12 февраля 2015 года в клубе «Грибоедов» состоялся очередной поэтический вечер Лёхи Никонова. Перед тем как выйти на сцену, господин Никонов рассказал нам, в чём измерить талант, для чего нужны соцсети и как уйти в «башню», где создаются великие вещи.
О журналистах
– Первый вопрос – об отношении к журналистам: у тебя есть небольшой опыт журналистской работы, но сегодня ты журналистов не жалуешь. Почему?
– Это была другая журналистика – скорее марк-твеновская. Я видел эту кухню изнутри тогда и вижу, во что она превратилась сейчас, знаю журналистов. Всё жёстко поменялась. Это обычная проституция. Сейчас тебе просто не дадут писать. Тогда я мог писать о чём угодно, а сейчас ты этого делать не можешь, разница между нами ключевая. Можешь называть то, чем ты занимаешься, как хочешь, но это не журналистика в полной мере, а что-то другое. Это не та журналистика, которой я занимался в девяностые годы. И это не тоска по минувшему, это простая констатация факта.
Как я могу к вам относиться? Ты приходишь с диктофоном ниоткуда, задаёшь вопросы. А я человек, который много болтает. Наболтаю чего-нибудь – на меня донос. Зачем мне это? Я стихи должен писать, а не доносы разгребать. Раньше, в 1937 году люди друг на друга доносы строчили, сейчас ты сам на себя донос строчишь – во «ВКонтакте». И одновременно по телефону. Доносчики уже не нужны. На всех уже есть дело.
– По вопросу «ВКонтакте» и прочей публичности – как понимать твоё недавнее заявление об уходе из соцсети «ВКонтакте»? Чем всё закончилось?
– Я ушёл оттуда. Моей страницей занимается Лена – мой агент. Я даю ей стихи или ещё какие-то материалы, которые нужно разместить. Афишу моего вечера, например. Она размещает. «Контакт» нужен мне для того, чтобы слушать музыку. Там очень много хорошей музыки.
– Не честнее ли тогда в самом деле самоликвидироваться?
Читайте также
– В смысле – застрелиться что ли?
– Ликвидировать себя из соцсетей.
– А рекламу кто будет делать? Клубам это не нужно. Моя страница «ВКонтакте» существует тупо для рекламы. Страница «ПТВП» существует для того, чтобы люди знали, что в этот день я выступаю в Самаре, а в этот день я читаю в Казани. Вот для чего нужна страница, а не для тщеславия и не для «лайков».
Я действительно стал меньше писать. Раньше я ночью писал стихи, утром их правил. А затем поймал себя на том, что я вместо этого с утра читаю новости во «ВКонтакте». И стихи уже забыты. Приходят только в редкие минуты вдохновения, но это херня. Нужно работать постоянно.
О гаджетах и информации
– Считаешь, что действительно назрела проблема с переизбытком информации и постепенным замещением жизни в реале жизнью в виртуале?
– Сейчас даже латинское название для этого и диагноз такой есть. А вообще на гаджеты мне плевать. Я знаю «ВКЛ/ВЫКЛ». Я даже книги с монитора не могу читать. Мне чистили недавно компьютер – 76 вирусов нашли.
– А какой у тебя телефон?
– Не знаю, сейчас посмотрим. Какой-то. (достаёт поживший агрегат Nokia C1). Его хер прослушаешь. Хотя прослушать можно всё. Всё, что мы говорим – записывается!
– То есть ты постоянно живёшь с ощущением, что за тобой охотятся?
– Любой вменяемый человек в России должен жить в состоянии опасности, если он не дурак. Ничего не видеть и не понимать можно, если тебе 23 года, например. Ты ничего другого не видел и не знаешь. Мне таких не жаль, это другое поколение, пускай они сами своё дерьмо разгребают.
– Это поколение, которое составляет 80% твоей аудитории. Ты не можешь не нести никакой ответственности за то, что происходит, например, в зале и за то, что люди выносят в голове после ваших концертов и твоих читок.
– Я не могу знать, что творится у людей в голове. Я вот после концертов ухожу с совершенно пустой головой. Серьёзно – ничего не соображаю.
