Под управлением Теодора Курентзиса состоялась премьера хоровой оперы "TRISTIA" французского композитора Филиппа Эрсана, сочиненная на основе поэзии заключенных. С территории творческой свободы, X Дягилевского фестиваля, о несвободе рассуждает наш корреспондент Екатерина Нечитайло.
I век н.э. Древнеримский поэт Овидий, отправленный в ссылку на Понт, создает собрание писем в пяти книгах. "Скорбные элегии", они же "Печальные песни", "Скорбные песни", "Скорби", "Тристии". Он описывает свою дорогу до пункта назначения, обращается к жене и друзьям, умоляет императора Августа о помиловании, мрачно рассуждает о судьбе, осознает невозможность возвращения обратно. В одном из текстов автор признаётся, что первой причиной немилости стали именно его «стихи».
Год 1922-й. Берлин. В свет выходит сборник новых стихотворений Осипа Мандельштама, который через 12 месяцев будет издан в России под заголовком "Вторая книга". "Tristia" отсылает читателя к Овидию и Тибуллу, поэтика ассоциаций раскрывает тайны науки расставания, основные темы - любовь, смерть, античность, вера, связи и единство культур. Федра находится на соседних страницах с Петрополем, судьба страны соприкасается с хаосом, Одиссей продолжает совершать свое вечное возвращение, воспевая бесконечный путь.
1938 - й. Декабрь. Пересылочный пункт Вторая речка под Владивостоком. Молодая страна, полная энтузиазма, методично вычищает свои ряды, громко и четко настраивает гармонию идеологии, пристально следит за исполнением того, что должна музыка, положено литературе, обязан человек. "Однажды, несмотря на крики и понукания, О. М. не сошел с нар. В те дни мороз крепчал... Всех погнали чистить снег, и О. М. остался один. Через несколько дней его сняли с нар и увезли в больницу...Хоронили, разумеется, без гробов, раздетыми, если не голыми, чтобы не пропадало добро, по нескольку человек в одну яму - покойников всегда хватало,- и каждому к ноге привязывали бирку с номерком..." (Юрий Казарновский). О том, что будет происходить в ближайшие годы, напишут книги, картины, воспоминания, музыку, строчки, напоминающие заметки с того света.
2015-й. Франция. Аббатству Клерво, которое уже многие десятилетия служит тюрьмой для особо опасных преступников, исполняется 900 лет. В рамках спецпроекта заключенные получают возможность написать стихотворения, что потом будут положены на музыку Филиппа Эрсана. Цикл приобретает широкую известность, удивляет многоязычием, завораживает неиспорченностью и чистотой.
2016-й. Пермь. У каждого есть свои права, личная свобода, момент выбора. На Международном Дягилевском фестивале проходит мировая премьера хоровой оперы "TRISTIA", основанной на французском проекте, но расширенной стихотворениями русских узников. Версия уточненная, дополненная, концертная, модернизированная Филиппом Эрсаном по предложению дирижера Теодора Курентзиса, представленная хором и оркестром MusicAeterna. Человек - уже не бесчувственный винтик в механизме, эмоции которого никому не интересны, смерть не пахнет голодом и лесом, право на надежду не способен отобрать даже пожизненный приговор, грозящий самой долгой дорогой на свете.
Оркестранты точечно рассажены по всему Органному залу и даже вне него: за дверью притаился баян, в одном конце пока помалкивают флейта и фагот, в другом - скрипка и дудук, впереди - виолончель, у правого уха - труба. В полной темноте Михаил Мейлах, который когда-то был заключенным ГУЛАГа, уверенно, просто, мудро и со знанием дела начинает читать "Тропу" Шаламова. Жил человек, писал стихотворения, потом пришел кто-то в сапогах, теперь строчкам конец. Ближайшие полтора часа хор, сидящий на сцене, будет проживать чужие жизни, пропускать сквозь себя стихотворения арестантов, вскакивать, меняться местами, исполнять сложнейшие музыкальные фрагменты. То а капелла, то прислушиваясь к инструментам, то на русском, то на французском, то речитативами, похожими на резвый и ускоряющийся стук копыт. Порой в духе колыбельных, порой широким народным звуком, иногда сольно, иногда дуэтами, иногда все вместе. Филипп Эрсан, Теодор Курентзис и хормейстер-постановщик Виталий Полонский отправляют всех собравшихся в странствие по другому миру, о котором большинство из нас - к счастью - знает лишь из книг и фильмов. На пути будут встречаться новые и новые истории, события, герои, на нем безотрадно, сумрачно, неласково, на нем никогда не знаешь того, что произойдет в следующие минуты. Вот горький плач каторжанки, вот бодрый сказ о солнце, вот юный узник, рассказывающий с юмором о попытке побега, вот Мандельштам, заблудившийся в небе. Разухабистая "И вот сижу опять в тюрьме, не светит солнце больше мне...", спетая открытым звуком, усилена духовыми и ударными, превращена в походную песню, сделана манифестом; вальсок полюбивших заключенного девушек, основанный на стихотворении Светланы Шиловой "Милый зек", напоминает уютные домашние посиделки; смелый "Тост за речку Аян - Уряз" - вольная песня крестьян. Авторы премьеры предлагают исследование рамок существования, в которых можно оставаться людьми, всматривание в персональные истории каждого, откровенный рассказ без лишних свидетелей и казенных слов. Здесь "Носферату" и "Одиссея", "Божественная комедия" и путешествие Орфея, другая зона, незнакомая, чужая, ограниченная колючей проволокой. Это июнь, декабрь, март, геенна огненная, зима, Колыма. Нет никакой разницы в том, каким образом называть разлуку и одиночество.
