Дискурс, драматизация, дневники — продолжаем тему адаптаций мифов. Вместе с кандидатом филологических наук из МГУ Яной Забудской разбираемся, как в творчестве современных писателей изменилась история об Одиссее и Пенелопе. Или, что будет вернее, — о Пенелопе и Одиссее.
«Пенелопа». Художник: Бела Чикош-Сесия. Источник: Wikimedia Commons
Не только XXI век
В предыдущей статье (ссылку оставили выше) мы уже говорили, что писатели всегда активно работали с античными материалами. Гомеровский эпос не стал исключением. Статус самого известного переосмысления этого античного произведения приобрёл, пожалуй, «Улисс» Джеймса Джойса. Одно только название романа — латинская форма имени «Одиссей» — намекает на связь с Гомером. По мнению Забудской, такая прямая отсылка была необходима.
«Заметил ли бы кто-то “Одиссею” в “Улиссе”, если б не было заглавия и названий глав? Скорее всего, нет. По крайней мере, не сразу. А получил ли этот текст такое внимание, если бы назывался “Леопольд” или “Блум”? Опасный вопрос, понимаю, но тем не менее. Получается, хотя бы одно чёткое указание нужно. Как у Мишеля Файбера в “Огненном евангелии” — на Прометея. Иначе не сработает».
При этом, конечно, Джойс далеко не первым обратился к этому сюжету и героям. Одиссей был литературным хамелеоном уже в античности. У самого Гомера он — «многоо̜́бразный», потому что очень хорошо подстраивается под обстоятельства. И всё же, как оговаривается Яна Леонидовна, там Одиссей — эпический герой со всеми вытекающими характеристиками личности. А в трагедии — совсем другой персонаж, хитрый и лукавый.
Читайте также
© Alma Books
«Данте его устремления переворачивает с ног на голову: у Гомера Одиссей стремится домой, на Итаку, а у средневекового поэта обуреваем жаждой странствий в духе наступающей уже эпохи географических открытий. Таким он и современной литературе достался — то ли прохиндей с развитыми сверх меры способностями к мимикрии и выживанию, то ли лукавый демагог, то ли герой-странник, стремящийся домой любой ценой, то ли искатель приключений».
Эксперт называет Одиссея универсальным героем. В современном мире в контексте феминистического дискурса он тоже вполне пригоден. Пенелопа, Цирцея, Калипсо, Навсикая — каждой найдётся, что сказать.
Взгляд с другой стороны
Сейчас авторов, которые занимаются интерпретацией мифов, интересуют в основном женские образы. Примеров много: в «Безмолвии девушек» Пэт Баркер главным персонажем становится наложница Ахилла Брисеида, а в романе «Путеводная нить» Киры Измайловой, переосмысляющем миф о Тесее, — Ариадна. Как замечает Яна Леонидовна, перебрали почти всех героинь. В англоязычном секторе так называемого ретеллинга уже звучали Медуза, Иокаста, Аталанта, Ариадна, Елена и троянки (Гекуба, Кассандра, Поликсена), Электра.
«Это отдельный и интересный вопрос, как и почему то один, то другой античный персонаж вдруг оказывается на пике моды. То Телемах, то Психея, то Прометей, то Орфей, то Атриды. Сейчас — женщины античности в целом. И мифологические героини, и исторические. Потому что раньше ракурс был мужской. И не надо мне говорить про Федру, Медею и Дидону — всё равно они с мужской точки зрения трактовались. Вот и получайте теперь!»
Женских персонажей мифа об Одиссее литераторы тоже не забыли. Мадлен Миллер рассказывает в одноимённом романе историю Цирцеи (Кирки) — волшебницы, жившей на острове Ээя и превратившей спутников главного героя в свиней. А Маргарет Этвуд, автор «Рассказа служанки», сосредотачивается на жене Одиссея и книгу называет соответствующе — «Пенелопиада». Хотя в ней слышен не только голос главной героини: характер, чувства и волю обретают и другие женские персонажи. К примеру, двенадцать служанок Пенелопы, которых в финале казнят Одиссей и его сын Телемах.
© Canongate Books
В современных интерпретациях мифов трагический сюжет часто превращается в романный. При этом используется не просто повествовательная форма, а гомодиегетическая — то есть от первого лица. Можно сказать — дневниковая. Так автору легче приблизить персонажа к читателю, заставить прочувствовать его проблемы, поясняет Забудская.
В произведении же Этвуд получается наоборот: традиционно эпический образ Пенелопы становится драматическим. Вся книга, по сути, — монолог героини, который явно стилизован под разговорную речь. Да и партии хора служанок точно принадлежат драматическому жанру.
