Александр Вахов выпустил «Маленькие трагедии» на сцену Коляда-театра. О выстроенном из замыслов Пушкина городе грехов и переживаемых из век в век страстях рассказывает наш корреспондент Екатерина Нечитайло.
"Почему-то в России никто не знает, отчего умер Пушкин, — а как очищается политура — это всякий знает..."
Венедикт Ерофеев, "Москва - Петушки"
В том, кто является нашим всем, никто не сомневается аж с 1859 года. Именно тогда поэт Аполлон Григорьев написал сочинение "Взгляд на русскую литературу со смерти Пушкина", еще раз подтвердив, что Александр Сергеевич - это лекарство проверенное, русское, беспробойное, снайперски точно спасающее от целого букета болезней. В начальной школе всем без исключения прописывают "Золотого петушка", "Сказку о мертвой царевне", "Руслана и Людмилу", им на смену приходят горемычные "Повести Белкина" и "Пиковая дама", которыми закармливают до полусмерти, про побочные действия доброго нашего приятеля Онегина, "Дубровского", "Капитанской дочки", "Маленьких трагедий" даже страшно начинать разговор. Однако, если вы спросите у взрослого человека с улицы о содержании, форме, проблематике последних, то он, скорее всего, смущенно пробормочет, что это цикл Пушкина (уже неплохо), который включает в себя четыре пьесы (так, в верном направлении размышляете, товарищ), где есть герой - любовник, композитор, безвинно отравленный, Антонио Сальери, какой-то скряга, торжество во время горя (чертоги памяти сработали на отлично), стихотворный размер (батенька, да вы просто знаток). Наивно полагать, что собеседник, растерявшийся от вашего напора, легко и непринужденно вспомнит, что в "Каменном госте" слово "здесь" употребляется 21 раз, в "Скупом рыцаре" автором отчетливо задаются пространственные координаты Средних веков, "Моцарт и Сальери" - единственная из пьес солнца русской поэзии, поставленная при его жизни, "Пир во время Чумы" - переведенный Пушкиным фрагмент англоязычной пьесы, а один из первых вариантов названия "Маленьких трагедий" - "Опыт драматических изучений". В своем новом спектакле режиссер Александр Вахов, помня о замыслах автора, развернул на сцене Коляда-театра целую лабораторию по изучению страстей, причуд, пороков эпох, сумасбродств, болезненных своенравий, помыслов современного человека. Ничего не трогайте, никуда не сворачивайте, ниоткуда не ждите правды и помощи. Добро пожаловать в город грехов.
Читайте также
При жизни Пушкина "Маленькие трагедии" ни разу не были напечатаны как цикл. Четыре разноплановые пьесы (изначально их задумывалось больше десятка), написанные в 1830 году, автор создавал, опираясь на исторические, литературные, мифологические материалы, которыми он увлекся за несколько лет до знаменитой "болдинской осени". Даже при беглом прочтении "Каменного гостя", где проказничает Дон Гуан, нельзя не обратить внимания на заимствование сюжета у комедии Мольера и оперы Моцарта на либретто Лоренцо да Понте; "Пир во время Чумы" - весьма вольный перевод фрагмента пьесы, имеющей в свою очередь отсылки к "Пиру" Платона, "The city of the plague" английского драматурга Джона Вильсона; "Скупой рыцарь" буквально пышет перекличками со сказками о Кощее, мольеровским "Скупым", "Венецианским купцом" Шекспира; "Моцарт и Сальери" имеет связь с "Каином" Байрона, "Потерянным раем" Мильтона, безапелляционной уверенностью самого автора в вине одного композитора перед другим. У этих пьес нет принятого четкого порядка исполнения, заданного автором, но с легкостью можно просмотреть их хронологические связи с кризисом того или иного периода: "Рыцарь" - Средневековья, "Гость" - Ренессанса, "Моцарт и Сальери" - Просвещения, "Пир" - Романтизма. Каждая эпоха несет определенные разногласия, выходов и решений в своем времени они не находят, с наступлением следующего промежутка новые столкновения наслаиваются на прошлые, увеличивая и без того громадный снежный ком. Александр Вахов от мысли о привязках к временам отказывается, от мнения, что Пушкин светел, понятен, общедоступен, что довольно ошибочно, уходит, связь времен разрывает без страха и упрека, музыкой глушит зрителя, как рыбу динамитными шашками, одной работой фактически выпускает коллаж из четырех отдельных мини-спектаклей, которые разыгрываются с разной степенью интереса, азарта, логики, понимания, горячности.
Серия 1: кладбищенские посиделки
Приглушенный свет, дымка, бочки, серп, топор, метла, столы.
