Том
Хочется начать рецензию, подражая тексту «Стеклянный зверинец» Теннесси Уильямса, драматурга и лауреата Пулитцеровской премии. Рецензия-память о самой мартовской постановке, когда всё было понятно и не было вечных проблем с издательствами, а за окном таял снег, хотя бы это был и не петербургский апрель. Подражание в трёх строчках кончилась, как и присутствие автора. Спектакль Дмитрия Хохлова вышел под заголовком «Драма воспоминаний», что совпадает с авторским определением «пьеса-воспоминание».
«Спектакль говорит об эпохе. Об очень конкретной об эпохе кризиса, об эпохе перед Второй мировой войной. Том часто говорит о том, что мир готовится к бомбардировкам, про зонтики Чемберлена, про Гернику в Испании. То есть, задаётся очень конкретное время «Великой депрессии», время каких-то экономических переворотов и новых свершений, которые не совсем ясны для людей, то есть они не совсем понимают, хорошо ли это или плохо. В момент, когда происходит что-то глобальное что-то ужасное. Вот когда людям плохо, нужно, на мой взгляд, заниматься очагом в семье, потому что если в мире разруха и внутри очага разруха, если начинать от малого к большому в семье, наладить связи, думать о ближних, спрашивать, то, может быть, возможно от семьи пойти к чему-то большему с точки зрения налаживания связей»,– делится видением главной мысли режиссер Дмитрий Хохлов.
«Стеклянный зверинец» – тоже своего рода пьеса об ушедшем в нескольких лицах и в двух актах. Почему-то перед началом действия в зале небольшой ветерок, условность декораций – почти без мебилировки, с сеном на фоне, они чем-то напоминают «Рассказы Шукшина» московского Театра Наций. Но американщина, в образе южный бесконечных полей глубинки какого-нибудь Канзаса – своеобразная «американщина», но при этом в постановке Дмитрия Хохлова нет вычурности. Глаза выхватывают отдельные предметы: проигрыватель с пластинками, стулья и сам центр постановки – зверинец – словно обрывки текста или фрагменты памяти.
Зрители достаточно молодые, и удивительно, почему присуща и им тоска по прошлому. Чтобы выжить, необходимо помнить, но в то же время уходить, чтобы искать. Как будто всякому герою, подобно Одиссею, стоит уйти как можно дальше от родины, чтобы обрести себя и, в конце концов, вернуться к тому, от чего убегал.
Главным героем, как и в спектаклях «Я — Зощенко», «Мастер и Маргарита», «Довлатов P.P.S.», становится начинающий писатель Том (Максим Блинов), любитель кино и литературы, вынужденный работать в магазине, чтобы прокормить сестру и мать. «Правда, принаряженная иллюзией» — его жизнь, о которой он постоянно думает. Том —- пленник своих воспоминаний. У театра есть определенный почерк, и Дмитрий Хохлов наследует выше перечисленным работам Максима Студеновского, Григория Козлова и Аллы Зиминой. Об этом еще в своих очерках о театре «Мастерская» писала Елена Горфункель. Определённый образ художника, как бы командующего сбоку, совсем рядом над своими воспоминаниями и историей, создаваемой прямо на глазах у зрителя.
Читайте также
Вообще, слово «воспоминание» — главное здесь. Полупрозрачный занавес покрывает дальнюю часть сцены, как пелена наши воспоминания. Фотография отца здесь вкраплена в виде образа в окне, и во время упоминаний об уходе из семьи он «оживает», покачивая шляпой. Бесформенная фигура в плаще, которую помнит лишь мать Тома, вечно рассказывая о том, как хорошо они жили. Обращение к зрителю, введение в действие спектакля происходит от первого лица, и зрителям представляется типичная картина жизни среднего класса: выживание от доллара до пенни, и неизвестность, что будет завтра даже с сидящими в зале. На несколько часов создается ощущение, что времени больше не существует, настолько происходит погружение в историю.
Дом Уингфилдов иллюзорен. На столе стоит невидимая еда. По-настоящему герои только курят «Мальборо» и выпивают крепкий виски. Закуривают и запивают внутреннее несовершенство. Дом существует как место встречи и покоя. Теперь пелена не только в дальней части сцены — она заполнила внутреннее пространство дома синим дымом, разум — лёгким опьянением. Она погрузила жителей в ирреальное.
Главный же герой и с болью, и с радостью вспоминает символ своего счастья — это родной дом. Пускай он небогат, практически прототип «человейника» с несколькими квартирами в одном доме, но притом постсоветским людям это близко, и чем их квартирки отличаются от наших архитектурных особенностей? Где почти всё одинаково, те же бюро и шифоньеры — пережитки прошлого, которые выбросят сразу же, как только уйдут их хозяева, потому как никакой исторической ценности не несут. Отец сбежал, а денег платить за жилье нет – снимают ли они квартирку или нет, о том история умолчала. Но пространство целиком как будто бы принадлежит Уингфилдам.
