Камерному драматическому театру «Левендаль» 8 июня исполнилось пять лет. За этот недолгий срок коллектив под руководством Искандера Сакаева успел подарить зрителю россыпь блестящих спектаклей для взрослых и детей, которые не раз получали высокие оценки от профессионалов и зрителей, а также стать творческой доминантой Кировского района Санкт-Петербурга.
По случаю юбилейной даты мы поговорили с Ярославом Морозовым — режиссёром, который объездил всю страну, но нашёл себя именно в «Левендале». Его спектакль «Благодать» открывал в театре уходящий сезон, а инсценировка поэмы «Мёртвые души» будет показана зрителям осенью.
— Ярослав, как бы ты в целом оценил путь, пройденный театром «Левендаль» за эти пять лет?
— Искандером Рауфовичем была проделана колоссальная работа. Оказалось, что когда во главе коллектива стоит человек, который на высочайшем уровне разбирается в современных тенденциях в искусстве и просто обладает хорошим вкусом, то даже за столь короткий срок можно создать театр высокого уровня. Причём ресурсов особых не было, театр строился исключительно из веры артистов в то, что они делают.
Огорчает только, что нас пока не очень хорошо знают в городе, и поэтому нередко попадают в какие-то заплесневевшие театры с обезумевшими от власти директорами, но очень красивой рекламой. Думаю, со временем и эта проблема будет решена.
— Театр сейчас проводит капитальный ремонт главный сцены. Какой её увидят зрители в новом сезоне?
— Происходит модернизация всего здания: появится парадный вход в театр, зрителей встретит красивое белое фойе, за счёт специальных подвесов значительно улучшатся акустические возможности площадки; из-за более грамотного использования пространства помещение в целом станет чуть компактнее, усилится эффект камерности.
Также, хоть это и не будет заметно зрителю, улучшатся бытовые условия у актёров: появятся удобные гримёрки, душ и отдельный туалет. Поскольку мы располагаемся в здании бывшего кинотеатра, подобных удобств там не требовалось, и в последние годы артисты при необходимости бегали в сортир на заднем дворе.
— Во время ремонта вы играли свои спектакли на другой площадке со значительно меньшей сценой. Как удалось поместить на ней масштабный «Заводной апельсин»?
— С трудом! К счастью, у нас малая сцена примерно такого же размера, тщательно на ней репетировали. Настраивал артистов играть чуть потише, полегче, максимально заполнять имеющееся пространство. Получилось, в принципе, очень достойно, но всё же я рекомендую смотреть этот спектакль у нас.
На других площадках мы играли в основном для того, чтобы артисты не теряли форму, чувство профессии. А то мы «Царя Эдипа» только выпустили, как пришло время на ремонт закрываться. Мне, кстати, кажется, что это лучший спектакль нашего театра: самый точный с точки зрения режиссуры, я бы сказал, что она совершенна: всё делается лаконично, чётко, безошибочно.
Артём Осадчий и Светлана Шпак в спектакле «Царь Эдип» (реж. Искандер Сакаев)
Хотя, конечно, жизнь кипела и без этого: репетировались премьеры грядущего сезона («Бег по кругу» Ратмира Лутфуллина по роману Джойса «Улисс» и «ППРРеступление» по мотивам Достоевского); в школах и городских лагерях играли детский репертуар — не стоит забывать, что мы как театр ещё некую более широкую социальную функцию выполняем, нежели исключительно показы вечерних спектаклей.
— Это могу подтвердить лично. Ты первый профессиональный режиссёр, с которым мне довелось познакомиться в актовом зале школы при просмотре «Страшных сказок» за несколько дней до интервью!
— Кстати, есть ещё игровая программа «Космическое ПДД» для начальной школы, которую наши актёры Артём Осадчий и Ринат Муталлапов придумали по собственной инициативе. Я бы её абсолютно серьёзно произведением искусства назвал!
— В «Левендале» очень молодая труппа. Это скорее помогает тебе в работе или создаёт трудности?
— Я ещё с первых спектаклей полюбил работать с молодыми артистами, всегда хотел дать им возможность проявить себя. Как-то я вообще мальчика из стажёрской труппы на главную роль взял.
