Чем сложнее и богаче жизненный путь человека, чем разнообразнее его маршруты, тем больше он может сказать другим.
Жизненный маршрут Бориса Алексеева очень необычен – от науки к живописи, от живописи к иконописи, затем к литературе, ни с чем не порывая, все применяя разумно и мудро. Ведь человеческая душа слишком сложна, чтобы можно было ее всецело изучить только с одной стороны – и тем удовольствоваться, а именно о душе, о ее судьбе, о ее жизни здешней и иной размышляет Борис Алексеев в своих рассказах и повестях, побуждая к размышлению и читателя.
Интервью Бориса Алексеева – это нелицеприятный взгляд на себя, строгий и внимательный, окрашенный ноткой юмора. И, конечно, это мысли о жизни, о творчестве и о многом другом.
У Вас достаточно необычная творческая биография. Расскажите, пожалуйста, немного о себе. Например, почему Вы выбрали физику в качестве научной специальности? Почему впоследствии обратились к живописи? Можете ли Вы рассказать о Ваших работах, выделить какие-либо интересные и значимые для вас?
У гениального Родена был не менее гениальный учитель Эдуард Лантери. Так вот, у Лантери есть слова: «Счастлив тот, кто открыл себя рано. У него есть шанс стать великим художником». Если этими словами попытаться пересказать мою биографию – ничего не получится. Я всегда и везде опаздывал. Вместо того чтобы бежать, как все, в пункт А, бежал, и довольно резво, в пункт Б, потом возвращался и бежал в пункт А., пытаясь догнать убежавших товарищей. И вновь совершал ошибку! К этому времени земной шар успевал повернуться, и вектор, который раньше был направлен в пункт А, теперь смотрел в пункт В. Я же, не заметив в спешке поворота, бежал конкретно в пункт А. И через какое-то время опять возвращался…
Пожалуй, в этом несоответствии желаемого и действительного и состояла основная творческая особенность моей биографии, или, как теперь говорят, «фишка».
Но самое замечательное таилось в том, что любое занятие, какое бы я ни делал, доставляло мне необычайное удовольствие! Время от времени, сознавая собственное стратегическое заблуждение, я ненадолго погружался в так называемый «период размытых смыслов». Мне становилось откровенно плохо. Но это «плохо» заканчивалось, и я, как ни в чём не бывало, рдея от удовольствия, бежал дальше.
Если же говорить серьёзно, то учёба в крутой московской математической школе №2, красный диплом МИФИ и несколько лет работы в ИАЭ им И. В. Курчатова научили меня любить логику, основу всякого научного мышления. А ведь наша повседневная жизнь – та ещё наука! В ней, как в русской рулетке, путём сложных логических построений надо высчитать вероятность единственного холостого патрона и докрутить именно до него смертельный барабан.
Причина, по которой я оставил физику ради живописи, проста: моё образное полушарие (правое) взбунтовалось. В очередной раз мой рациональный ум слишком поздно понял, что невозможно подогнать живую жизнь даже под самый продвинутый формальный алгоритм. Более того, познакомившись с христианством, где именно иррациональность мышления – надёжный проводник в мире, я стал выбрасывать из ума, как старые шурупчики из карманов, обрывки прежних рациональных схем. Живопись, а затем иконопись подарили мне ощущение духовного полёта и дивное чувство телесной невесомости!
Как от живописи Вы пришли к иконописи? Как бы Вы определили основные отличия иконописного мастерства от светской картины и рисунка?
Есть два типа художников. Одни как бы растворяются в натуре, в самой жизни. Их полотна или мраморы несут на себе трепет живого переживания. Это Левитан, Репин, Суриков, Шарден, Веласкес, Делакруа…
Но есть другие художники, для которых натура – «подходящий» повод спеть свою неповторимую пластическую песнь. Это люди с развитым левым аналитическим полушарием. Великих среди них не меньше, чем среди первых. Согласитесь, это Пикассо, Матисс, Ван Гог, Сезанн, наши отечественные гении – Кандинский, Малевич, Шагал, Анатолий Зверев…
Из первой группы художников редко кто становится иконописцем. По земным понятиям, иконопись как условное письмо несуществующего на земле горнего мира – совершенная абстракция. Причём такой она и должна быть. Горнее начинается там, где кончается дольнее. Поэтому к горней живописи неприменимы все наши привычные представления о пространстве. Но раскрепощённый абстрагированный от земных понятий разум легко воспринимает изобразительную пластику горнего Слова.
