В рамках XXVI Международного театрального фестиваля «Балтийский дом» был показан спектакль Эймунтаса Някрошюса «Мастер голода». О взаимоотношениях дара и ремесла, мастерства и таланта размышляла наш корреспондент Екатерина Балуева.
Спектакли Эймунтаса Някрошюса – всегда событие, настраивающее все внутренние скрипки и контрабасы на определённый лад. Словно чувствуешь: сейчас случится главное, будет бессмертное – придёт и очистит кровь от яда, а сердце от смолы. Каждый раз по-новому срабатывает волшебный механизм превращений хорошо известного сюжета. Так, новелла Франца Кафки внезапно становится эскизом судьбы Абсолютного Артиста.
Ранним осенним вечером из Литвы в Петербург прибыл некто в зелёном макинтоше, фетровой шляпе и с маленьким потёртым чемоданчиком в руке. Незнакомец представился Мастером голода, освободился от тяжёлого пальто и оказался тоненькой Викторией Куодите, одетой в короткое бархатное платье поверх чёрного трико. Актрисе не случайно досталась мужская роль – испытывать себя на прочность будет не просто голодарь, но его нежная, полупрозрачная душа.
Пространство Кафки строго вычерчено: справа, в глубине сцены, – фортепиано, слева – фолиант на высокой подставке. С обеих сторон – чёрные грифельные двери. На одной из них маэстро напишет репертуар (в меню сегодня голод), на другой – афишу (длина сеанса – 40 дней). Для героя чёрная комната, в которой его демонстрируют публике, олицетворяет собой целый мир (выстраивается цепочка: клетка-камера-камерность).
Голодарь (он безымянный) учится, познаёт азы профессии: старательно кормит публику словами: «Кушать подано!». Он произносит и вычёркивает строчки из книги так, словно делает надрезы на самом себе. Им движет желание нравиться, жажда успеха, признания. Внимательно оглядывает зал, терпеливо ждёт реакции. Одну и ту же реплику много раз повторяет в каждую кулису. В конце концов, устало выплёвывает фразу на пустой серебряный поднос. Дальше – тишина...
Мастеру противопоставлены не только зрители, но и загадочное трио (Вигандас Вадейша, Вайдас Вилюс, Геннадий Вирковский). Один из них сыграет Импресарио, остальные примерят образы тюремщиков и журналистов. Наблюдатели громоздятся вдвоём на стуле – такие неразлучные «люди-змеи» из «Замка». Они пытаются объяснить загадочный дар анатомически, с важным видом вертят в руках картонные модели желудков. Голодарь, презрительно усмехнувшись, сливает все их физиологические доводы об особенном устройстве его организма в канализацию. Мастер упивается собственной силой духа. Он – господин своего голода. Голодарь дрессирует его, как опасное хищное животное, и только это странное противостояние дает ему истинное величие. Голод – его мантия. Мастер – одержимый художник, живое противопоставление всеядности. Ему ничто не по вкусу, кроме собственного ремесла и славы. Но чем же он питает себя? Вдохновение – его адреналин, пища, крылья – что? Или – невесомость вот эта, по которой плывет над пропастью воздушный трамвайчик в соловьёвской «Ассе», когда боишься дышать и возникает вдох-новение?
Игра труппы похожа на танец, на детскую считалку, в которой руки летают виртуозно. Кафкианский текст проговаривается, пластически обыгрывается, пропевается, трансформируясь в голод-джаз.
Время обозначено с помощью двух ритуалов. Импресарио бессчётное количество раз меняет пленнику носки. Затем, чтобы подчеркнуть возрастающую худобу, надевает мастеру на руку массивные золотые часы, которые больше подошли бы хрупкой Куодите в качестве пояса, а не браслета. Актриса делает ловкое движение – и часы словно скатываются с запястья на лодыжку.
Пока Мастер любовно разбирает свои награды, троица на заднем плане пьёт вино жизни. Голодарь обречён на бесконечное одиночество среди людей, но он этого не замечает. Он – однолюб, предметом обожания которого является его профессия. Дипломы с фестивалей (успеваешь прочитать на одном из них: «Meno Fortas») превращаются в соломенную подстилку, они же потом вместо нот. Голодарь играет по ним стремительную мелодию. Пальцы быстро пробегают по клавишам, но прежнюю славу уже не догнать. И все драгоценные кубки однажды приходится сдать в ломбардную лавку какого-нибудь Дядюшки Живодёра…
Мастер колесит из города в город, однако у публики интерес к чистому искусству постепенно угасает. В конце концов, герою приходится поступить на службу в цирк (многосерийный? антрепризный?..). Последнее пристанище маэстро – страшная машина абсурда: грохочущий, лязгающий металлом агрегат с лестницей. Голодаря привязывают за ногу, и он послушно прыгает по кругу – пляшет, пойманный в петлю. Но принесут по цветочку – и вот он уже счастлив…
Спектакль оставляет сильное, горькое, трудновыразимое словами впечатление. «Мастер голода» Някрошюса – маленький шедевр, которым хочется поделиться с самыми важными людьми: принести в кармане, протянуть на ладони и сказать: «Посмотри обязательно!» Или – пересечь петербургские мосты над голубой вечерней Невой, чтобы прийти к тому, кто олицетворяет «мастерство голода» лично для тебя. Заглянуть за бордовую бархатную портьеру, проскользнуть во второй ряд партера. И смотреть. Театр как музыка, а музыка как любовь.
У Кафки побеждает сильная, красивая, сексуальная природа: место Мастера голода занимает молодая пантера. Искусство умирает. У Някрошюса голодарь, как и положено артисту, просто уходит за кулисы и больше не возвращается. Что же остаётся нам? Вечное сияние чистого Голода.
Фото: Наталья Кореновская.
Понравился материал? Пожертвуйте любую сумму!
А также подпишитесь на нас в VK, Яндекс.Дзен и Telegram. Это поможет нам стать ещё лучше!