Правда, надо признать, что актёр заслуженный часто имеет статус неслучайно. На такого исполнителя можно положиться, опереться, быть уверенным, что он сделает свою работу хорошо. Там буквально на генетическом уровне присутствует ответственность за собственное имя. А вот эксперименты с молодыми артистами не всегда заканчивались хорошо: не все способны слушать, понимать, учиться здесь и сейчас — иной раз приходилось менять исполнителя.
Однако в «Левендале» труппа и молода, и очень профессиональна одновременно, поэтому работа с таким коллективом вызывает только восторг. Да и опытные артисты тоже есть среди нас. Вот, например, у меня в «Благодати» Ирина Горкунова играет, а в «Если бы знать, если бы знать» какой она уровень демонстрирует!
Ирина Платицина, Ирина Горкунова и Валентина Шумеева в спектакле «Если бы знать, если бы знать» (реж. Искандер Сакаев)
— Ты часто используешь видеопроекцию в спектаклях. Я довольно скептически в целом к проекциям отношусь, воспринимаю это как решение от бедности. Однако у тебя выходит великолепно! Раскроешь секрет успеха?
— Я проекции для спектаклей сам делаю, вот и весь секрет! Поэтому они становятся частью моего режиссёрского языка. Когда же проекцию делает кто-то другой, а так чаще всего и бывает, она не встраивается как следует в спектакль, оказывается инородной. Ещё очень важно доносить до актёров, что проекция — не повод отключаться, считая, что внимание зрителя в этот момент на них не сфокусировано.
— Возвращаясь к «Заводному апельсину», хотел бы спросить: у тебя не было мыслей сделать спектакль более грязным, в стилистике Эренбурга, например, с кровью на сцене, запредельно откровенными сценами?
— Мне показалось, что это будет излишне. Когда женщину убивают, заворачивают в полиэтилен и садятся на неё — это уже более чем красноречивая сцена, которая вполне транслирует смысл и не требует дополнительно крови или наготы.
Я когда-то делал эскиз спектакля «Подросток» в акустической трубе на седьмом ярусе Александринского театра, это такая весьма маргинальная площадка современного искусства. Там по абсолютно голому телу актрисы бегал живой паук, к которому она обращалась в своём монологе, и всё это происходило в паре метров от зрителей. И вот в том материале подобные решения были вполне уместны.
Артём Осадчий в спектакле «Заводной апельсин» (реж. Ярослав Морозов)
— Многие в контексте современного искусства говорят о постмодернизме, понимая это слово совершенно по-разному. Считаешь ли ты себя представителем этого направления?
— Для меня идея постмодернизма сводится к тому, что нет и не может быть ничего нового, поэтому для формирования новых смыслов нужно деконструировать старые. С точки зрения режиссуры это в основном работа со скриптами и жонглирование симулякрами. Если говорить о видных представителях жанра, то в моём понимании постмодернизм в чистом виде олицетворяют философ Жан Бодрийяр и режиссёр Квентин Тарантино.
Сейчас, мне кажется, эпоха постмодерна сменилась метамодерном, и себя я бы, скорее, назвал представителем метамодернизма. Основное отличие для меня в том, что постмодерн всенепременно требовал смотреть через призму иронии на всё, что ты делаешь, метамодерн же позволяет как быть ироничным, так и оставаться серьёзным. Если попытаться привести пример, то «Убить Билла» — это для меня ещё постмодерн, а «Властелин колец» — уже метамодерн, хотя снимались они почти в одно время.
Кстати говоря, с приходом эпохи метамодерна на смену постмодерну я во многом связываю и наметившееся возрождение русского психологического театра.
— Метамодернизм — направление по-прежнему весьма экспериментальное?
— Конечно. Я бы сказал, он ещё только зарождается.
— Ты привносишь частички метамодерна не только во взрослый репертуар. Почему детские спектакли тоже не стоит делать консервативно?
— У детей с иронией всё в порядке, они прекрасно её понимают! Ещё дети очень тонко чувствуют фальшь. Поэтому если мы к некоторым советским текстам, местами морально устаревшим, начинаем относиться абсолютно серьёзно, то мы как бы обманываем ребят, что очень плохо. С детьми нужно разговаривать на их языке. Да и если сам актёр чувствует, что ерунду какую-то играет, это не лучшим образом сказывается на качестве спектаклей.