Художников первой группы всё время тянет назад прелесть этого мира. Прелесть не в слащавом обывательском понимании, но как «неизреченная красота Творения».
Вот тут обе группы и смыкаются в служении Господнему миропорядку. Только одни смотрят на духовный идеал как бы вверх с цветущей земли, а другие наблюдают Божественную Славу сквозь горние кущи чистого разума.
Быть может, именно аналитическое воспитание подтолкнуло моё художество в сторону иконописания. Слава Богу, на этом пути я встретил прекрасных учителей. Они научили меня светлому выбору пути. Путь света ведёт к Богу, в то время как иные пути – в некий бездушный ям.
Что касается отличий иконы от светского изображения, то тут всё просто. Икона – это пиктограмма. Через образ какого-либо святого или Образ Самого Бога она адресует нашу мольбу к Божественному Первообразу. Например, икона святителя Николая Мирликийского направляет молитвенное прошение к святому Николаю, и Никола молится о нас Богу.
Но если иконописное изображение столь прелестно, что человек льёт слёзы скорби и умиления, вглядываясь в совершенный художественный образ и забыв о том, что молиться-то надо не дивному изображению на иконной доске, а святому Николаю, его молитва так и останется пустым разговором с мастеровито положенной краской.
Это не значит, что икона должна быть некрасивой и не радовать глаз. Святой образ на иконе может быть написан прекрасно с художественной точки зрения, но в нём не должно быть отголосков земной страсти, переживаний, всего того, что свойственно человеку. Посмотрите на иконы Андрея Рублёва или Дионисия – они бесстрастны, хотя и необычайно красивы.
Так, итальянская церковная культура, в которой высшим мастерством считалась именно правдивость человеческого облика, безусловно является шедевром европейской живописи, но никак не иконописным изображением. Это чувственная живопись, в которой льются слёзы, сдвигаются к переносице брови, короче, присутствует весь спектр человеческих эмоций.
Древние отцы христианства учили, что настоящая икона должна быть, как уже сказано выше, бесстрастной. Её смысл – духовная прозрачность. Она должна помогать молящемуся в созерцании небесных сил, а не являть прелести авторского мастерства. Оттого православная икона традиционно никогда не подписывалась. Не должно изографу вставать между молящимся и святым первообразом.
Если этот вопрос не покажется слишком личным, как и когда Вы пришли к вере?
В годы перестройки я успел потрудиться в качестве председателя столичного кооператива. Кооператив был художественный, и я, в то время человек абсолютно неверующий (не противник Веры, просто не знающий о ней ничего), организовал при кооперативе иконописную мастерскую. Почему? Не знаю, захотелось – и всё. Какое-то время мастерская «богомазов» сидела на шее кооператива. Иконописцы получали хорошую зарплату и писали иконы в своё удовольствие. Естественно, такое иждивенчество долго продолжаться не могло. Я сказал: «Хватит!» – и стал искать для мастерской заказы. Как сказали бы сейчас – решил открыть хозяйственную деятельность на предмет иконописания.
Но ведь все заказы для иконописной мастерской – в храме. Пришлось идти в храмы, разговаривать со священниками, просто с прихожанами. Постепенно передо мной стал открываться совершенно иной, незнакомый мир, мир, в котором почти нет зла (ну погнали пару раз старообрядцы за мою церковную неосведомлённость – делов-то!). Главное – стоило мне оказаться в ограде храма или монастыря, в груди начинало что-то сладостно трепетать и канючить: «Ещё, побудь тут ещё! Не уходи!» Оказалось, это подавала голос моя собственная душа, о существовании которой я тридцать лет ничего и не знал.
Тридцать лет душа не болела и на УЗИ не значилась. А эскулапы столь важным органом моего тела (причём не только моего) ни разу даже не интересовались.
Вот так шаг за шагом я стал приходить к Вере. Приходил одновременно умом и сердцем. Пришёл, вернее, не пришёл, а всего-то на первую ступеньку заступил, протёр глаза… и ахнул!
Вы трудились над украшением храмов не только в России, но и в ближнем и дальнем зарубежье, и, вероятно, это дало вам необычный опыт встреч, событий, переживаний. Вы могли бы рассказать о самых важных для вас?
Пожалуй, я расскажу о нескольких нецерковных переживаниях, сопутствовавших нашим поездкам по миру.