"Пир во время чумы", который изначально был спрятан от зрителя за черным занавесом, представляется историей в духе фильмов про зомби, оборотней, прочую нечисть. Мэри (Алиса Кравцова) и Луиза (Анастасия Панькова), завернутые в тряпье, задремали с начесами на головах, Председатель (Сергей Федоров) и Молодой человек (Денис Тураханов), напоминающие сталкеров, украшены узорами, нанесенными на лица, в железных кружках перед ними притаилась пыль, остался кокаин, спрятан прах предков. Народ без определенного возраста, рода занятий, места жительства, что узаконено, ясно и запротоколировано, пытается как-то друг друга развеселить, собраться в кучу, вдохнуть в соседа хоть какое-нибудь желание. Хоть жить, хоть петь, хоть умереть. Все гремит и звенит, хрипит и подвизгивает, вопит и верещит, брякает и истерит, вылетает за максимальные пределы volume. Угрюмое застолье, которое выстраивается не то последним воплем выживших после очередного Апокалипсиса, не то первой подобной попыткой победить страх перед смертью, не то ежедневной шумной забавой лиц, обреченных на существование в подобном пространстве, проходит под девизом "чем громче, тем лучше". По бочкам лупят со всей силы, концам фраз подвывают со всей отчаянностью, монологи кричат лихо и самозабвенно, гортанями стонут протяжно и увлеченно, телами сплетаются легко и гибко. Петь гимны царице Чуме можно сколько угодно, Священник (Александр Кучик) в мире, где Бога отменили, уже ничем не поможет, хотеть жить возможно и невозможно громко, и запредельно тихо, и даже молча. Костлявая в саване (Константин Итунин) все равно рано или поздно каждому вытанцует свой персональный финальный иероглиф.
Серия 2: Дон и тон
Романтическая трагикомедия с переодеваниями, эротическими придыханиями, элементами востока - не хухры - мухры. Это не хухры - мухры дважды, если рассказывается она еще и текстом "Каменного гостя". А уж если все это происходит под арии, клавесин, поклоны "Маскараду" Николая Коляды, активную любовь с многочисленными манекенами, передающими огромный привет опере Вольфганга Амадея Моцарта "Дон Жуан", поставленной Валентиной Карраско в Пермском театре оперы и балета, то дело и вовсе приобретает серьезный оборот. Но в Мадриде все спокойно: Дон Гуан (Александр Логинов), некогда изгнанный из города, а теперь вернувшийся, по-прежнему говорит томно и страстно, хочет сорвать все калитки в округе, ежевечерне ищет новую пассию на ближайший век; актриса Лаура (Елена Костюкова) до сих пор притягивает к себе поклонников и кавалеров, любит залазить в бочку, обожает пену для бритья; Донна Анна (Ирина Плесняева) все еще скорбит об убиенном муже, ходит в накидке, закрывающей лицо, говорит с незнакомцами. Кажется, что Гуан-Жуан-Джованни носится, внушает, влюбляется, издевается, бесится, не очень понимая сам, чего же он хочет на самом деле: не то веселых развлечений, не то плотских утех, не то новых игр, которые еще не успели наскучить, не то, в минуты особого любования, самого себя. Хиханьки-хаханьки, охи-вздохи, шутки-прибаутки, связанные с переодеваниями Гуана, переиначиванием имени его слуги Лепорелло (Максим Тарасов), любовными сценами, которые будут происходить в самых неожиданных местах, закончатся только под конец сорокаминутного эпизода, к финалу, в момент, когда Донна Анна начнет осознавать, что несколько секунд назад она имела связь с убийцей своего мужа. Плесняева и Логинов осторожно и точно проходят по узкому лезвию клинка, подвешенному над пафосным тоном, банальной бытовой разборкой, известной сценой Анны и Ричарда из пьесы Шекспира. Командор топает по лестнице, манекенов в запасе еще много, бочек и фонарей припасено достаточно, на худой конец, смерти, иногда проплывающей по сцене, всегда можно сдаться без боя. Но правила хорошего Дона, принятые здесь, этого, к счастью, не позволяют.
Серия 3: ужасный век, ужасные сердца
Молодой рыцарь Альбер (Игорь Алёшкин) прозябает без денег, плачет о своем коне, упрашивает слугу Ивана (Алексей Романов) достать вина. Ростовщик Соломон (Александр Кучик) любит долгие морали, в долг давать отказывается, готов бесплатно подать совет лукавый: если отравить скрягу-отца Барона (Сергей Федоров), то можно получить нехилое наследство, но выбор, разумеется, за тобой. Барон же чахнет над своими сокровищами, горюет на тему их будущего, умирать своей смертью пока не планирует. Вдруг Альбер решает подать на своего родителя жалобу Герцогу (Илья Белов), но тут... Практически криминальная драма с телеканала НТВ, не находите? А на площадке тем временем все те же железные бочки и деревянные столы, поменявшие расположение, стремянка, сеансы садомазохизма, инвалидная коляска, тусня, полуобнаженные танцы с удавом, пьеса "Скупой рыцарь", имеющая с подзаголовок «Сцена из Ченстоновой трагикомедии: The Covetous Knight», удивительной мощи монолог артиста Федорова. Его Барон - беспощадный Кощей, готовый уничтожить любого, кто покусится на его добро, змей, оплетающий добычу, гений и злодей, создавший свою персональную империю из черного золота, царек, который одновременно и величественен, и жалок, который всю жизнь копил, а самой жизни так и не увидел, который однажды захлебнется в той нефти, что он так бережно собирал. Копеечка к копеечке, цистерна к цистерне, баррель к баррелю. Зрителю здесь главное не запутаться в показаниях, потому что эпизод это только третий из четырех, яд в нем тоже фигурирует, а большая часть эфирного времени сопровождается "Tuba mirum" из "Реквиема" Моцарта. Мостик вполне понятный, но не факт, что выстроенный по предварительному сговору. Впрочем, это уже совсем другая история.
