На этот раз мы встретились в «Книгах и кофе» с Асей Сергеевой – арфисткой, композитором и учёным, которую называют «русско-кельтской волшебницей». Ася отчаянно влюблена в Питер и посвятила ему свой первый альбом, но последний год живёт в Люксембурге. Вернувшись на несколько недель в любимый город, она решила порадовать ценителей своего творчества зимним концертом, а заодно побеседовать с журналистом Портала Субкультура Елизаветой Дземяшкевич.
— Как арфа появилась в твоей жизни?
— Не помню, когда увидела арфу в первый раз, наверное, лет в 12, по телевизору, в оркестре. И подумала тогда что-то вроде «О, какие прекрасные, утонченные люди, какой чудесный инструмент, мне бы с ними!» Подумала – и забыла: всё это было из какого-то другого, сказочного мира, с моей реальностью не пересекающегося. До поры до времени. Настоящая история началась позже. Я поступила в Университет и поселилась в общежитии на Васильевском острове. Люди у нас там жили совершенно волшебные, богемные; и вот от одной из соседок я узнала, что в городе есть такая музыкальная школа, где учат взрослых. У меня уже было одно музыкальное образование (по фортепиано), и до сего момента я не чувствовала в себе сил и желания ввязываться во что-то еще, а тут, под влиянием общей атмосферы, подумала, что надо еще раз попробовать. Пианино – инструмент громоздкий, с собой не потаскаешь, и я решила, что теперь буду умнее и поступлю на что-то маленькое и компактное: скрипку там, флейту… Прихожу в школу Римского-Корсакова, вижу список инструментов, по которым проводятся занятия, читаю: «Флейта, скрипка, альт, арфа…» АРФА! Знаешь, как будто молния упала сверху и со всего размаху ударила по темечку. Я просто вот там же на месте поняла, что не надо мне ничего другого, большого ли, маленького ли, а вот я просто должна играть на арфе, и всё тут.
— В музыкальной школе ты училась на классической арфе. Почему ты перешла на кельтскую (леверсную)?
— Кельтскую музыку и даже кельтскую арфу я слышала еще и до своей арфолихорадки: например, лежавшие у отца диски Blackmoore’s Night или когтистого арфиста Андреса Фолленвейдера. Правда, моей душе пуриста больше понравились записи Лорин МакКенит, раннего Алана Стивелла и Чифтайнс, которые попали ко мне уже в Питере. Спустя несколько лет, когда арфа прочно прописалась в моей жизни, я решила, почему бы и не совместить одно с другим – моё увлечение кельтской музыкой и арфой. Но первое время это были точно какие-то две разные музыкальные жизни.
Читайте также
Однако уже через пару лет у меня появилась первая маленькая арфочка, а после окончания школы я уже отчетливо понимала, что, при всей моей любви к классической арфе, больше интересных арфовых перспектив у меня с леверсной. Вот так всё и произошло.
— И как ты думаешь в итоге: человек выбирает инструмент или инструмент человека?
— Хороший вопрос! Честно – мне кажется, напополам примерно. То есть, с одной стороны, при выборе арфы сработал, наверное, какой-то рациональный фактор (там, как и на пианино, задействованы одинаково две руки, пианистам проще «въезжать» в инструмент на ранних этапах). С другой стороны, я до сих пор не могу объяснить, чем меня ударили. Ощущение, как будто рычаг в голове повернули – и всё, я хочу быть арфистом и точка. Так что можно сказать, что арфы призвали меня… хотя даже для меня это звучит очень странно и как-то…creepy.
— Ты увлекаешься стритами (уличные выступления) и «коллекционируешь» уличные пианино. Расскажи о самых необычных местах, в которых ты играла!
— Расскажу историю из свеженького. Год назад я повредила ногу в поездке, и весь год она побаливала. Я решила, что это нехорошо, и пошла к врачу уже там, в Люксембурге. Врач ногу посмотрел, говорит: ну нога как нога, а чего вы вся в синяках-то, собственно? Я отвечаю, что у меня тяжёлый музыкальный инструмент, и я постоянно таскаю его туда-обратно, а он об меня периодически соударяется. Спрашивает: что за инструмент? «Кельтская арфа». «Кельтская арфа! Какой замечательный инструмент! Всегда хотел послушать живьём!»