В Белоруссии мы расписали с разницей в несколько лет два храма. Один храм иконы Божией Матери Избавительница в г. Жодино (город обслуживает завод по выпуску гигантов БелАЗов), а второй Рождества Христова на окраине Минска. Главное впечатление от пребывания в Белоруссии помимо удивительной чистоты и порядка – чувство реального перемещения во времени.
Мы попали в советское прошлое конца восьмидесятых, в жизнь, ещё не тронутую иждивенчеством и обыкновенными капиталистическими ценностями, как то: рэкет, разбой… Представьте, на окнах первых этажей не стоят решётки, двери в подъезды не оборудованы кодовыми замками!
Для примера приведу почти дословно отрывок из новостной ленты жодинского радио.
Мужчина купил в магазине помидоры. Жена забраковала покупку и отправила мужа обратно в магазин менять товар. Продавец взяла у мужчины авоську и пошла в кладовку за новой партией помидоров. Женщина была в магазине одна за продавца и кассира. Уходя в кладовку, она не закрыла на ключ кассу и даже не вдвинула ящик с деньгами до упора в кассовый аппарат. Короче говоря, пока женщина возилась в кладовке с помидорами, мужик обчистил кассу и был таков. Незадачливого жулика в тот же вечер нашли по следам (дело было зимой). Но интересна преамбула к сообщению: «Город Жодино в очередной раз подтвердил славу самого криминального города Белоруссии».
Не знаю, как вы, но меня этот памятный случай до сих пор повергает в глубочайший восторг и уныние одновременно. Эх, нам бы так жить!..
Во время росписи православного храма в столице королевства Марокко г. Рабат праздновалось главное мусульманское событие – кайрам байрам. Мы оказались свидетелями гигантского жертвоприношения! За несколько дней до праздника были раскуплены десятки тысяч баранов и практически одновременно зарезаны. Причём зарезаны не на земле в загонах и т.п., а в квартирах городских многоэтажек, прямо на балконах! Все эти несчастные туши затем палили огнём и разделывали. Я могу сейчас в чём-то ошибаться, прошло почти десять лет с той поры, но память (а может, отслоившаяся от действительности фантазия) хранит ощущение потоков крови, перемешанных с палёной шерстью… Заранее прошу извинения у правоверных мусульман за возможные неточности изложения. Быть может, я сделал из мухи слона, но мы в христианстве настолько привыкли к бескровной, по земным понятиям, Жертве, что всё незнакомое наши умы воспринимают порой излишне значительно.
Хочу рассказать ещё об одном событии во время пребывания в Рабате. Девятнадцатого января утром мы с товарищами решили совершить традиционный обряд крещенского погружения в водах Атлантического океана. В ранний час на пляже было безлюдно и тихо. Мы разделись, подошли к кромке берега, но заходить в воду не решались. Дул сильный ветер, и волны в рост человека набегали на песчаную отмель. Однако, перекрестившись и собравшись с духом, мы всё же направились по мелководью в сторону мелькавшего между пенными брызгами горизонта…
Вы не поверите! Волны как по мановению волшебной палочки успокоились, и мы, отойдя от берега метров сто на глубину, беспрепятственно совершили задуманное троекратное погружение. Когда же, окончив купание, мы выходили на берег, за спиной послышался грохочущий шум воды. Мы обернулись и увидели, как волны в рост человека бегут нам вслед, то ли просто гонимые ветром, то ли пытаясь нас догнать и уволочь в пучину…
Когда шла роспись храма св. Троицы в столице Северной Кореи Пхеньяне, наши умы опять попали в машину времени. Только очень жёсткую, бесчеловечную и странную. Я всегда по жизни придерживался левых взглядов на устройство общества, но тут передо мной распахнулся (вернее, затаился, потому что везде всё нельзя) какой-то окаменевший в своих рефлексиях военный коммунизм. Наверное, мы увидели политический строй, близкий к пределу тоталитарности. Это несколько пошатнуло мои левые убеждения. Ведь разумная граница обобществления и всевластия власти, за которую нельзя переступать, так неуловима!..
С чем связано Ваше обращение к литературному творчеству? От изобразительного искусства Вы отошли или возвращаетесь к нему так или иначе?
Однажды я встретил своего школьного товарища. Мы не виделись много лет. По окончании школы он стал крупным советским физиком, работал в группе самого засекреченного академика Советского Союза гениального Якова Борисовича Зельдовича. Некоторое время мой товарищ возглавлял огромный научный институт. Но потом во время перестройки у него случился конфликт с приспособленцами из Академии наук. Он хлопнул дверью и ушёл в коммерцию. Прекрасно зарабатывал. Но продержался недолго, потому что, как сказал о нём один его сослуживец: «Мужик неплохой, но с недостатком: в детстве отец воровать не научил».