В любом репертуаре хочется оставаться честным. Для этого артист, произнося на сцене слова «я мандаринка», просто вынужден быть метаироничным. Ну или ему доктора вызывать пора!
— В театре «Левендаль» всячески приветствуют творческие эксперименты, поэтому твои работы прекрасно в него вписываются. Но ты ведь несколько лет работал в провинции, как воспринимали метамодерн там?
— Повсюду, где я работал — от Комсомольска-на-Амуре до Ноябрьска — я стремился не изменять своему художественному вкусу. Руководство, конечно, иногда сопротивлялось! Прилетел я как-то в очень глухое место за свои деньги, чтобы спектакль там поставить, а меня главный режиссёр встречает и говорит: «Я буду тебе подсказывать, помогать, чтобы чего лишнего не вышло, твои идеи, конечно, обдумаю, но сам понимаешь». Я после этих слов запаковал обратно чемоданы, посчитал убытки, погулял денёк по городу и почти улетел домой, и тут она прибегает снова, уже согласная делать, как я считаю нужным. После этого она вообще на несколько недель из города уехала…
Зритель, как правило, повсюду принимал мои работы позитивно. Иногда доводилось слышать, что мои постановки выделяются на фоне остального репертуара. Откровенно провальных спектаклей у меня, к счастью, не было.
— О провинциальном театре существует много негативных стереотипов: об уровне постановок, образе жизни и ценностях артистов… Каким он в целом показался тебе?
— Мне, к счастью, не доводилось работать в каких-то совсем уж медвежьих углах. Было и такое, что сам город выглядел так, будто его сильно бомбили и с тех пор не восстанавливали, а театр, благодаря его директору, был во всех отношениях в полном порядке.
В одном театре пришлось объяснять артистам, что пить энергетики за сценой или болтать в неподходящие моменты на моих репетициях неприемлемо, но со временем они поняли, что мы делаем интересный спектакль, воодушевились и работа пошла как следует.
Я не встречал каких-то страшных алкоголиков или беспросветных неудачников. Если они и были в этих театрах, то со мной не работали. Один мне попался негодяй, который состоял в профсоюзе и ходил на работу строго по часам. Как-то у нас репетиция затянулась, так он просто в середине прогона домой ушёл. Кстати, играл этот актёр козла, как раз ему по поведению образ был: вся его роль заключалась в том, что он возит на тележке Бабу Ягу, а, когда та умирает, выбегает и кричит: «Я свободен!» Я отреагировал так, что на следующий день он очень сильно каялся за свой поступок и больше подобное не повторялось.
— В Ямало-Ненецком автономном округе, наверное, своеобразно работать?
— В Ноябрьске в театр ходили слабо, в основном жёны вахтовиков, которым было скучно. В плане развлечений там вообще жизнь кипит: дорогие машины, лучшие проститутки, тридцать ресторанов на сто тысяч населения! Ну и театр в качестве особой диковинки.
— Было место, которое тебя восхитило своим уровнем?
— Хабаровский ТЮЗ. Я приехал туда на три недели на режиссёрскую лабораторию, а узнал для себя едва ли не столько же, как за пять лет в институте. Далеко не каждый коллектив нашего города сможет по своему художественному уровню с хабаровским сравниться. К счастью, этот театр имеет признание, регулярно получает самые высокие награды и премии.
— Тебе доводилось в Александринском театре работать с пьесой «День благодарения» о нелёгкой судьбе эмигрантки. Не возникает ли сейчас мыслей обратиться к материалу со схожей проблематикой?
— Да, неплохая пьеса была, о судьбе девочки, которая вышла замуж за американца и уехала к нему, а там столкнулась с абсолютно чуждой культурой, примириться с которой не в силах. Кстати, эта пьеса написана на основе реальных событий.
Проблематики подобной и раньше было много (вспомни, например, фильм «Интердевочка»), и сейчас она не игнорируется. Например, в этом году вышел спектакль Артёма Томилова «Их тут нет». Но, знаешь, меня это не особо трогает: есть, конечно, товарищи, которые уехали, но… уехали и уехали, пожалуйста, их выбор. Меня их судьба не особо сильно беспокоит.
— Расскажи, пожалуйста, про проект «Смерти нет» с твоим участием, который идёт на площадке Zal3.