Оказалось, что его жена – известный в Люксембурге писатель, и летом они вместе участвуют в фестивале старинных искусств. И они пригласили меня тоже, в качестве аккомпанирующего арфиста. То есть она рассказывает свою историю, а я музыкой создаю атмосферу. Мы обо всем договорились и поехали репетировать. Фестиваль проходит на развалинах старого замка, в сохранившихся переходах и кельях, а нам досталось подземелье. Очень странное подземелье.
Мы же все привыкли, что в каменных стенах обычно хорошая акустика, а тут было мало того, что темно, так и ещё и глухо: звук гас, не успев начаться. Наверное, там могли кого-то пытать, ну, чтобы крики по округе не разносились. Вот из всех мест – это было самое странное и страшное.
А на улицах – ну, наверно, те же питерские игрища были самые душевные. Потому что в других странах есть культура отношения к уличному музыканту: ты можешь ему похлопать, можешь кинуть монетку, можешь что-то спросить, но репертуар твоих действий ограничен. А здесь могло произойти что угодно.
— Бывало такое, чтоб подходили и просили: сбацай мне «Зелёные рукава»?
— Ну, это святое! Я помню ещё, было прикольно, когда я стояла и играла, а какой-то дяденька своей спутнице минут двадцать доказывал, что это – гусли. Спрашивать меня ему было не с руки. А были люди, которые и танцевать начинали. Причём маленькие дети – это понятно, но и взрослые танцевали!
Один раз в меня кинули бутылкой. Моя теория заключается в том, что человек был под мухой и решил, что уличная арфистка – это что-то вроде зелёных чертей и надо развеять морок. Он промахнулся, я, обидевшись, взяла бутылку и кинула в него в ответ, но тоже промазала.
— В своём интервью журналу «Петербургский музыкант» ты говорила, что альбом «Сердце зимы» – это январский Петербург глазами арфы. Что тебя вдохновляет в нашем городе?
— О! Мне иногда кажется, что в Петербурге постоянный сквозняк. Как будто открыты неведомые двери, сквозь них тянет, из-за них кто-то подглядывает. И если ты хочешь жить и играть в этом городе, ты должен быть в хороших отношениях с теми, кто подглядывает.
В Петербурге много разных планов, разных измерений и центров, поверхностей, нагромождений смыслов. Он больше, чем каждый из нас может понять, но мы утаскиваем какие-то элементы, карнизы и балки и строим из них себе дома, примиряемся с тем, что ничего не понимаем, и закутываемся поплотнее, чтоб не дуло. Вот мой альбом примерно об этом.
— Ты не только музыкант, но и кандидат наук, преподаватель. Какой научной проблемой ты занимаешься? И как сочетаются эти две стороны твоей жизни?
— Когда я начинала всем этим заниматься, я, наоборот, хотела, чтоб знаешь, как у Бэтмена, – разные стороны жизни не пересекались. Не получается. Так, сейчас я откашляюсь и сделаю официальное выражение лица…
Я – кандидат психологических наук по специальности 190003 «Эргономика, инженерная психология, психология труда», и занимаюсь я, прежде всего, тем, как люди коммуницируют в Интернете: о чем они говорят, с какими целями, и что мы можем сказать, изучая их переписку и милые странички в социальных сетях. Ну, например, из недавних исследований (не моих): можно выявить диссоциальных психопатов просто глядя на статусы и аватар в Facebook, и так далее. Мой персональный интерес – профессиональное общение в сети; можно ли, обработав, например, тонны медицинских форумов, вытащить оттуда осмысленные рекомендации и создать на этом материале достойную базу знаний.
Резюмируя вышесказанное: я интересуюсь тем, как люди болтают, видимо, потому что сама только недавно научилась делать это хорошо. И мне гораздо интересней наблюдать за этим в Интернете, чем в реальной жизни, потому что там информация не исчезает. Вот если бы не диктофон, наша беседа бы тоже уже исчезла, а Интернет всё помнит. Даже если удалишь письмо, оно сохранится на сервере, но с пометкой «удалено».
— Даёшь ли ты имена своим инструментам?