И пошла у моего товарища житейская кривая вниз. Потерял работу, слава Богу, остался жив. Из крутой коммерции белыми и пушистыми не возвращаются. Чтобы заработать на хлеб, подносил коробки в Ашане, рулил таксистом, стал пить…
Вот такую судьбу я не приемлю. И прежде всего потому, что в ней нет логики. Мой друг не виноват. Как честный человек, он претерпел подножки лиха, но не повесился, не сошёл с ума. Ему просто не повезло с обстоятельствами жизни. Мне жаль его. Себе же я такой обвальной судьбы не хочу. И не потому, что мне проще наслаждаться, чем страдать. Я понимаю жизнь как непрерывное последовательное развитие, но не как чудище, подъедающее себя с хвоста.
Пример с товарищем я привёл вот зачем. Неправильно, когда целые периоды бесследно исчезают с нашего жизненного пути. Прошлое – это основание, на котором мы строим наше будущее. И дыр в этом прошлом быть не должно.
Окунувшись в литературу, я не вынес на помойку краски, кисти и свои художественные впечатления. Сменив орудие труда – холст и иконная доска уступили место перу и клавиатуре, – я продолжил (надеюсь, это не состояние маниловской прелести) заниматься тем же самым, чем был занят в изобразительном искусстве – посильным выражением духовной красоты, человеческой свободной воли и трепетного благородства сердца.
Какие из написанных Вами повестей и рассказов наиболее важны для Вас?
Пытаясь ответить на ваш вопрос, я перебрал в уме обложки выпущенных книг (как зёрна монашеских чёток) и не смог ни на одной из них остановиться. Мои сочинения обладают разными достоинствами в отношении формы и качества текста, но «удалить» какую-то из «персональных литературных чёток» сходу не получилось!
Вы автор сборника стихов «Цвет не тает…» Расскажите, пожалуйста, об этой книге. Как, например, следует толковать название, как родилась ее идея? И что вам ближе – проза или стихи?
Эту книжку я посвятил двум творческим женщинам: Марине Ивановне Цветаевой и моей жене художнице Марине Ивановне Алексеевой. Поверьте (я никого из них не лоббирую!), они обе друг другу не уступят. Проиллюстрирую слова несколькими графическими картинами жены:
Для меня строка Марины Цветаевой – это в точности движение кисти Марины Алексеевой!
Так родилось название.
Сейчас я выпускаю большую книгу стихов. Выпускаю для того, чтобы внутренне успокоиться и, позабыв ветреные «бла-бла-бла», ответственно заняться прозой.
Впрочем, читающий эту пространную галиматью может попрекнуть меня моими же словами: «Ничто в жизни не должно быть бесследно!» Поэтому, оказавшись вновь где-нибудь на дальней стороне, мне наверняка захочется, как прежде, написать что-нибудь «афро-азиатское»:
У минарета
Как глоток освежающей мёртвой воды
После долгого жирного плова,
Я услышал призывные песни муллы,
И забытое русское слово
Шевельнулось гортанно, и брызнули с глаз
На суданские спелые розы
Солонее Атлантики в тысячу раз
Правоверные русские слёзы!
Или ещё:
Пальмы Афганистана
Сон: придорожная пальма
Тихо ветвями колышет.
Пальма ветвями, как пальцами,
Неба ласкает излишек.
В небе белое облако
Сахарной ваты слаще.
Мимо облака волоком
Мальчик ослика тащит.
Ослик хмурится, топает –
Не мил ему строгий арапчик.
– Ослик! – смеётся облако. –
Пальма грозит тебе пальчиком!
Это не сон – арабеска:
Пальма, Облако, Ослик.
Сейчас там другое место:
Воронка и чьи-то кости…
Можете ли Вы привести цитату из своего творчества, которая наиболее точно определяла бы Вас как человека, Вашу жизненную позицию, взгляд на мир?
Попробую ответить на ваш вопрос окончанием одного из моих рассказов «Из Костромы в Кинешму (опыт одиночества)»:
Попытка разобраться в себе сродни погружению в глубину житейского моря. Как только теряется привычная связь с поверхностным водоворотом дел и событий, человек невольно испытывает страх одиночества.
Но если он находит в себе силы продолжить начатое погружение, ему открывается огромное сверкающее дно, усыпанное морскими звёздами.
