Спектакль «Лучшие особи королевских кровей» Сергея Каргина, режиссёра и художественного руководителя театра «Клото», который играет свои спектакли на площадке «Сад искусств», нельзя назвать совсем уж новым, однако до сих пор обозреватели основных городских театральных изданий обходили его вниманием, что кажется немного странным. Как ни крути, постановка пьесы Сары Кейн — со всей неоднозначностью её биографии и творчества — решение смелое, но во многом и обязывающее. В таком материале сложно «сыграть вничью»: проникновение сквозь естественную психологическую защиту зрителя либо произойдёт, либо нет — третьего не дано.
Российскому зрителю Сары Кейн известна в первую очередь как автор пьесы «4.48 Психоз». Спектакль, в основе которого лежит этот материал, уже несколько лет идёт в «Театре Поколений», хотя и играется довольно редко. Свою интерпретацию предлагает также московский «Электротеатр Станиславский». Здесь же создатели спектакля обращаются к другой пьесе — «Любовь Федры». Кажется, что раньше она в нашей стране не ставилась, что и неудивительно: с трудом получается найти хотя бы любительский перевод текста.
Впрочем, спектакль представляет собой не постановку истории о Федре в чистом виде, но композицию двух упомянутых пьес. Идея не самая однозначная, поскольку пьесы сами по себе слишком уж разные, но интересная. Фрагменты из «Психоза» вкладываются в уста Федры и её дочери Строфи в качестве своеобразного интертекста. Таким образом режиссёр дополняет состоящую преимущественно из сменяющих друг друга действий «Любовь Федры» внутренними монологами героев, пытаясь исследовать мотивы их поступков, а также ретуширует некоторые нежелательные фрагменты. Например, в самом начале зрителя встречает не прокрастинирующий самым неприглядным образом Ипполит, а Федра — со сверкающими в темноте глазами, плотно сжатыми губами и ледяным немигающим взглядом. И мощное психологическое воздействие начинается сразу, без прелюдий.
В то же время, решение с интертекстами из «Психоза» выглядит немного половинчатым, потому что возникают они весьма изредка. С одной стороны, это позволяет спектаклю не терять в динамике и удерживать градус напряжения, с другой, возникает ощущение, будто герои то переходят к рефлексии, то вдруг перестают это делать. К тому же кажется, что иной раз всё происходит уж слишком быстро, и дать зрителю паузу на внутреннее осмысление материала через монолог героя было бы не лишним. Конечно, надолго оставлять актрису на голой сцене один на один со зрителем, расположенным буквально в пяти метрах от неё, рискованно, однако кажется, что актёрское мастерство Анны Мещеряковой, исполняющей роль Федры, позволило бы отыграть и более длинные монологи. Впрочем, опять же, мы здесь имеем дело не с «русским психологическим театром», а с творчеством Сары Кейн, не подразумевающим особенно глубокую психологизацию, поэтому будет правильнее оставить такие решения на откуп режиссёру.
Интересно, что спектакль, следуя пьесе, вплоть до финала лишён массовых сцен, хоть в нём и задействовано шесть персонажей. Мы видим сменяющие друг друга взаимодействия в паре: Федра — доктор, Федра — Строфи, Федра — Ипполит и так далее. Строфи в исполнении Веры Петровой почти не меняется при смене собеседника: потерянная, плачущая, но всё же полная надежды, что точка невозврата для её близких ещё не пройдена, и поэтому до последнего пытающаяся уберечь их от роковых шагов. Ипполит Андрея Ясинского тоже относительно статичен и напоминает инфантильного подростка, который может позволить себе всё, что пожелает, и при этом лишён каких-либо благородных устремлений, да и элементарной порядочности. Даже его поведение после гибели Федры — скорее бравада и демонстративное безразличие, нежели реальное осознание положения, напускная гордость, которая мгновенно исчезает при виде приставленного Тесеем к шее ножа. А вот Федра меняется. Жёсткая и безжалостная в разговорах с доктором, она пытается быть такой же и с дочерью, но, прижатая к стенке, становится прямой и честной, хотя всё ещё холодной. И только с Ипполитом она не может играть и превращается в несчастную, отчаявшуюся женщину, которой решительно нечего терять..