— Это не совсем театральный проект, скорее постдраматический. Очень экспериментальная вещь на стыке танца, звука и драмы. Мы предлагаем интерпретацию седьмой главы повести Леонида Андреева «Рассказ о семи повешенных», историю последних дней пребывания в камере девушки, осужденной на смерть за участие в террористической группировке.
Артём Куценко и Маргарита Королькова в спектакле «Страшные сказки четырёх сторон света» (реж. Ярослав Морозов)
— Стоит ещё немного про твои постановки в «Левендале» поговорить. Фольклор человечества неисчерпаем, но тебе предстояло выбрать для спектакля «Страшные сказки» всего несколько историй. Давай какую-нибудь одну обсудим, чем она привлекла тебя.
— Все выбранные истории интересны своей небанальностью. Вот хотя бы даже про курочку: герои пошли куда-то, непонятно зачем, просто потому что кто-то что-то сказал, попали в ужасную ситуацию, причём выжил только тот, кто повёл всех остальных за собой. Причём курочка изначально зовёт всех искать Доврефьель, это большой горный хребет, покрытый снегом, то есть дойти туда они заведомо не смогут. Если вдуматься, подобные истории постоянно происходят вокруг нас. Есть сказки про хитрость, про смекалку, но сказку про глупость я не встречал никогда.
— Почему ты решил сделать «Страшные сказки» пластическим спектаклем? Это же ломает стереотипы! Рассуждая о сказках, сразу вспоминаешь бабушек, которые сидят у колыбели и пытаются читать с выражением, старуху Изергиль, ещё что-то такое.
— Изначально мы не планировали делать спектакль, это была просто театрализованная читка сказок. Но задействованные в ней артисты — Артём Куценко и Маргарита Королькова — пожелали превратить эту читку в полноценный спектакль, предложили интересные идеи, текст выучили буквально за две недели. Так как они оба обладают потрясающей пластикой, то я решил положить её в основу спектакля.
Кстати, я осенью в детском театре «Фонарик» сказку ставил, и там мы как раз поиграли с симулякрами, про которые ты говоришь: дети сидят на ковре, а актрисы-бабушки ходят вокруг них и рассказывают сказки.
— Читки в последние годы стали весьма популярным жанром. Чем они интересны зрителю, почему ему стоит их посещать?
— Я скажу честно: ничем, это надуманный формат. Просто дополнительная активность театра, которую довольно легко организовать. Мне кажется, читка реально интересна лишь тогда, когда сам драматург представляет собственное произведение аудитории, которое в дальнейшем уже будет воплощаться другими людьми в театре.
— Почему ты решил поставить «Благодать»? Ты вышел далеко за рамки пьесы по уровню качества, но сама то она не очень впечатляет.
— Во-первых, именно поэтому и взял! Не люблю быть просто репетитором совершенного материала, где всё готово. А здесь был определённый вызов для режиссёра…
Кроме того, мы репетировали потрясающую пьесу Animal lounge, спектакль был почти готов, но тут случились переломные исторические моменты, и мы не смогли официально получить право на постановку у драматурга, живущего в Германии. Получилось, что артисты остались без заслуженной награды — спектакля. Поэтому нам был нужен материал, в который можно было органично поместить всех этих ребят. Так была выбрана «Благодать».
Антонис Шаманиди и Валентина Шумеева в спектакле «Благодать» (реж. Ярослав Морозов)
— Анонсируй, пожалуйста, спектакль «Мёртвые души», премьера которого состоится осенью.
— Мне кажется, что современное общество во многом напоминает девятнадцатый век, поэтому это произведение не про прошлое, а про настоящее. Дальше зритель всё увидит сам. Хорошо я тумана напустил?
— Так и не стоит все карты сразу раскрывать! Чем ещё порадуете зрителя после завершения ремонта?
— Обновлённое фойе театра открыто для сотрудничества с перформерами, художниками, инсталляторами и другими творческими людьми. Если у кого-то из вас есть интересные идеи для экспозиции или мероприятия — обращайтесь, будем очень рады!
Фотографии предоставлены театром «Левендаль»
Понравился материал? Пожертвуйте любую сумму!
А также подпишитесь на нас в VK, Яндекс.Дзен и Telegram. Это поможет нам стать ещё лучше!
