Уж сколько раз твердили миру, что связь с потусторонними силами, заигрывание с духами, попытка овладеть сакральными знаниями - верная беда на голову, надежное горе для психики, долгоиграющая проблема окружающим. Не буди лихо, пока оно тихо, не поминай черта, а то вылезет, не заигрывай с призраками, которых не знаешь. Особенно если не уверен в своей честности и порядочности. Однако же неугомонные искатели приключений уже с юных лет начинают устанавливать многочисленные контакты с бесплотными существами: когда стихает жара, когда на город опускается мгла, когда летний лагерь засыпает, устав от напряженного дня, в игру вступают страшилки-вызывалки. Тут тебе и гробик на колесиках, и окровавленная девочка с топором, и, конечно же, пиковая дама. Находится самый темный угол, зажигается свечка, речь переходит в заговорщицкий шепоток, на зеркальце красной помадой рисуется лестница. На верхней ступеньке - дверь, ниже - кружочек, из уст - заклинание, мол, пожалуйте к нам, любезная дама пик. На следующей стадии ритуала - до которого не каждый участник дотягивает - она должна спуститься вниз, оставить красные следы, предложить сыграть в карты. Если проиграешь - верная смерть, если выиграешь - ответит на любой твой вопрос, потребовав что - то взамен, если не выполнишь ее условие - все равно капут. Вы все еще имеете желание прикоснуться к энигме, что покруче тайн Линча и Хичкока? Вам по-прежнему хочется мистики и классики? В вас все еще сильна жажда приключений, после которых не каждый останется прежним? Пока вы раздумываете, на сцене "Коляда-театра" "Пиковая дама", которую Николай Коляда поставил по собственной пьесе "DREISIEBENAS", написанной по мотивам тем повести Александра Пушкина, уже разложила на вас свои карты. Занимайте места, гасите свет, повторяйте немецкий язык, готовьтесь вцепляться в руку соседа. Будет опасно, будет по-новому, будет непонятно, будет по-детски тревожно и страшно. Но, как говорится, кто не рискует, тот не с нами.
В тексте у Александра Сергеевича прописаны фразы на французском, а у Николая Владимировича - диалоги, в которые активно вплетена немецкая речь; у Пушкина рассказ Томского о тайне трех карт является новым и внезапным событием, возбуждающим "сильные страсти" и "огненное воображение" Германна, а у Коляды юморное и задорное повествование о Графине и ее проигрыше - ежевечерняя процедура, которой лихая компания злит и раздраконивает главного героя; у солнца русской поэзии - романы, карты, запах денег, индивидуальная российская печаль, а у солнца русской драматургии - книга "Хорошая хозяйка", пузырьки с пенящимся содержимым, коллективная тоска по загранице. "Расчет, уверенность, трудолюбие" сопрягаются с "профилем Наполеона и душой Мефистофеля", "неусловленные сношения" перетекают в открытый контакт, бесконечный напев "Ах, мой милый Августин" хоронит под собой фамильярных людей, имен которых мы так и не узнаем. В этом мире про три карты знают еще со школьной скамьи, в этом пространстве увлекаются странами, модами, блажами, но плюют на человека, в этой системе координат позывные Графини - тройкасемеркатуз. В этом спектакле еще раз наглядно доказывают: что для русской дамы хорошо, то немцу - верная смерть.
Читайте также
Шляпы, цветастые юбки, ожерелья, зонтики, платья, жилетки, валенки, босые ноги, ленточки, платки, повторение немецких слов. Не то неистовое веселье, не то вселенская скорбь, не то карнавал, не то поминки. Постели с пружинами, что выстроены рядком, убраны по углам, поставлены на попа. Не то клетки, не то лежбища, не то защитные механизмы, не то надгробия. Бутылочки на шеях у избранных. Не то с кокаином, не то с пудрой, не то с благовониями, не то с русским духом. Банки с цветными жидкостями в руках у каждого участника "культа". Не то души, не то страхи, не то сплетни, не то шампанское, не то кипящие страсти. Их трясут, содержимое их выливают друг на друга, ими омывают Графиню, их безжалостно бьют об пол. Позже их "старшие" братья преобразятся в разноцветные церквушки, куполами которых станут клизмы. Растянувшись на этих кроватях, усыпанных подушками, тусовка будет пылко и пошленько хвастаться своими любовными приключениями, весело при этом пританцовывая; притулившись на стуле с высокой спинкой, затаившимся сбоку, Германн (Олег Ягодин) зарядит пулеметную очередь из немецких слов, что корябают, пугают, обжигают; Томский (Илья Белов), слоняясь из угла в угол, примется поносить Россию, рисовать вечное блаженство, размышлять о переезде; его бабушка (Вера Цвиткис), воссев в центре, начнет направо-налево давать руководящие указания. Романсы льются рекой, нацистский марш вызывает оживление, печальное приличие перетекает в разнузданные анекдоты, нити времен рвутся, сюжет развивается без явных погрешностей, но в модернизированном, исправленном, дополненном варианте. Самым напряженным моментом в этой игре с огнем станет сцена свидания Германна и Графини, в которой первый умоляет визави о помощи, соблазняет, проклинает, ненавидит себя, жаждет уничтожить ее, выцыганивает секрет, о котором давно знает. Кричит, наступает, вопит, прячется, шизует, осыпает бранью, крадется, хватает, шепчет, обнимает. Самое важное - услышать эту тайну из заветных уст. Она же принимает его за другого человека, придуривается, флиртует, впервые осознает, что смерть ее близка. В этом филигранном дуэте оба они - обманутые дети, которые всю дорогу мучительно хотели какого - то призрачного и ложного "щастья": одна - вечной жизни, молодости, любви, другой - денег, прекрасного тела, заветной Германии.