Серия 4: зависть как порог
Во всех названиях своих пьес, объединенных в эту тетралогию, Пушкин заботливо использует оксюмороны, помогающие сфокусироваться на непреодолимости конфликтов и бед, зашифрованных в текстах: рыцарь не может быть скупым, пир во время чумы не очень уместен, гости чаще всего приходят к нам за стол живыми. Моцарт и Сальери - друзья и соперники, "скрыпка" и "музы'ка", две трагедии, лед и пламя, фамилии, которые сколь едины, столь и взаимоисключающи. Убивал ли один другого? Кто заказал знаменитый "Реквием"? Не является ли все это мистификацией? Где грань спекуляции на именах? А была ли зависть? Подробную хронику жизни великого австрийца составить, как и разобраться в истинных причинах его смерти, было бы довольно сложно, а вот байопик, основанный на биографии реального человека, которому вольности в трактовке вполне себе простительны, из этого может получиться очень даже неплохой.
Сальери Антона Макушина - нелепый человек в парике, фартуке с нотами, держащий в руках мясорубку, которая в будущем активно поспособствует объятиям со смертью. Холодный, уставший, беспомощный, он точно знает рецепт любого музыкального произведения, но не готов к изыску и поиску, он делец, а не создатель, замкнутый композитор, измученный пониманием того, что рядом есть тот, кто никогда не использует ни единой лишней ноты. Моцарт - Ягодин - беззаботный кутежник в обтягивающих панталонах, буря в стакане воды, неуловимый призрак с напомаженными губами, для которого все одно по затратам сил и уровню удовольствия: что убегать от барышень в подвенечных платьях, что играть с манекенами, что заигрывать с поклонницами, что замирать над нотным листом, что веселиться в кабаках, что писать оперу, что слушать чужое произведение, что шутить над кем-то. И эти легкости, свободы, хулиганства, возникающее то в партитурах, то в поступках, становятся возможными именно оттого, что он, как и признает Сальери, Бог, но сам того не знает. Они живут в разных измерениях, говорят и думают о разном, мыслят разными категориями, прямого столкновения между ними нет, никогда не было, быть не может. Рядом с ними есть лишь нравственная планка, дверь, высокий порог, что возможно переступить только своим собственным выбором, за которым могут ожидать слухи и забвение, может лежать текст пьесы, по которой развивалась твоя жизнь, может стоять черный человек, могут быть спрятаны наброски новых опер, может висеть фотография с прощальным взглядом друзей и знакомцев перед гибелью, может звучать бессмертный моцартовский "Турецкий марш".
За хитрым сеансом заигрывания со зрительскими чаяниями, человеческими ожиданиями, которые основаны на впечатлениях от предыдущих работ режиссера, находится вроде бы лихая карусель, аттракцион, после которого мутит, качает, кружится голова от цветов, перевертышей, многообразия. Эмоции зависят от опыта, возраста, количества обкатанных машин, порога страха. Кто-то спрыгнет сразу, кто-то досмотрит, но ничего не испытает, кто-то заверещит от восторга, кто-то захочет прокатиться еще раз. Разобраться, понять, докопаться, ошибиться, разглядеть. Желательно, чтобы прямо сейчас. Основная проблема лишь в том, что на третьем заходе шальное опьянения от адреналина обязательно закончится.
Герои Пушкина ужасающи и грандиозны. Вахов уменьшает их размах, снижает сложность принятия любого решения, обдуманно отказывается от монументальности, подчеркивает, что все персонажи - современные живые люди, а не образы, навязанные нам кем-то. Именно эта попытка упрощения играет злую шутку с создателями и исполнителями: до какого-то момента всерьез кажется, что все происходящее - только подготовка к чему-то главному, игра, сериал, в котором безучастно регистрируются симптомы болезни общества, есть уникальная возможность бесконечного продолжения, сюжетных поворотов уже сейчас придумано аж на три сезона вперед. Ежевечерне следить за развитием событий привычно, порой увлекательно, временами скучно, иногда весело, очень объединяюще. Ведь выхода нового сезона, скажем, "Шерлока", "Доктора Хауса", "Друзей" вместе с тобой жаждут сотни тысяч человек. В городе грехов пир продолжается, жизнь продолжается, смерть продолжается, чума продолжается. А зрители, как и Председатель, остаются, погруженные в глубокую задумчивость. Замерли в ожидании следующей серии.
Фотографии Игоря Одинцова
Понравился материал? Пожертвуйте любую сумму!
А также подпишитесь на нас в VK, Яндекс.Дзен и Telegram. Это поможет нам стать ещё лучше!