– Так или иначе – ты всё равно воздействуешь. Стихотворение, которое читала со сцены девчонка во время твоего вечера в Zoccolo – явно вдохновлено твоим творчеством. И отмахнуться от этого нельзя.
– Об этом многие забыли. И поэтому многие молодые поэты считают, что они сами придумали то, что делают. Это хорошо, пусть так и думают. Так они быстрее разовьются. Мне кажется, я им мешаю развиваться, они слишком в меня упёрлись. Им нужно меня перешагивать.
- Из-за моего стиха про Пастернака на меня многие ополчились. А я атакую его только с эстетической стороны. Моя главная претензия к Пастернаку в том, что он испортил своими переводами многие большие вещи. «Гамлет», «Король Лир» - неузнаваемы. Пруста перевели именно его ученики неадекватно! Он создал переводческую школу, которая испоганила хорошую литературу.
– То, что ополчились – неудивительно. Пастернак – часть культурного кода современного русскоязычного человека.
– Это интеллигентская тема. А я вступил с интеллигенцией в бой. Все, кто делал это до меня, очень пожалели об этом. Интеллигенция – это самозванцы, и такими были всегда. Никто не понимает, что это такое. Не существует адекватного перевода этого слова на другие языки. В Англии или Америке существует класс интеллектуалов, но это совсем другое. У нас интеллигенты интерпретируют любую ситуацию под своим моральным углом и считают, что все должны это их видение разделять. Но как я в своём новом стихе написал – истина пляшет от меридиана. То, что хорошо здесь – в Африке плохо! Вообще, вопросы морали, так же, как и вопросы политики – не дело творческого человека. Многие ошибочно мне приписывают какие-то политические памфлеты и прочую дребедень. Делать из меня революционера – нелепо. Для меня поэт намного выше революционера. Артюр Рембо мне милее Дзержинского. И даже Робеспьера, которого я как-никак всё-таки люблю. Он сделал за полгода то, что не сделали до него четыре буржуазных правительства.
О политике
– Ты можешь в нескольких словах охарактеризовать свою политическую позицию?
– Я поэт. От политики последнее время я стараюсь вообще абстрагироваться. Я мечтаю о «башне». Для меня «башня» – это свобода. Марсель Пруст не написал бы «В поисках утраченного времени», если бы не заперся на четырнадцать лет в своей квартире. Абстрагируешься от всех современных вопросов и в этом вакууме творишь своё искусство. Я сейчас брежу о такой башне, но у меня на это нет средств. Джойсу давало деньги издательство, у Пруста было состояние, Толстой был самым богатым человеком после царя.
Я считаю, что я исчерпал себя в «открытом пространстве». Хочу создать что-то большое. Я с детства знал, что я напишу роман, но я его не пишу, потому что у меня нет этой «башни». «Улисс», «В поисках утраченного времени», «Анна Каренина» написаны в изоляции. Что бы мы получили, если бы Пруст не ушёл в «башню»? Ранний его роман, который он даже не хотел публиковать. Мы бы не имели автора такого масштаба.
– А как измерить масштаб автора? Ты называешь себя профессионалом в поэзии, но как измеряется этот «профессионализм»? Годами? Километражом строчек?
– Трудом! Рембо в восемнадцать лет написал всё, но это стоило ему колоссальных усилий. Это ощущается даже по переводам стихов. Анекдот такой есть – молодой Мережковский подошёл к Достоевскому и спросил: «Как писать гениально?». Знаешь, что Достоевский ему ответил? «Пострадать придётся».
– Ну Достоевский знал, о чём говорил. Как думаешь, в вечность ты уже шагнул? В историю литературы?
– Не знаю, мне это не интересно. В учебники литературы точно попал, но это не вечность. Вот ты знаешь, кто такой Арцыбашев? Это самый популярный писатель начала ХХ века в России, а в учебниках его нет.
– Ты постоянно оперируешь такими категориями как мир и война. Что ты вкладываешь в них?