"Пиковая дама означает тайную недоброжелательность", - гласит эпиграф к обоим текстам, взятый из "Новейшей гадательной книги". Кровавая Мэри русского розлива в исполнении Веры Цвиткис - госпожа, неприятная во всех отношениях, глаза которой подведены толстенными стрелками, губы которой щедро накрашены, румяна которой видны за километр. Неврастеничная, язвительная, одевающаяся не по годам, цепляющая намертво глазами и руками, ни разу не "frisch". Чем-то напоминающая героиню Алисы Фрейндлих из фильма "На Верхней Масловке", что некогда была главной звездой светской жизни, а сейчас ее основная профессия - "жрать людей". Полубезумная, бесконечно одинокая, затхлая, ненужная, ненавидящая, играющая. И схожая с пауком, и близкая к умалишенной, и предсказывающая будущее чеховской Аркадиной, и сошедшая с полотна Бернардо Строцци "Старая кокетка". Но один раз эта вечная невеста все-таки позволяет себе быть откровенной, безмакияжной, внемасочной, выплескивая на Германна и собравшихся всю боль жизни. И про Сен-Жермена, что обещал ей вечную жизнь, и про эликсир, в котором ее купают, и про свой животный страх перед смертью. Ее воспитанница Лиза (Юлия Беспалова) - птица в клетке, что может и песенку спеть, и роман прочитать, и руку оттяпать, и старушку подушкой задушить, и разреветься при первой возможности. Она, начитавшись романов, желает своей - чужой смерти, жаждет любви, осыпает все и всех проклятиями. Ничего не делая, но искренне веря, что кто - то вдруг появится, наколдует, решит за нее все проблемы. Германн-Ягодин - самовлюбленный не-герой, награжденный шубой, очками, валенками, но лишенный имени. Человек, который хочет сам себя, обрусевший немец без роду-племени, существо инфернальное и осязаемое одновременно. Готовое продать душу. Сколь конкретное, столь овеянное туманом тайны, сколь страшное, столь притягательное, сколь мелкое, столь великое в своей персональной правде. Он - даже не расчетливый шулер, затаившийся на время, который заранее согласен однажды пуститься в смертельное состязание с фортуной. Ягодин создает собирательный образ мятущегося, ищущего, сомневающегося и доказывающего от русской литературы. Здесь и Арбенин, и Лопахин, и Башмачкин, и Раскольников, и Поприщин. Не то тварь дрожащая, не то право имеющий, не то хозяин судьбы, не то игрушка в чьих-то руках, не то вольная птаха, не то орудие Рока. Не проявляет светской активности, но очень осведомлен, не любит, но способен внушить увлечение, не играет, но живет, направляя - по-русски ухарски и по-немецки расчетливо - всех собравшихся на территорию своей личной Германии. Только ловкость рук и никакого мошенничества.
Билингвизм способен свести с ума любого; предсказания, зашифрованные в спектакле, сложно истрактовать с первого раза; не все пасьянсы складываются в идеальный расклад; не все партии разыгрываются с одинаковым успехом, но и подкидывать каждому в масть - не самая простая работа, знаете ли. До безумия красивый гиньоль мутирует в триллер, драма сопрягается с гротеском, юмор и хохмы смешиваются в одной банке с реалиями. Напряженная умственная работа зрителей приветствуется, ценится и уважается. Вязкий, тягучий, нарочито усложненный многочисленными иноязычными вставками текст, звучащий почти три часа, незаметно затягивает, играючи увлекает, запрещает уходить до своего полного окончания. "Хор", он же массовка, он же игроки и барышни, он же народ, выступающий и соучастниками, и свидетелями, и зачинщиками, которые бодры в любой ситуации, умело плетет витиеватый визуальный узор. Музыка, что льется из колонок, рождается из слов, создается голосами, пропевающими мелодии, усиливает ощущение сна, видения, марева, сказки-яви, бесконечного болезненного бреда Германна из сумасшедшего дома. Гофманщина, в которой обвиняли Пушкина, здесь выведена на первый план: не то было, не то не было, то ли в этом веке, то ли в позатом, хотите - верьте, хотите - нет. Все одновременно родное и какое - то ненашенское, ожидаемое, но с - порой слишком - изящным вывертом, знакомое, но пышущее свежестью. "Это же Пушкин!" - красноречиво скажут одни зрители, когда больше нечего будет добавить. "Это же Коляда!" - вдохновенно произнесут другие, плотно подсевшие на авторский "воздух". "Это не трубка (не автор, не Александр наш Сергеевич, не драма, не это, не то)!" - возмущенно воскликнут третьи, создавшие внутри себя устоявшиеся образы. Просто "Коляда-театр" "Пиковой дамой" выстроил из карт, слов, картинок, актерских работ, режиссерских находок, как сказала бы Земфира, "что-то важное между". В этом - то и весь фокус.
Фотографии Глеба Махнева
Понравился материал? Пожертвуйте любую сумму!
А также подпишитесь на нас в VK, Яндекс.Дзен и Telegram. Это поможет нам стать ещё лучше!