Читайте также
Самой сложной сценой пьесы, пожалуй, является шестая — диалог Ипполита со священником. Если с надменно актёрствующим юношей тут всё предельно ясно, то трактовать однозначно образ его посетителя в тюремной камере сложно. Исходя из его реплик, складывается ощущение, что это самый обычный тюремный священник: верующий, когда-то последовавший своему призванию, но выгоревший от многих лет общения с обитателями застенков. В то же время, следуя Саре Кейн, их диалог с Ипполитом должен закончиться сценой орального секса, как бы внезапно перечёркивая все те высокие слова, что были только что произнесены. В спектакле же священник примитивен: он и появляется перед зрителем в каком-то чёрном капюшоне, сразу намекающем на некую сюрреалистичность происходящего, и говорит, будто не слишком веря собственным словам, и уходит ни с чем, разве что заставив Ипполита прокричать нечто нецензурное в адрес Бога. Видимо, создатели спектакля не сочли этот образ достаточно значимым, однако и отказываться от него совсем не стали.
«Любовь Федры» — пьеса в том числе и о взаимоотношениях народа и власти. Наше внимание неоднократно концентрируется на том, что все безумства внутри королевской семьи происходят на фоне народного восстания, то есть того момента в жизни общества, когда своевременный и мудрый отклик власти предержащих особенно нужен, а учитывая, что Тесея нет, именно эти люди и должны взять всё в свои руки. При этом Сара Кейн не пытается локализовать читателя в конкретных пространственных координатах, да и временные заданы весьма условно. Однако в спектакле театра «Клото» помимо сменяющих друг друга сцен пьесы зрителю также демонстрируется видеоряд, показывающий, в частности, сцены столкновений толпы с российской полицией. Впрочем, является ли это попыткой усилить политическую линию, не вторгаясь в авторский текст, или же кадры хроники следует воспринимать как-то иначе, доподлинно сказать трудно, так как в какие-то моменты на импровизированном экране возникают, например, и сцены казни через повешение в каких-то африканских странах. Поскольку изображение весьма нечёткое и требует пристально в него вглядываться, одновременно наблюдая за переменами мизансцены, многие зрители наверняка попросту не замечают большую часть видеоряда, другие же остаются вольны интерпретировать его самостоятельно.
Вообще некая половинчатость в решениях кажется главной слабой стороной этого, вне всяких сомнений, мощного и самобытного спектакля. Жестокие кадры кинохроники как бы показаны, но не слишком детализированно. Федра предстаёт перед нами и совершенно обнажённой, и с окровавленным лицом, в то же время все сексуальные сцены, явно обозначенные в пьесе, купированы. И так далее. Всё же in-yer-face театр подразумевает наличие вульгарно-шокирующего материала, откровенно провоцирующего зрителя, тогда как ненормативная лексика или голая грудь актрисы с точки зрения современного театра, пожалуй, кажутся скорее рутиной, нежели чем-то шокирующим, как бы мы к этому не относились. Складывается ощущение, что создатели спектакля местами сами испугались того, что они сделали, и решили немного сдержать себя. Хотя где, как не в пьесе «Любовь Федры», позволять воображаемой педали газа уйти в пол…
А вот концовка у спектакля много сильнее, чем у пьесы. У Сары Кейн все — кто случайно, кто осознанно — умерли. Как в плохой мелодраме. Впрочем, Сара срежиссировала такой же конец и собственной жизни, поэтому в тексте пьесы попросту была искренна. Здесь же Тесей Сергея Каргина предоставляет Ипполиту право самостоятельно распорядиться своей судьбой.
И остаётся надежда. Надежда, которой так отчаянно не хватает людям в то время, которое снова делает in-yer-face театр популярным.
Фотографии театра «Клото»
Понравился материал? Пожертвуйте любую сумму!
А также подпишитесь на нас в VK, Яндекс.Дзен и Telegram. Это поможет нам стать ещё лучше!
