Для того, чтобы написать книгу, не обязательно придумывать всё с нуля: вместо этого можно интерпретировать уже существующие сюжеты. К примеру, античные мифы. Об их переосмыслении в современной литературе рассказала кандидат филологических наук из МГУ Яна Забудская. Среди прочего — очень коротко говорим о Пелевине, летающих машинах над Троей и парадоксе беломраморных статуй.
Яна Леонидовна Забудская. Источник: личный архив Яны Забудской
Тенденция к преобразованию сюжетов коснулась не только трактовки мифов. Современные авторы пишут продолжение любимых детективов — как это делает Энтони Горовиц в романе «Мориарти». Рассказывают предысторию — «По ту сторону рассвета» Ольги Брилёвой знакомит читателей с появлением мира Средиземья, который придумал Толкин. Меняют характеры героев всемирно известных бестселлеров — можно вспомнить «Гарри Поттера и методы рационального мышления» Элизера Юдковского. В общем-то — пишут фанфики, то есть создают произведения по любимым книгам, фильмам или играм. И по мифам. Сейчас на слуху и ставшая лидером продаж по версии New York Times «Цирцея» Мадлен Миллер, и новинка 2023 года в жанре young adult Лии Арден «Во главе раздора», и отчасти фэнтезийный «Ахейский цикл» Генри Лайона Олди.
Почему авторы обращаются к античности, какие темы их интересуют и зачем писатели используют новые жанровые формы — обо всём этом мы поговорили с кандидатом филологических наук Яной Забудской. Доцент кафедры классической филологии Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова, Яна Леонидовна изучает особенности рецепции — восприятия и воссоздания в современной культуре — античного наследия.
Как раньше интерпретировали мифы и почему они популярны сейчас?
Забудская отмечает, что писатели всегда работали с античными материалами. В европейских литературах авторы таким образом могли «вписать» себя в контекст, показать принадлежность к элитной культуре. Гуманисты Возрождения через античные сюжеты и формы учились литературному искусству, но двигались при этом в сторону самостоятельного творчества. Такой же путь позже выбрали и классицисты, добавляет Яна Леонидовна. На словах авторы держались античных сюжетов и образцов, но сильно преображали их под свои нужды и запросы общества.
Читайте также
«Посмотрите, во что Корнель превратил сюжет “Эдипа”. А Расин заставил еврипидовского женоненавистника Ипполита влюбиться в специально для этого выдуманную принцессу, потому что в галантный век невозможно провозглашать презрение к женщинам».
Забудская обращает внимание, что интерес к античным мифам у современных писателей можно рассматривать как хороший пример работы в литературе философского закона отрицания отрицания. То, что сегодня интересно, завтра вызовет ощущение пресыщения, но вскоре наступит новый цикл. Эти неисчерпаемые возможности видятся и в мифологических параллелях.
© Арт-Волхонка
Почему же сейчас у литераторов возникает желание переосмыслить давно известные сюжеты? Яна Леонидовна считает, что с XX века к мифу обращаются в момент морального и интеллектуального общественного кризиса. Она приводит примеры: Первая мировая и преддверие Второй дали толчок к появлению мифологических драм у французов Жана Кокто, Жана Жироду, Жана-Поля Сартра, американца Юджина О’Нила. После Второй мировой — у Германа Броха, Ханса Эриха Носсака и Кристы Вольф. Показателен, по мнению филолога, и недавний, 2017 года, роман «Домашний огонь» Камилы Шамси: через сюжет «Антигоны» рассматриваются актуальные проблемы столкновения культур и терроризма.
«Античный сюжет сейчас — это как лупа, наводимая на современное общество. Лупа не потому, что проблемы мелки, а потому, что сосредоточиться помогает. Фокус навести. Углубить проблему авторитетом веков».
А иногда популярность каких-то историй у читателей и авторов оказывается навязана «извне». Эксперт поясняет: в новом тысячелетии случился искусственный подогрев интереса к античным (и не только) сюжетам в виде проекта «Мифы» издательства «Canongate Books». Это межавторский цикл, в рамках которого современные авторы «пересоздавали» знаменитые сказания о Геракле, поэму Овидия о метаморфозах, пророчество о Рагнарёке и многое другое.