Круги Ада, в которых находятся авторы текстов, для каждого разные. Кого-то после времени прокляли свои же, кто - то отрекся от семьи и знакомцев самостоятельно, кто - то сделал выбор в пользу преступления добровольно, кого-то подтолкнули, кого-то уничтожила своя страна. При всей сложности содержания и тем, "TRISTIA" - не репортаж из ада, наполненный подробностями мира, где радуются чужой боли, не хроника из преисподней, в которой попрекают куском хлеба, не назидательная страшилка, работающая на подсознание. Главная особенность этого действия и звучания - смирение. Спокойствие, беззлобность, принятие участи. Все уже случилось, произошло и сделалось. Сейчас самое время отзеркалить то, что мучает, гложет, дает силы на завтрашний день. В их случае фраза "нам песня строить и жить помогает" - не пустой звук. В этих текстах нет крови, вывернутых кишок, страшного быта; происходящее не пугает, а гипнотизирует; эта музыка столь прозрачна, мерцающа, непорочна и светла, что напоминает церковную службу, духовный концерт, персональную молитву каждого, кто находится в зале. Бесстрашие граничит с безумием, подлинная вера в человечество находится рядом с истребительной радостью, женский плач мешается с пением муз, воспоминания о нарах переходят в теперешнюю действительность.
"Музыка содержит в себе атомы бытия", - писал когда - то виртуоз противочувствования Мандельштам. Многочисленные короткие песни почти бесшовно соединены дирижером в общее полотно, хор - веская машина, движущаяся без сбоев, сольные фрагменты переходят в дуэты и ансамбли, сердца русских и французских текстов контрастны, но стучат об одном. Огромная ритмическая сложность, доведенная Курентзисом до ранящей остроты, напоминает скачки температуры, неприученной к постоянству, резкие форте - набат, пиано - повисший в воздухе шепот перед отбоем. Шипящие в строчках - свист топора, рассекающего зимний воздух, гласные - завывание железных дверей, согласные - беспокойные ночные выстрелы. Речь проверяют на живучесть, возводят в различные степени несвободы, сохраняют в виде музыки навсегда. Хоровая опера Эрсана ни на что не похожа, но перекликается, кажется, со всем и сразу. Она аккумулирует известное, гармонизирует былое, создавая новое, отсылает к сочинениям Бортнянского и Березовского, Шостаковича и Свиридова, Шнитке и Гаврилина. Порой близка и к плачам, и к грузинским песням, и к народным переборам "из колымского белого ада", переложенным для тонкозвучного оркестра, иногда даже машет рукой лагерным песням Юза Алешковского, которые вдруг запел стройный ангельский хор MusicAeterna. Сдержанная, благородно - возвышенная, невозмутимая, она лессирует, поддерживает, подсвечивает, уточняет. Каждый фрагмент - живое воспоминание, короткое письмо, удар памяти, ослепляющая вспышка фотоаппарата. Анфас и профиль с табличкой в руках.
В какой-то момент прослушивания не в шутку начинает казаться, что на твоей шее затягивают петлю, стены идут вперед, "шевеля кандалами цепочек дверных", воздуха становится мучительно мало. Но это лишь шоковая терапия, на время, на период. Чтобы вдуматься, принять, очиститься полностью. Создатели и исполнители вскрывают грудную клетку консервным ножом, зажигают вокруг черные свечи, заставляют работать темные причуды какой - то общей памяти, а потом, этими же самими скорбными элегиями, дарят надежду. Ту, что способна удержать в человеке веру; ту, которая имеет право на жизнь; надежду, способную свести с ума. И это лишь вершина айсберга, кромка, концертное исполнение. Больше всего после окончания этого траурного шествия к свету, находящемуся в недосягаемой близости, хочется вдруг узнать свежую новость о том, что это все только лишь вымысел. "Фартовый парень Оська Мандельштам", читавший Петрарку у костра, был отпущен на следующий день после ареста, Шаламов, вернувшись "оттуда", не сходил с ума, дневники любивших женщин, воскрешавшие события, являются простой выдумкой. Миллионам людей лишь приснились ужасы и рычаги режима, механизм смертельных ошибок остановился за секунду до их совершения, убийства и уголовные дела никогда больше не повторятся, зло очень скоро будет навсегда изжито, изгнано, сожжено, рассеяно пеплом над зонами, куда больше никто никогда не попадет. Но в тюрьме, как известно, сказок не рассказывают.
Фотографии Эдварда Тихонова
Понравился материал? Пожертвуйте любую сумму!
А также подпишитесь на нас в VK, Яндекс.Дзен и Telegram. Это поможет нам стать ещё лучше!
