Давид Ланди – творческий псевдоним писателя, чей дебютный роман «Биоген» вышел в прошлом году в издательстве «Рипол-классик». Мы поговорили с Давидом о том, что такое мультовый роман, о многослойных текстах и в качестве бонуса послушали парочку сатирических двустиший.
— Давид, одни называют «Биоген» интеллектуальной литературой, другие – психоделическим трипом, третьи – откровением безумца. Кто-то, прочитав «Биоген», испытывает потрясение, кого-то эта история трогает до слез. Но многие бросают роман, не дочитав его до конца, и я хотела вас спросить: почему такое крайне противоречивое отношение к вашему произведению? Но вы попросили меня поинтересоваться, как наступило сегодняшнее утро, и я спрашиваю об этом.
— Сегодняшнее утро наступило внезапно. Я очнулся от изнуряющего завывания бензопилы, которой мой сосед пилит по утрам дрова, когда наш хутор заметает снегом или засыпает сахаром. Дуб борется, сражается, сопротивляясь так бесстрашно и так самоотверженно, что мне становится его жалко. Он знает, что если металлическая цепь агрессора вклинится в строй сплоченных волокон, она расчленит их на дрова, а затем расколет на небольшие группы и отправит в печь поражения весь ствол, каким бы крепким и могучим он ни казался изначально. Бензопила работает с надрывом, старательно вгрызаясь вывернутой наизнанку пастью в плоть благородного материала. Шум нарастает, звенит, грохочет, и разорванные куски некогда красивого тела падают, как подкошенные в бою солдаты, на мягкую землю, покрытую рыжими опилками отстрелянных гильз.
Не выдержав нервного напряжения, я вскакиваю с кровати и, накинув майку на фуфайку, выбегаю на улицу, где отбираю у недоуменного мужика пилу, отпиливаю ему голову и расчленяю ствол, получая от этого процесса феерическое наслаждение. Капли крови, подхваченные звеньями зубастой сволочи, разлетаются в стороны брызгами липкой росы и создают в небе алую радугу. Я работаю не покладая рук до тех пор, пока не превращаю соседа в ровную поленницу мелко нарезанных конечностей, подобной тем, что я видел на окраинах Венского леса. Но потом, стоя над грудой разбросанных по земле дров и держа в руке орудие убийства, я вдруг вспоминаю, что в прошлом году уже зарубил этого чудака и закопал его тело в лесу, под раскидистым старым дубом. Теперь в том месте, где останки соседа питают плодородную почву планеты, образуя симбиотическую связь с корневой системой дерева, появилось много трюфелей, создавших, в свою очередь, микоризу звена в общей цепочке вечного двигателя экосистемы. А благодарная мне природа заблагоухала умиротворением завершившейся битвы...
Вот в это самое мгновение я и просыпаюсь по-настоящему!
Читайте также
— Давид… Все было на самом деле?
— Нет. Это был отрывок из романа «Биоген». Непосредственное знакомство с текстом является лучшим ответом на ваш вопрос. Я мог бы привести отрывки из романа, способные расширять сознание или содрогаться, подобно тому отрывку, что я опубликовал здесь, но решил сегодня воспользоваться эпатажем.
— А как вы характеризуете свой роман? Это нон-фикшн или что-то другое?
— Роман «Биоген» является первым мультовым романом. Я использовал эту формулировку в рукописи, но, чтобы не вводить читателя в заблуждение, формулировка была удалена во время издания книги.
— Почему «мультовый»?
— Слово «мультфильм» происходит от слияния multiplicatio – «умножение», и film – «плёнка». В слове «мультовый» используется только первая часть – multiplicatio. В математической трактовке умножение – это умножение множимого и множителя, результатом которого является новое число (произведение). В литературном умножении «Биоген» – это умножение текста и подтекста (множимого и множителя), результатом которого становится рождение нового смысла (нового произведения). В отдельных местах «Биогена» подтексты нижних пластов достигают двух-трех ступеней.
Помимо этого, в романе принимают участие многие персонажи мультфильмов, а одним из главных героев является Мульт, играющий роль альтер эго с признаками диссоциативного расстройства идентичности.
— Давид, расскажите в двух словах, о чем «Биоген»?
— Это роман о детях и не только. Роман начинается с побега главного героя из детского садика, а заканчивается летними каникулами после окончания первого класса. Эти каникулы протекают в атмосфере психологического триллера, где мир изменяет привычные форматы реальности, а белые стены дробят, умножают и подчеркивают детские фантазии, вызванные приемом психотропных препаратов.
Как цветок распускается из бутона, так и взрослые вырастают из детей. Если вскрыть чашечку бутона пальцами, развернуть венчик и вывернуть из него лепестки, то под палящими лучами солнца они скукожатся, скрючатся и засохнут, какими бы прекрасными эти лепестки ни были изначально. То же самое происходит и с детьми: если вывернуть им душу до того, как сформируется их внутренний мир, они никогда не станут людьми, способными делать наш мир лучше.
— В вашем романе более пятисот сносок. В такую, казалось бы, небольшую историю маленького мальчика вы умудрились поместить огромный пласт мировой истории и культуры. Тяжело создавать многослойный текст?
— Многослойный текст создавать очень тяжело. Приходится перелопачивать не только собственную память, но и кучу исторических, научных и литературных сведений, и потом вживлять их в обычный текст. Главная сложность заключается в процессе создания текста, способного не только нести двойной смысл, но и трогать читателя до слез. Передать трагедию и суметь вложить в нее второй смысл – перенести в двумерное пространство сочинения. Это как с пространством времени: научной средой принято считать, что пространство времени – одномерная ось невидимой протяженности, где каждый момент времени параметризуется одной точкой координатой. Но на самом деле, пространство времени может изменять не только свою скорость и кривизну, находясь в пространстве гравитационной сингулярности, но и пребывать в других состояниях, нарушая известные нам законы физики, но не нарушая модальность собственного течения.
То же самое происходит и с текстом, когда в него вкладываешь двойной или тройной смысл. Смысл может изменяться и течь в обратном направлении – отражать или зазеркаливать наши эмоции и мысли.
А те пятьсот сносок, что сегодня видят читатели «Биогена», это только вершина айсберга. Изначально в романе было более полутора тысяч сносок, и после их сокращения многие подтексты растворились, как растворяется в пространстве сущности ее акциденция. Я рассказывал об этом в одном из своих недавних интервью.
— Давид, чем вы занимаетесь сейчас?
— В прошлом году я закончил новую книгу «Дневник Бога», отрывок из которой опубликовал американский русскоязычный литературно-художественный альманах «Новый континент».
— Почему не российский журнал?
— Журналы, которым я посылал этот текст в России, отказались его печатать. С тех пор сочиняю сатирические двустишия.
— Порадуете?
— С удовольствием:
Когда бросаешь вызов подлецу,
Вложи в него кувалду или гири.
***
Я верю в то, что мы не дураки,
Не дураки моим словам не верят.
***
Когда бы на носу росли котлеты,
Лапша была бы, кстати, на ушах.
***
Я вышел в люди, посмотрел вокруг
И понял, что они меня не ждали.
Остальные двустишия можно увидеть на моей странице в «Фейсбуке».
Понравился материал? Пожертвуйте любую сумму!
А также подпишитесь на нас в VK, Яндекс.Дзен и Telegram. Это поможет нам стать ещё лучше!
