывает лица из зала, выводя их на экраны над головами. Это драматурги, режиссеры, зрители. У них ровно две минуты на свою историю, потом камера переключится вне зависимости от того, закончен ли рассказ, микрофон перестанет работать, время унесется дальше, все станет историей. Эти воспоминания перемежаются с текстами пьес, которые монотонно и безотносительно зачитывают люди в болезненно белых халатах. Диагностика проведена, пациент будет жить.
Свидетельские показания о состоянии здоровья плавно перешли в одно из самых долгожданных событий фестиваля. "Психоночь Любимовки" (реж. Валерия Суркова), где в режиме нон-стоп прозвучало шесть пьес, вызвала неподдельный ажиотаж у зрителей. Они расположились на диванах и скамейках, на пуфиках и креслах, стоя, сидя, лежа и до половины шестого утра мужественно внимали "неудобным темам" и эмоциональным всплескам. Под утро уже было непонятно, находимся ли мы на читке, в своих мыслях или, действительно, в психоделическом сне.
Финальным мероприятием юбилейной программы стал сборник новелл 'Любимовка. Первая четверть", представленных в театре и клубе "Мастерская". Режиссер Талгат Баталов сумел сплести удивительно тонкое и нежное ностальгическое действие, сотканное из воспоминаний о том, как драматурги знакомились, что чувствовали при первой считке своей пьесы, как жили, о чем говорили и мечтали. Ровно час фестиваль сам рассказывал свою историю. Потому что фестиваль - в первую очередь, люди.
И в какой-то момент после девяти дней, которые казались одной минутой, станет невыносимо тепло. От фестиваля и общения, от читок и обсуждений, от знакомств и сигаретного дыма. И в какой-то момент исчезнут 'темы', 'вертикали', 'сквозные действия', 'что вы хотели сказать'.
И в какой-то момент ты понимаешь, что театр может быть разный.
И в какой-то момент уже не 'момент', а 'здесь и сейчас'
И в какой-то момент возникнет ощущение шара, который наполняется и стремится разорвать тебя изнутри.
И в какой-то момент ты поймёшь, что видишь из окна гораздо дальше, чем девять дней назад.
Понравился материал? Пожертвуйте любую сумму!
А также подпишитесь на нас в VK, Яндекс.Дзен и Telegram. Это поможет нам стать ещё лучше!
