О красоте мира можно рассказывать разными способами и на разных языках. Можно на языке слов, создавая прекрасную поэзию и прозу, можно на языке красок и линий, как это делают живописцы. Есть и еще один путь – перевести с языка на язык. Нет, не проиллюстрировать книгу, не положить стихи на музыку, а сделать нечто более сложное.
Например, картина И. И. Левитана «Над вечным покоем» во многом близка пейзажным зарисовкам из «Отцов и детей». С языка литературы красота переводится на язык живописи.
А наш современник, поэт Павел Савилов, переводит живопись на язык поэзии. Одно из его стихотворений посвящено в том числе и полотну «Над вечным покоем». Точно и мастерски автор передает настроение картины – тревогу, заброшенность и печаль:
Утёс скалистый, церковь поднимая,
Навис над озером. Травой зарос погост.
А рядом с ним стоящие берёзы
Отдали ветру свои ветки-косы.
Но Левитан слишком любил родную природу, чтобы, запечатлевая ее на картине, сохранить лишь недобрые, неприглядные ее черты. Он сам писал о своем творении: «Какой ужас, какой страх», и эти слова Павел Савилов зафиксировал в эпиграфе. И все же – разве не замечает зритель, вглядевшись в нее внимательнее, проблеск солнца за тяжелыми тучами?
Гуляет ветер над скалистой кручей,
Рукой невидимою гладя берега
И, как солдат взирающий окрест,
Застыл на храме деревянный крест.
Здесь не одна враждебность, а и особая доброта, «усталая нежность», о которой говорил К.Д. Бальмонт, и чьи стихи также становятся эпиграфом – к другому стихотворению Савилова – к «Вечернему звону».
Обратим внимание на смелое и оригинальное решение. Понятно и естественно искушение использовать цитату из одноименного романса, которая, к слову сказать, не совсем подходит к настроению картины, к ее спокойной воде и недвижным облакам. Поэт, чутко ощутив это настроение, пишет:
Еще светла зелёная трава.
Но под кустами тени потемнели.
И в безглагольном мире бытия,
Что на картине вижу пред собою,
Мне кажется, что погружаюсь я
В покой души звенящей тишиною.
Картины Левитана, пожалуй, занимают центральное место в творчестве Павла Савилова. Он обращается и к «Летнему вечеру», и к «Марту», и, конечно, к «Золотой осени». Этой картине поэт посвящает своеобразное и сложное стихотворение из четырех частей – по числу времен года.
Есть у меня в квартире два окна,
- такими словами начинается каждая из них. Одно окно смотрит в реальность, другое – в глубину той самой картины. И как же удивительно перекликаются одно и другое – при том, что заоконная жизнь не меркнет рядом с той, что заключена в рамку. Скорее они едины и, несмотря на все различия – современный город и старинное затишье не могут быть схожи – все-таки близки между собой особой близостью красоты. И потому
Вот ветер, форточку немного приоткрыв,
Ворвался в комнату, прохладу нагоняя,
Наверно, с осенью своей поговорив,
К другой помчался, в гости приглашая.
Жизнь и искусство не просто схожи – они едины. Также и живопись и литература – не чужеродные начала, а взаимопроникающие, дополняющие друг друга.
Великая сила поэзии – и живописи тоже – в том, чтобы показать красоту привычного, позволить увидеть в нем неповторимые краски. Но только ли в этом заключается искусство? Нет, разумеется. Подлинное искусство никогда не ограничивается рамками земного. Оно поднимается над реальностью к непознаваемому, к духовному, к божественному.
Мы знаем немало шедевров живописи, посвященных религиозным и библейским сюжетам. Те, кто были в Третьяковской галерее, не забыли, вероятно, дивного потрясения. Входишь в залу – и замираешь перед этим простором, видя множество людей, которые все устремлены, взглядом или жестом, в одном направлении. Невольно следуешь за ними – и зришь благоговейно великое полотно, на котором художник запечатлел того,
Кто шёл к реке по каменной пустыне,
Кого по слухам знал он лишь доныне
И у Кого на склоне зрелых лет,
В чём истина, хотел бы знать ответ.
Так Павел Савилов словами заново воплощает великое «Явление Христа народу». Наряду с этим шедевром, он обращается и к другим: «Что есть истина» Н. Н. Ге, «Христос в пустыне» И.Н. Крамского. Говоря о последней, Павел Савилов не только деликатно и вместе с тем убедительно повествует об искушении Спасителя, но и удивительно точно рисует пейзаж далекой Палестины:
Уходит ночь, прохладу забирая,
Ей вслед глядит проснувшийся восток.
Остывший за ночь, бежевый песок
Приход жары уныло поджидает.
Атмосфера рассвета в пустыне воспроизводится до деталей, притом, что на мелочах поэт не задерживается, создавая картину лаконичными словесными мазками.
В той же живописно-словесной манере он воссоздает и природу старой России:
Прикрылась снежной поволокою столица
На узких улочках сугробы при домах.
Строки странные, двойственные – с одной стороны, плавные, с другой – в них чувствуется за счет ассонанса своеобразная динамика, непрерывное движение. Так начинается стихотворение о «Боярыне Морозовой».
К истории в живописи Павел Савилов обращается столь же смело, как и к религии и природе. С одинаковым мастерством он описывает и бытовые, простые для современника, но важные для потомка сцены, и исторические события. Стихотворений на эту тему у Павла Савилова много, и трудно выбрать из них самые лучшие, самые сильные. Пожалуй, особенно поражают тяжелые, зловещие строки, посвященные «Зареву Замоскворечья» кисти В. В. Верещагина.
В черных дымах утонула столица,
Словно напилась из рук сатаны.
И, как монахов смиренные лица,
Храмов кремлёвских взирают кресты.
Бушует стихия, но поистине непоколебима стойкость захваченной, однако не побежденной Москвы.
Иное впечатление производит «Тройка». Она не столько устрашает, сколько просто берет за сердце, сжимает болью, жалостью, да и как может быть иначе, когда страдают и умирают дети от беспросветной нужды и тяжелой работы, когда у матери на память о сыне только и остается его изображение.
Среди галереи Павла Савилова есть особое стихотворение. После многих и многих шедевров поэт обращается к «Черному квадрату». Нет, он описывает не оттенки пятен и отклонения от безупречной формы. Поэт говорит о себе:
Цвет у него чернее чернозема.
Стою и не могу никак понять,
Что за шедевр великий вижу я.
И поэт, который до этого поражал чуткостью, любовью к природе, влечением к небу и Богу, теперь изумляет острой, убийственной иронией. «Пласт земли, означенный лопатой», «мазки туда-сюда» - и ничего более. «И это называют гениальным?» - недоумевает поэт, и вслед за ним читатели.
Отчего же он так строг к этой картине? И почему именно к ней? У современников Малевича были не менее странные творения.
Вот только они пробуждали чувства. Радость, страх, удивление, отвращение... Что угодно, но пробуждали. Лирический герой пытается понять, какие же чувства пробуждает это странное творение, «но тщетны потуги». «Черный квадрат» не оставляет ничего ни в уме, ни в сердце.
Но оставляют другие, истинные шедевры. Ими восхищен Павел Савилов, их по-новому или заново открывает он нам, читателям. Может быть, перевод с языка живописи на язык поэзии не всегда совершенно точен.
Но самые лучшие переводы всегда отступают от оригинала, являя не одного только автора, но и переводчика.
Понравился материал? Пожертвуйте любую сумму!
А также подпишитесь на нас в VK, Яндекс.Дзен и Telegram. Это поможет нам стать ещё лучше!