Дно? Какое же это дно! Астрономы и философы называют это сверкающее великолепие – «Вселенная». Есть даже такая единица измерения – «одна Вселенная». Это масштаб одиночества Бога!..
Какие из Ваших персонажей более всего Вами любимы? О ком было легче и приятнее писать, о ком труднее?
Наиболее любимы те, кто больше других внутренне мучается над принятием решения. С таким персонажем мы начинаем думать вместе, и это нас невольно сдружает. Те же, кого описать достаточно просто, остаются дорогими, но только знакомыми. Как-то так.
Насколько Ваши герои и сюжеты взяты из реальности, а насколько вымышлены?
Я не люблю писать протокольные репортажи и также не люблю выплёскивать на читателя фантастический бред собственного «я». Правда, именно сейчас я готовлю к изданию совместно с ИСП абсолютно фантастическую книгу «Тайная парадигма времени». Объяснить её появление никаким здравым помыслом невозможно. Скажу одно: когда не остаётся сил утвердить какое-либо правило, его подтверждает исключение! Надеюсь, эта притянутая за уши оговорка как-то примирит меня с моими же поступками как литератора.
Есть ли персонажи, которым Вы подарили черты своего характера или события собственной жизни, свои переживания? Насколько Ваши книги в целом автобиографичны?
Если розу обмакнуть в кружку с пивом, а потом вынуть и просушить, она практически не изменится. Но пахнуть будет пивом. Пример не самый изящный, но ёмкий! Всё, что мы делаем в этой жизни, несёт на себе печать нашей личности. Единственная область, где личное должно быть сведено к минимуму, – это иконописание. Но иконописание творит горние изображения. Если же мы оперируем понятиями нашего земного мира, мы невольно клонируем собственную личность на результаты личного труда. И слава Богу! Если бы все люди, как компьютеры, создавали нечто усреднённо-объективное (в рамках заложенных программ) – впору завыть волком и, расчеловечиваясь под натиском запрограммированного бездушия, съесть первого попавшегося под лапу путника.
Вы работаете в основном в реалистическом направлении, однако обращаетесь и к фантастике. Что стало причиной интереса к этой литературной форме? Есть ли для писателя какие-то возможности, которые дает фантастика, но не дает иная литература?
Работая над сборником фантастики, я как бы снимал с себя (не надевал на сцене!) рыцарские доспехи, латы, бронежилет и проч. Почему?
Помнится, в начале интервью я упомянул об абстрактном видении мира, к которому во многом склонен мой ум. Это абстрактное видение всё время порождает некие гротескные формы, которым тесно в пространстве привычных физических законов. Иконописание – тому ярчайший пример. Постоянно приходится «заходить за флажки», и, если этого не делать, удары о крепостные стены реальной действительности для такого фантазёра становятся особо чувствительны и болезненны.
Тут на помощь приходит… фантастика! Фантастика – это аквариум, в котором нет стен – плыви! Рыцарский оберег, который хранит нас от ударов в реальном пространстве, тут не нужен. Более того, доспехи, как мешки с песком, тормозят движение – долой тормоза! Долой разумные ограничения! Да здравствует анархическая вакханалия!
Короче говоря, фантастика – сплошное удовольствие. Как мороженое. Отчего ж не попробовать!
Любите ли Вы сами читать фантастику? И вообще какую литературу предпочитаете? Кого из современных писателей выделяете в положительном смысле?
Читать фантастику терпеть не могу. В юности увлекался Стругацкими, особенно «Трудно быть богом». Потом для себя (для себя!) понял: Стругацкие – очередной интеллектуальный блеф и предтеча фашизма. Никогда не любил умничающих умников, этих горделивых сумасбродов и тайных хитрецов.
Очень люблю Шолохова. Более образной, поэтической прозы я не знаю. Его каждое слово настолько точно, что звучит громче первопонятия. Великий Л. Н. Толстой после Шолохова – комсомольско-дворянская стенгазета. Начинаю читать Толстого после «Тихого Дона» и задыхаюсь! А ведь Лев велик, и с этим не поспоришь!..
Чем Вы увлекаетесь, как проводите досуг?
Хороший вопрос. Отвечу просто: не увлекаюсь, не провожу. Пишу, наверное.
Вы неоднократно участвовали в литературных конкурсах и премиях. Как возникла мысль начать? Как бы Вы сформулировали, какой жизненный или литературный опыт принесла Вам эта деятельность?