У Максима Блинова Том не кичится своим авторским «всезнайством». Он на рассвете карьеры и на обломках цивилизации, когда время Великой депрессии заставляет забываться в кино и опьянять себя воспоминаниями о временах, когда было хорошо и спокойно. Том до конца не знает, как жить дальше и сейчас, как нести и преодолевать боль раннего взросления, осознания национальной трагедии . Тогда время не казалось приятным, но было лучше. Определённо. И сытнее, и спокойнее. Но это побочный эффект большой ответственности, постоянной подработки и осознания невозможности жить в провинции человеку с умом. Все его эмоции умещаются в усталость и невозможность реализовать себя, ведь нужно кормить и обеспечивать домочадцев.
Тому Уингфилду надеяться не на кого, а образ дома предстает сразу в двух аспектах: места, которого уже нет, и места, что навсегда остается в сердце. Двойственность «уехать нельзя остаться» ощущается Томом как нельзя остро, но он понимает, что обратно путь все же закрыт. Хотя и возвращаться туда не хочется. В душе Тома слишком много боли, и он её преодолевает посредством написания пьесы.
Аманда
Если у каждого молодого героя в театре Мастерская есть «вариация», т.е. может играть совершенно другой артист, то у матери нет альтернативы. Родителей не выбирают, но любят. Почти как жизнь. И проводником в жизнь, в мир искусства для Тома стала именно мать.
На роль Аманды пригласили 45-летнюю актрису Юлию Нижельскую. В 1996 году дипломный спектакль Юлии Нижельской также был по пьесе Уильямса — и это тоже «Стеклянный зверинец», и она играла Лауру. Иронично, ведь все Лауры когда-нибудь становятся Амандами. Возможно, из-за давней связи Нижельской с этой постановкой её актерская работа значительно отличается от классического прочтения персонажа матери: часто Аманда представлена либо как маразматичная старуха, либо злобная женщина бальзаковского возраста с нездоровым проявлением гиперопеки. Но если посмотреть внимательно на постановку Дмитрия Хохлова, то Аманда здесь символизирует дом. Мать как символ того, что есть с тобой всегда и никогда не исчезнет.
Героиня Нижельской достаточно взрослая, но в то же время роковая женщина, вечно вспоминающая о том, как к ней сваталось огромное количество молодых людей. Аманда была богата, счастлива и купалась в роскоши. Теперь у нее остались воспоминания и немного ветхих тряпок в сундуках. Достаточно комично, когда мать Уингфилдов пытается влезть в когда-то роскошное платье для встречи предполагаемого жениха Лауры - Джима. В какой-то момент героиня даже забывает, что герой Джима пришел к Лауре, а не к ней, поэтому начинает заигрывать с ним. Вот как сама актриса трактует этот образ: «С Томом она ведет себя так жестко, потому что он за старшего, потому что он за мужчину, потому что он взрослый. Потому что он должен ей помогать. А все пока только на ней одной. И тогда Аманда вынуждена поставить ему условия, чтобы он пригласил какого-то молодого человека. Это последняя зацепка, чтобы выдать дочку замуж. Что с ней будет завтра? Ей уже 24 года. И главное вовремя успеть сказать, что ты любишь родного человека человека. Это касается и друзей, и близких».
Лаура
Стеклянный зверинец — небольшая игрушка, подвешенная как будто бы над колыбелью человечества. Достаточно христологический знак, ведь даже над яслями Иисуса была подобная. Бесконечность, уносящая наши проблемы куда-то в мир даже не воспоминаний, а в мысли, которыми мы думали в детстве или молодости.
В экранизациях пьесы зверинец был чем угодно: фигурками в сервантах (первая американская экранизация 1950 года, режиссер Ирвинг Рэппер), хрусталем (1973, режиссер Энтони Харви) и вообще символом успешного быта, но не колыбельной, связывающей мир взрослых и детей. Но по концепции режиссера театр «Мастерская» должен был отойти от бытовых советских ассоциаций. О создании декораций рассказала художник Елизавета Мирошникова: «Для нас было принципиально важно, чтобы каждая фигурка – жирафик, птичка – были уникальны, ручной работы. Эти фигурки не покупные, их вручную сделал бутафор, вырезал по моим эскизам. Главная фигурка - единорог. Я помню, что перед премьерой актеры случайно уронили единорога, и у него правда отпал рог. Потом мы придумали, что каждый раз можно рог подклеивать. Мне кажется, что каждый раз Лаура отламывает кусочек от него, но мы не заменяем его».
С описания стеклянного зверинца было бы лучше всего начать разговор об исполнительницам роли Лауры , души пьесы. Спустя много лет Том не может простить себя, преодолеть боль. Но героиня Кристины Куцы — единственная, кто не думает о себе и пытается сохранить мир в семье. Постоянное включение пластинок и зверинец – это образы счастья, которое было когда-то, когда отец не был только силуэтом.
