Феномен Джулиано Ди Капуа известен давно, но непостижим по-прежнему. Понять загадочную русскую душу далеко не всегда способны мы сами. Рассказать о ней так, чтобы заинтересовать или хотя бы не быть осмеянным, удавалось немногим. А рассказать честно, без прикрас, но с безграничной любовью — вовсе единицам. Сразу невольно вспоминаешь Некрасова и Достоевского, однако дальше становится куда сложнее, с иностранцами — совсем трудно. Джулиано приехал в Россию взрослым и в значительной степени сложившимся человеком, но уже через полтора десятилетия, кажется, знал про русскую душу всё. Одна успешная постановка могла быть случайностью, две — помощью высокопрофессиональных консультантов, но он делал это снова и снова… Так что премьерный спектакль нового сезона «Крысолов» в высочайшем художественном уровне сомнений попросту не оставлял.
Одноимённая поэма Цветаевой, вопреки возможным ожиданиям, не легла в основу спектакля, точнее говоря, сюжета. Здесь нет ни пространной вариации на тему средневековой легенды о городе Гаммельне, ни обильного цитирования авторского текста. А вот нерв, заложенный в поэме, никуда не исчез, даже наоборот: рваную, отрывистую ритмику произведения актёры активно дополняют соответствующими движениями рук и тела, а для воспроизведения выбираются строфы, написанные преимущественно хореем, тогда как фрагменты с более мягким трёхсложным размером опускаются. Звуки трубы на протяжении всего спектакля увлекают в неизвестность, протяжно, призывно — так, будто она находится в руках того самого мистического Крысолова.
Спектакль повествует о судьбах людей, оказавшихся в воспитательных колониях или смежных с пенитенциарной системой заведениях. Истории героев просты и предсказуемы: украл какую-то мелочь, не особо то и нужную — получил реальный срок. Угнал трактор покататься — тоже получил срок. Совершил хулиганство в нетрезвом виде — исход всё тот же. Но именно своей простотой эти сюжеты и шокируют: дорога в никуда слишком широка и не требует особой входной платы со ступившего на неё, помимо разве что упомянутой выше водки. Актёрам (Александр Кошкидько и Игорь Устинович) не приходится прибегать к глубокой психологизации или гримироваться под подростков: облачившись в чёрные арестантские одеяния с подчёркнуто белыми воротниками, они рассказывают истории своих героев спокойным, ровным голосом, иногда дополняя его чем-то вроде частушек. Воспитателям в колониях не легче заключённых, да и на довольно большом расстоянии от зоны всё прогнило: вспомним хотя бы исполненный Илоной Маркаровой монолог уволившегося после долгих лет работы в органах следователя, потерявшего возможность исполнять свои истинные обязанности из-за косности и цинизма системы. Способна ли такая исправительная система кого-то и что-то исправить?..
Материал, столь сложный, болезненный и драматичный в своей проблематике, неизбежно ставит перед соблазном подать его непосредственно, напрямую, создав эффект эмоционального цунами, сокрушающего зрителя. Джулиано Ди Капуа отказывается от этого примитивизма и работает тоньше, деликатнее. Здесь есть насмешливая ирония: чего только стоит сцена, в которой Илона Маркарова выходит на сцену в маске не то крысы, не то волка, садится за пианино и начинает играть, демонстративно обернувшись к залу, а потом так же загадочно уходит. Есть и сарказм, как лёгкий (хотя бы в тех самых частушках про всех членов семьи рассказчика, которые тоже сидели), так и много более глубокий. Например, герой Андрея Жукова рассказывает невидимому собеседнику про то, как только в тюрьме сумел реализовать мечту писать песни и играть их людям, а потом исполняет одну из них под гитару. А песня про Родину, которая сумела дать ему лишь берёзовый сок, берёзовую кашу и берёзовый гроб… Есть и обескураживающие, будто обливающие ледяной водой переходы: шутки и насмешки с историей о том, как заключённые сами заразили себя СПИДом, боясь стать опущенными, могут разделять считанные секунды. Спектакль, подобно мозаике, собирается из фрагментов, создавая эффект капли из известной пытки, раз в несколько секунд падающей на темя, поначалу безобидной, а под конец сокрушающей.
Катакомбы Петрикирхе чрезвычайно подходят по своему антуражу для подобного художественного материала. Запустение, сырость, низкий сводчатый потолок сценической площадки, надписи на стенах… Помещение становится прекрасной декорацией к происходящему на сцене (хотя уже само это пространство назвать сценой можно лишь с изрядной натяжкой) и, в частности, помогает органично и деликатно встроить в ткань спектакля неизбежный для такого материала тюремный код: краткое содержание цветаевской поэмы под аккомпанемент записей речи, обильно использующей гарлемский сленг, чтение сочинений Блаженного Августина о добре и зле с комментариями, лексически близкими отечественному блатному жаргону, минималистичные тёмные одеяния актёров, цепи и наручники, закрывающие собой занавес.
Впрочем, разговор о тюрьме — одновременно и рассуждение о свободе. Недаром в спектакле наряду с цветаевским появляется и «Крысолов» Бродского, являющийся гораздо более прямолинейным и политизированным в широком смысле этого слова. Тут скорее не разочарование и сомнения, а вполне программное высказывание:
«Нас ведет Крысолов! Крысолов!
Вдоль панелей и цинковых крыш,
И звенит, и летит из углов
Светлый хор возвратившихся крыс».
В этом месте режиссёр вновь оказался перед соблазном конъюнктурного решения, так и склоняющего сделать акцент на первой строке. Такое перекладывание ответственности было бы принято в определённых кругах вполне благосклонно. Однако кажется, что Джулиано Ди Капуа волнует в первую очередь иной, гораздо более болезненный вопрос: почему же мы сами превратились в хор возвратившихся крыс?
Ответ тут, пожалуй, следует искать в одном из финальных монологов Игоря Устиновича. Ценим ли мы свою свободу, имея её, если в большинстве своём столь бессмысленно её теряем? Знаем ли, как этой свободой распорядиться, вновь её обретя? Похоже, что нет… Вот и выходит, что единственным стимулом к обретению свободы является преодоление физической несвободы, а не воля, характер, дух. Возможно, в этом-то и заключается основная проблема современной России — бедность от осознания собственной бедности, несвобода от отсутствия понимания свободы…
В начале прошлого столетия Александр Блок своё проникнутое болью и отчаянием стихотворение «Грешить бесстыдно, непробудно…» всё же не смог не закончить признанием: «Да и такой, моя Россия, ты всех краёв дороже мне». Вот и подобный спектакль завершить просто так было нельзя, даже если случившееся едва ли вызывало у кого-то подозрения в неискренности.
Последнее слово о любви звучит тонким, отменно слаженным многоголосием, так напоминающим русские народные напевы. И слово это каждому из нас прекрасно известно с детства:
«Не знаю счастья большего,
Чем жить одной судьбой:
Грустить с тобой, земля моя,
И праздновать с тобой».
Источник фото: Театро ди Капуа/Тая Овод
Понравился материал? Пожертвуйте любую сумму!
А также подпишитесь на нас в VK, Яндекс.Дзен и Telegram. Это поможет нам стать ещё лучше!