– Я не знаю, что такое война. Я на ней не был и не собираюсь. Это не моё дело, я поэт. Но война – это перманентное состояние, она всегда вокруг нас присутствует – явным образом или неявным. И ты – хочешь этого или нет – будешь втянут в неё логикой событий.
– Как считаешь, география в этом смысле что-то решает? Вот относительно благополучная Франция и то, что произошло в Париже в начале года…
– Отвратительная акция. Убивать за слова или за картинки… Я не считаю эти карикатуры произведениями искусства, но не убивают за это. Смеяться можно над всем! Рабле доказал это ещё в XVI веке, для Европы этот вопрос решён давно.
– Каковы твои отношения с христианством? Символы веры на тебе и то, как ты преподносишь себя миру, отказываются складываться в стройную картинку.
– Зря отказываются. На Руси были юродивые. О христианстве я предпочитаю не говорить. Скажу так: в мире только один человек произошёл от обезьяны – Чарльз Дарвин, и он сам это публично доказал. И даже написал об этом огромный труд. Таких сектантов много, Фрейд такой же, Юнг. Современных подобных деляг полно. Если кому-то нравится происходить от обезьяны – пожалуйста.
– У тебя есть какое-то предположение, как появился человек?
– Я не знаю. Долгое время я придерживался ницшенианской точки зрения: будто я проживаю одну и ту же жизнь бесконечное количество раз, прервать или изменить этот цикл невозможно, а воспоминаний о прожитом никаких не сохраняется – только дежавю. Моё стихотворение «Белая ночь» об этом. Потом я съел восемь кубов PCP, после этого трудно оставаться атеистом. Сейчас уже лет пятнадцать не употребляю галлюциногенов. И даже не пью алкоголь.
– Скажи, существуют для тебя такие понятия как «патриотизм» и «родина»?
– Они для всех существуют. Только их часто используют для того чтобы людей обдурить и развести на бабки. Нельзя такие вещи транслировать массово, это интимно. Какой же я русский поэт, если для меня нет России? У меня была возможность уехать с другом в Голландию. Но я решил остаться здесь – ничего не умею.
– А национальность?
– Не имеет значения. В России это никогда не имело значения. Россия – многонациональная страна. Русский человек – это не национальность, это определённый взгляд на вещи. Вот Сталин был русским человеком. Национальность – вопрос моральной самоидентификации. Нет плохих или хороших наций. Я бы убрал все границы, пограничников – ходи где хочешь. Так ведь и было до XIX века.
О современной литературе
– Ты следишь за современной литературой?
– Я читаю сейчас только исторические книги и поэзию. Художественную литературу вообще не воспринимаю после Селина. Последнее что прочитал – это было «Красное на чёрном» Стендаля.
– Хорошо, а Шаламов, которого мы здесь поминали – это документалистика, исторические хроники? Или художественная литература?
– Бодлер говорил так: что бы ни писал автор – он всегда пишет о себе! А Шаламов – великий русской писатель. Писателя такого уровня я среди современных авторов не вижу. К нему приближается, может быть, Пелевин.
– А нет у тебя ощущения, что Пелевин – это не в полном смысле слова самостоятельный автор…?
– Пелевин – это тренд? Ну да, он этого и хотел, мне кажется. Это его стратегия, каждый автор имеет право на свою стратегию. Я не хочу судить Пелевина, некоторые его книги мне очень не нравятся. Но глупо отрицать, что «Чапаев и Пустота» – лучшая книга девяностых. Книга, описавшая эти же девяностые «по горячим следам». Никто этого не сделал, кроме Пелевина, поэтому эта книга останется в истории. Я тогда жил, так всё и было, мы себя действительно так и чувствовали, понимаешь?
Мне вот посоветовали недавно Прилепина почитать. Он написал книгу про ГУЛАГ, но я её ещё не читал.
– Вот и я не читал… как он на такую тему замахнулся – непонятно.
– Спасибо тебе. Желаю тебе до твоей «башни» всё-таки добраться.
– Спасибо.
Беседовал Алексей Нечаев
Понравился материал? Пожертвуйте любую сумму!
А также подпишитесь на нас в VK, Яндекс.Дзен и Telegram. Это поможет нам стать ещё лучше!