Не так уж много я участвовал. Опыт один – суета всё это. Конечно приятно, когда тебя награждают, хлопают в ладоши и минуты полторы очень любят. В 2018 году я стал серебряным лауреатом Международного конкурса «Золотое перо Руси», и мне сам Михаил Иванович Ножкин по-дружески руку жал! А ведь известно: скажи, кто твой друг, и я скажу, кто ты. Вот и весь опыт…
Из наград и премий какие для Вас наиболее значимы и важны?
Мне приятно получать дипломы от Союза писателей России. Вот, например, в 2016 г. мне вручили диплом «Серебряный крест» (и крест вручили!). А недавно всех членов союза наградили медалью Бунина – приятно.
Я знаю, есть мнение, что Союз писателей превратился в коллектив старпёров с чисто бытовыми устремлениями. Действительно, на награждении в залах Дворца Культуры АЗЛК присутствовали в основном аксакалы литературного поприща. Но я смотрел на них с удовольствием. У каждого за плечами годы беспокойства – пора высоких помыслов! Нас всех ждёт старость, думаю, надо быть достойными будущих себя, особенно в годы, полные сил и отваги.
Как-то я подал цикл стихотворений на конкурс поэзии «Мещёрская лира». У нас дача в Мещёре (Рязанская область), и о крае Есенина и Паустовского я знаю не понаслышке. По интернету пришло приглашение в г. Шатуру на торжественный вечер награждения лауреатов. Мы с женой подумали-подумали – и не поехали. Далековато, да и дел много. А потом пришёл диплом, в котором написано, что моё стихотворение «О Мещёре с любовью» заняло первое место…
Стало очень приятно, но за себя стыдно. Кстати, вот это стихотворение:
О Мещёре с любовью!
Пленительна полдневная Мещёра!
Сух и прозрачен заповедный лес.
В колодцах корабельных коридоров
Спит голубая барыня небес.
На старом пне середь осоки рослой
Сомкнула змейка линию в спираль.
В мир незнакомый, как в открытый космос,
Вхожу с опаской городскою… Встарь
Здесь царь Петруша вёсельные струги
Рубил. И гул Петровых топоров,
Как звон к обедне, бередил округу.
А ныне – тишина. Под вздохи сов
Вращаются неторопливо звёзды.
С рассветом лишь лесничий да рыбак
Уйдут протокой, погружая вёсла
В раствор целебно-золотистый… Так
Я брёл по заповедной alma mater,
Ломая паутину сушняка.
Кирзовый полустёртый супинатор
Не различал ни дна, ни маяка.
Лес вывел на змеиное болото.
Собака, чуя, бросилась в траву
И… спрянула! Огромный белый лотос
Вспорхнул, расправив крылья, в синеву.
…Незваный гость на пиршестве природы,
Я плакал. Журавлей «не меньше ста»
Поднялись вслед, выбеливая своды
Урании…
Как в юные лета,
Я горячился сердцем: кто тот киллер,
Которому за грош разрешено
Дырявить небо и румянить крылья
В мангале под весёлое вино?
Однако барыня проснулась. Гром, и ветер,
И «толковище» туч не меньше ста
Замкнули в небесах электросети,
Грозя промыть меня до белого листа!
Над чем Вы работаете сейчас?
Вот-вот закончу автобиографическую в некотором смысле книгу «Голубая перепись лет». Автобиографическую не по событийной линии повествования, но по спектру внутренних мотиваций главного героя повести Венедикта Сифовича Аристова. Пусть вас не пугает некоторая морфологическая усложнённость ФИО главного героя, парень он неплохой.
Что бы Вы хотели пожелать своим читателям, от чего бы предостерегли, что бы посоветовали? В особенности тем, кто сам хотел бы обратиться к литературе?
Я не тот человек, чтобы безусловно и всем сразу ответить на столь значимые вопросы. Универсальный совет – помнить о лягушке, попавшей в банку с молоком. И почаще цитировать Аллу Борисовну: «Если долго мучиться, что-нибудь получится!»
Ну а кому лень мучиться, тому по вечерам следует гадать на кофейной гуще. Проверенный способ! Через полчаса подобных «римских» упражнений, вовсе не думая о Бродском, вы обязательно напишете как от себя:
«Сколько света дают ночами сливающиеся с темнотой чернила…»
Беседу вела Вероника Лапина
А также подпишитесь на нас в VK, Яндекс.Дзен и Telegram. Это поможет нам стать ещё лучше!