«Такие монологические драмы имели место уже в предклассицистской драматургии — например, “Дидона, приносящая себя в жертву” Этьена Жоделя. Да и в античности была “Александра” Ликофрона — хотя там есть сложности с определением жанра: то ли монодрама, то ли поэма. Кстати, в обоих произведениях в центре повествования — женский персонаж. Так что ничего особо изобретать и не надо было, только феминизма добавить».
Стоит уточнить, слово «драматический» можно понимать в эмоционально-жанровом значении, а можно — в формально-жанровом. Другими словами — как страдания и перипетии или же как сугубо диалогическую форму без голоса автора. В «Пенелопиаде» мы встречаем и то, и другое, тогда как героико-эпический пафос в книге сознательно снижен.
Вместо этого больше внимания уделяется психологизму. Маргарет Этвуд описывает взаимодействие Пенелопы с другими женщинами — со служанками, свекровью, предполагаемой соперницей Еленой. Супружеские отношения также показываются с её точки зрения, а потому отличаются от тех, что представлены у Гомера. Конечно, Пенелопа и в версии Этвуд остаётся верна мужу, но есть и различия. К примеру, Одиссея она узнаёт сразу, просто не подаёт виду. Хотя такая интерпретация этой сцены встречалась и раньше. Например, у Луиджи Малербы.
© Mondadori
От мелодрамы до фэнтези
В последние несколько десятилетий история Одиссея привлекает внимание авторов из разных стран. Уже упомянутые Маргарет Этвуд и Мадлен Миллер — канадка и американка соответственно. В Италии в конце 90-х вышел роман Луиджи Малербы «Итака навсегда». В начале нового тысячелетия британец Дэвид Геммел выпустил трилогию «Троя» — не совсем об Одиссее, но и не без его участия. Примерно тогда же под псевдонимом Генри Лайон Олди Дмитрий Громов и Олег Ладыженский написали роман «Одиссей, сын Лаэрта». В русскоязычном сегменте примеров гораздо меньше, поэтому сравнивать их с зарубежными произведениями трудно. Хотя, отмечает Забудская, кажется, будто в России больше осторожности в интерпретациях, желания соответствовать исходному античному материалу. Тогда как на Западе, особенно в Америке, всё попроще и посмелее.
Жанры современных интерпретаций истории об Одиссее тоже разнообразны. Роман «Итака навсегда» можно считать мелодраматичным. Он сосредоточен на показе эмоционального противостояния героев и на усилении любовной линии, которая в древнем эпосе лишь намечена.
«У Малербы — пример пересказа-адаптации, перепрочтения. Он идёт практически по тексту “Одиссеи”, только оставляет все странствия в кратких упоминаниях и сдвигает начало к прибытию на Итаку, которую герой, так туда стремившийся, как и полагается, сначала не узнает. Даже бесконечные слёзы — самого Одиссея и других персонажей, действительно имеющие место у Гомера — замечены и переосмыслены».
На роман Малербы похожа и другая книга об Одиссее — «Прибой и берега» шведского писателя и нобелевского лауреата Эйвинда Юнсона. Правда, современной адаптацией этот роман сложно назвать, ведь вышел он ещё в 1946 году. Однако книга Юнсона тоже может служить примером перепрочтения, причём довольно точного, с небольшими отступлениями и психологическими подробностями.
Произведения Геммела и Олди — другое дело: строгого следования исходному тексту нет. Весь «Ахейский цикл» Олди, говорит Забудская, представляет античный мир с элементами фэнтези, где многое добавлено, переосмыслено, обыграно шутливо и всерьёз. Однажды творчество авторов охарактеризовали как «мифологический реализм эпохи постмодерна», с чем они в целом и согласились.
© Снежный Ком
Что будет дальше с мифом об Одиссее в современной литературе? Ответ зависит от общественных процессов. Яна Леонидовна вспоминает интересный факт про XIX век. В Англии случилась вспышка интереса к «Медее» — истории о царевне, убившей собственных детей после измены мужа.
«Тогда появились сразу шесть переводов, хотя сюжет, мягко говоря, не “вегетарианский” и не викторианский. И все они вышли в течение десяти лет после принятия “Акта о разводе” в 1857 году, значительно упростившего процедуру расторжения брака».
Как говорили древние римляне, post hoc non est propter (после того — не значит по причине). Однако совпадение, отмечает эксперт, показательное.
Источник фото обложки: Tbel Abuseridze on Unsplash
Понравился материал? Пожертвуйте любую сумму!
А также подпишитесь на нас в VK, Яндекс.Дзен и Telegram. Это поможет нам стать ещё лучше!