Обобщая, Яна Леонидовна замечает, что востребованность мифов также объясняется одной из их функций — моделированием.
«С одной стороны — есть заданность, с другой — возможность сломать шаблон (если он известен читателю, конечно). Тогда начинает работать подтекст, аллюзии, что для литературы очень важно».
© Canongate Books
Что характерно для современной рецепции античности?
Яна Леонидовна в первую очередь называет игру с сюжетом, иронию в основе интерпретации. Однако также добавляет, что этим пользовался ещё Шекспир в «Троиле и Крессиде». Он, по заявлению Бернарда Шоу, хотел начать этой пьесой XX век, но XVII-й не позволил драматургу это сделать.
«Кстати, у самого Шоу в “Цезаре и Клеопатре” хорошо видно то озорство, которое просвечивает и в “Адской машине” Кокто, и в “Троянской войны не будет” Жироду, и в “Антигоне” Ануя, а сейчас — в переводах-интерпретациях Энн Карсон».
Также эксперт напоминает о другой черте нынешних интерпретаций — осовременивании. Иногда оно заключается в перенесении сюжета в наше время, как в «Домашнем огне» Камиллы Шамси или «Благоволительницах» Джонатана Литтела. Однако есть и другой путь: нарочитое осовремененное повествование о древних временах, как в «Безмолвии девушек» с Брисеидой-почти-феминисткой.
Изменилась и форма. По словам Забудской, очень показателен жанровый переход. И эпические, и драматические сюжеты даются в одинаковом дневниково-беллетризованном ключе. Примеров много: взять хотя бы драму «Орестея» Эсхила, которая превращается у Колма Тойбина в роман «Дом имён». Или Гомеровский эпос — «Илиаду» и «Одиссею», переосмысленные современными писательницами Мадлен Миллер и Пэт Баркер.
«А вот драматизация — гораздо более редкий случай: тут можно вспомнить разве что “Пенелопиаду” и “Шлем ужаса” Пелевина, где нарратив выстроен как условно-драматический — в виде диалога-переписки в чате».
Яна Леонидовна считает, что смена жанра — это способ посмотреть на материал с другой стороны. Не зря в античности одни сюжеты — обычно о битвах и странствиях — раскрылись в эпосе, а другие — о столкновении характеров — в драме. Более-менее универсальным оказался только сюжет об Эдипе и его сыновьях: он представлен и в той, и в другой жанровой форме. Эпическая — это различные «Фиваиды», в том числе версия римского автора Стация. Хотя драматическая форма — например, «Эдип» Софокла — всё же оказалась предпочтительней.
© Фантом Пресс
Исследователь выделяет ещё одну сравнительно новую тенденцию в литературе — перепрочтение, перевод-адаптацию. При этом Забудская акцентирует внимание на том, что перевод не столько языковой, сколько культурологический. Его специфика в том, что в основе лежит оригинальный текст, который сокращается, преображается — но сохраняется в своей канве. Цель писателя — сделать древний текст живым.
«Думаю, это только начало. Современному читателю комфортнее понять автора на своём языке, а не продираться через высокий стиль да стихотворные размеры в античной поэзии — гекзаметры с триметрами (которые я лично нежно люблю, если за дело берётся настоящий поэт)».
Яна Леонидовна говорит и о другом необычном направлении — соединении Древнего мира с очевидно фантастическими элементами. Терраформированные планеты и созданные искусственным интеллектом миры выступают как поле для развёртывания античных сюжетов. Забудская вспоминает «Илион» и «Олимп» Дэна Симмонса и недавнее «Путешествие в Элевсин» Пелевина. В произведениях Симмонса у Приамова дворца «гудят летающие машины, более всего похожие на хитиновых чёрных шершней с колючими шасси», а в романе российского автора место действия — виртуальная симуляция Древнего Рима.
Как создаются интерпретации мифов?