— Крутейший вопрос! Честно говоря, я не знаю… потому что, с одной стороны, я понимаю, что все они – отдельные личности, тут вопросов нет. Ну вот, например, если говорить про три мои нынешние арфы. У меня есть радикально-чёрная арфа в Люксембурге, модели Aziliz, мы с ней познакомились при странных обстоятельствах. После всех моих перелётов, когда мне приходилось доказывать пограничникам, что она живая и у неё тоже есть свое кресло в самолёте, она получила имя Baby. И я не могу называть её по-другому, я понимаю, что она Baby! А вот про два других инструмента – я просто не знаю. Ну, я понимаю, что, например мой маленький Bardic – по характеру и ощущениям – ещё кокетливый подросток, весёлый, длинноногий, активный. И я знаю, что Turiya – роскошная, сочная и любит театральные преувеличения, в эдаком духе a la russe. А вот Baby по характеру строже и модерновее и не понимает иной раз моей русской экспрессии, говорит «Девочка, ты вообще что делаешь? Играй как следует, чего руками размахалась!»
— На своей странице в социальной сети ты недавно высказала интересную мысль: «Мне кажется, главная, лучшая борьба, которая может быть у человека в его жизни, это борьба с нарративами. Точнее, с попыткой мира вписать его в нарратив». Как думаешь, в какой сюжет тебя пытается вписать мир? А в каком хотела бы оказаться ты сама?
- Да, я когда-то писала, что сопротивляться миру, который пытается тебя куда-то вписать – стоящая идея и достойная цель для любого из нас.
Пока я играла на улице, я часто думала об этом, ведь уличный музыкант – нарративная фигура. Есть пара известных архетипов – Герой и Спутник Героя. Герой – это такой суровый мрачный парень, он носит меч и его финальная цель – оттяпать кому-нибудь башку. Спутник героя – более лёгкое создание, готовое иной раз поддержать героя, иногда - посмеяться вместе с ним, дать толковый совет – в общем, что-то более близкое к тому, кто рассказывает, чем к тому, кто действует. Мне всегда казалось, что я ближе ко второму, чем к первому. Но я знаю, что Реальность временами пытается вылепить из меня героя. И я говорю: «Нет, шалишь, не прокатит, я предпочитаю ходить зигзагами и ломать “четвертую стену”». Когда я вижу, что вокруг всё полно символов и знаков, а действия других людей выстраиваются в какие-то очевидные сюжетные ходы – я просто переключаю музыку и перебираюсь в другую историю.
А вообще… Ты ведь читала сказку «Иван Царевич и Серый Волк»? Все моё детство я ассоциировала себя с этим несчастным Серым Волком, который, по злой иронии судьбы связался с глупым Ваней и только чувство сострадания и нежная волчья совесть мешают ему бросить этого неудачника один на один с его неприятностям. Царевич, с упорством, достойным лучшего применения, лезет на рожон, косячит и чудит, а волк его с тем же упорством спасает, изобретая новые схемы и делая фейспалм своей большой серой лапой. Так-то.
Книга: «Маятник Фуко» Умберто Эко. Герои этой книги делают то, что я люблю делать: строят разные сложные теории, сочиняют заговоры, а потом сами же их с блеском разрушают. И вот это ощущение, когда, чёрт бы его побрал, нарратив начинает врываться в твою жизнь – для меня это предупреждение: держи свои истории в узде. Когда сказка становится былью – be careful, беги, пока не поздно.
Кино: Я большой фанат «Звёздных войн», точнее, оригинальной трилогии. Просто дикий фанат! Сижу, считаю минуты до премьеры новых эпизодов, вдруг будет круто?
Музыка: Всегда очень сильно любила музыку импрессионистов: Дюка, Равель, Сибелиус. Если говорить о том же Дебюсси, то «Лунный свет», «Арабески»… Весь этот набор сложных гармоний – я до сих пор не понимаю, как они это делали! Если ближе к современности, то я – фанат классического хард-рока. Группы, «Nazareth», некоторые вещи «Deep Purple», «Def Leppard», «Bad Company». На грани хард- и арт-жанров много крутой музыки, но я, напоследок, упомяну только «Kansas» – крутая недооцененная группа.
Беседовала Елизавета Дземяшкевич, фотографировала Светлана Карлова. Фотографии с арфой предоставлены Асей Сергеевой.
А также подпишитесь на нас в VK, Яндекс.Дзен и Telegram. Это поможет нам стать ещё лучше!