Яна Леонидовна подчёркивает, что проблема воссоздания античных реалий и культурно-психологических особенностей персонажей возникла вместе с первым же произведением, которое можно отнести к рецепции. Так, Средневековье изображало Античность как средневековый мир. Считается, что понимания дистанции в плане реалий между ними, скорее всего, не было.
«Почему оговариваюсь — потому что вопрос авторской преднамеренности для меня всегда был чувствителен. Однако в этом случае вроде бы консенсус имеется, и весь средневековый антураж в античных сюжетах объясняется именно отсутствием понимания исторической дистанции. Когда Турна в “Романе об Энее” называют маркизом, когда Крессида повязывает рукав от платья своему избраннику у Бенуа де Сент-Мора — это всё же не приём “осовременивания”, а отсутствие историзма. А когда у Шекспира бьют башенные часы, а Гектор рассуждает об Аристотеле — это игра или непонимание античных реалий? Мне кажется — первое, а решают пусть шекспироведы».
А вот гуманисты Возрождения, добавляет исследователь, дистанцию ощутили и осмыслили — отсюда и названия обеих эпох. Появилось и восприятие, изображение античности такой, какой её хочется видеть. С добавлением всё новых и новых чуждых античности, но приятных нам черт. Яна Леонидовна вспоминает, что она всегда рассказывает студентам про парадокс «беломраморных статуй».
«С конца XVIII века по крайней мере в учёных кругах было известно, что греки свои мраморы раскрашивали, но всё равно античные статуи в общественном сознании — это белизна. И сейчас ещё можно встретить повторение вдохновенных описаний Гегеля, говорившего о чистом мраморе греческих статуй и взгляде, погружённом “вглубь себя”. Потому что такая античность соответствует нашим представлениям, и точка».
Источник фото: isaac d on Unsplash
Забудская считает, что в художественном тексте не приходится требовать научной точности. Поэтому авторы осовременивают сюжеты: иначе большинство читать не будет. Причины понятны — это способ приблизить к читателю персонажа, который находится на другом краю цивилизации.
«Естественный способ преодоления этого временного разрыва — поместить героя в понятный и вызывающий сочувствие контекст: буллинг, дедди ишьюс, ущемление прав и так далее. Феминистический дискурс опять же. В античности героиням слова особенно не давали — кроме Еврипида, объявленного, впрочем, женоненавистником, да Овидия с его “Героидами”».
Сейчас, говорит Яна Леонидовна, авторы также работают над соединением несоединимого. По её мнению, интересная задумка была у Салли Викерс: столкнуть нос к носу Фрейда и Эдипа, но она её не до конца реализовала, заменила Эдипа на Тиресия. Наверное, не захотела «в лоб» работать, а вышло так, как будто не «дотянула».
Однако нужно понимать, что в искусстве всё же не бывает универсальных рецептов. Всегда есть «плюс нечто», волшебный ингредиент, который каждый раз по-новому работает. Талант называется, поясняет Забудская. Хотя даже он не всегда помогает примерить образ мышления героев прошлых эпох. Сложно сказать, что здесь приходит автору на выручку, но Яна Леонидовна выдвигает предположение.
«Наверное, нужно прочитать много книг — сами древние тексты и научные материалы об античности (как это сделал Ефремов для “Таис Афинской”). А потом их все отложить и дать волю фантазии (как Мэри Рено)».
Правда, оговаривается исследователь, с мифологическими сюжетами — история особая. Их «человеческая» часть — это микенские времена, второе тысячелетие до нашей эры, то есть совсем другая эстетика, не классические колонны и пеплосы (древнегреческая одежда, упоминание которой встречается у Гомера). Из текстов сохранились лишь разрозненные глиняные таблички хозяйственного содержания. Поэтому додумывать проще, объясняет Яна Леонидовна, и классические тексты здесь могут быть подсказкой, но не императивом.
Источник фото обложки: Fleur on Unsplash
Понравился материал? Пожертвуйте любую сумму!
А также подпишитесь на нас в VK, Яндекс.Дзен и Telegram. Это поможет нам стать ещё лучше!