Хореограф Николай Куглянт обернул воспоминания Лауры в причудливые танцы, извилистые, как сама душа. Свет приглушается, и Лаура плавно движется среди приветливых силуэтов единорогов, жирафов, звездочек, шариков и рыбок, — мира детских грез, которые и связывают душу с вечностью. Нежные взмахи рук, невесомость и легкость Кристины Куцы говорит о том, что действующие лица наших воспоминаний – не просто персонажи, созданные для фона. И не нужно идти позориться в школу, прикрывать свои руки (по одной из версий, у Лауры полиомиелит). Она с самой собой. Ее движения настолько воздушны, что даже непонятно, танец ли это, и вообще движения достаточно трудно описать, они иллюзорны и изображают полет.
И когда к ней приходит Джим (Антон Горчаков), то, конечно, она не может вымолвить и слова. Притворяется, что падает в обморок. Но затем между ними происходит очень трепетный и серьезный диалог. Лаура знакомит его со своим миром, спрятанным от общего понимания по причине непохожести. Показывает газетную вырезку с лицом Джима, что хранила много лет. А он ей предлагает выпить и жвачку. Настолько разочаровывающий очаровательный образ, что в память о нем Лаура дарит кусочек разбитого единорога, практически своего сердца. Достаточно замкнутая девочка ведет себя как взрослая женщина, переживая скорбь по близким и не думая о себе. Ей горько, что так много ссор и ее счастливое детство создано самой Лаурой. Хотя она старается смягчать и заботиться о домочадцах, встречает Тома после бессонной пьяной ночи, встает между Амандой и сыном, когда они ссорятся. Мать думает о доме, Том думает о карьере. А кто подумает о любви?
Джим
Всем хочется быть таким, как Джим (Антон Горчаков) – успешным плейбоем, филантропом и ходячим комплексом неполноценности. Во многих американских версиях сценическим решением было сделать героя нетрадиционной ориентации, и оказывалось, что Джим и Том влюблены друг в друга. Потому Джим называет Тома Шекспиром, и проявляет к нему так много мечтательного внимания. Но если говорить о цельном образе, то он воплощает апологию несбывшейся мечты, надежд всех домочадцев. Джим нравился обществу, подобно Аманде, делал успехи в литературе и чтении, как и Том, но только любви Лауры ему не хватает. Он боится, что больше не соответствует непорочной чистоте девушки, так и не оправдав всеобщих ожиданий.
Режиссер спектакля говорит об образе следующее: «Он дает надежду ложную. Он не может принять ответственность, и в этом намного слабее, чем Лаура. Он несовершенен, и тоже ищет свое счастье». Джим представляется такой банкой томатного супа «Кэмпбелл» Уорхола - как бы американской, идеальной, поражающей, но как только суп выльют — она окажется просто жестянкой. И в глубине души Джим осознает, что его жизнь кончена, в горькой усмешке читается, что его остается лишь выбросить. Без наполнения Джим и представляется носителем особой пустоты, общественной. Он должен был стать героем для всех, а перед нами сплошное разочарование, и мы, как зрители, не понимаем, почему он предпочитает какую-то красивую американку с идеальным начесом и прекрасным домом. Вот потому он и пуст. Выбрал счастье в обмен на жизнь в нищете и страданиях, но для такого нужна уверенность, быть заменой Тома и сгинуть в американской глубинке. И в то же время бросивший их, как и отец, художник Том не вызывает отвращения, а лишь сочувствие. Сцена разделяет прошлое и настоящее, Тома и Аманду, Лауру, Джима еле заметной завесой. Почему Том идет дальше, а они остаются в прошлом? Загадка Теннесси Уильямса, и даже хорошо, что мы это не узнаем.
Отец – делу венец
Том повторяет сценарий своего отца, и изредка его тень в окне оживает и покачивается, особенно в те моменты, когда Том выпивает или задумывается, проживает тот же путь, что и отец, с поправкой на рефлексию в собственной пьесе. Такая лояльность и преданность образу отца. Но он – не образец, его просто не могут отпустить туда, куда и следовало – в прошлое, и его тень довлеет над домом Уингфилдов.
Творческий дебют Дмитрия Хохлова в театре «Мастерская» говорит о семье, которую нужно строить в тот момент, когда вокруг подготовки к бомбёжкам, значительную роль играют анекдотические «зонтики Чемберлена», символизирующие напряженную ситуацию между державами и главным агрессором того времени – Германией. И лишь дебри воспоминаний и детали становятся прибежищем.
В конце концов, Том скажет своей боли и семье «пока», преодолеет и пойдет дальше искать себе место и прибежище, объездив много стран и побывав во многих приключениях. Но семья навсегда с ним. Герою легче от прощания, а зрителю тяжелее, потому что с самим собой мы остаемся навсегда. Пленники воспоминаний и бед, которые мы, люди, привыкли называть опытом. На спектакль идти безусловно стоит – актуальность безвременья и бездействия, когда хочется спрятаться или уехать в прошлое, сейчас трогает всех. Но за стенами театра на Народной улице - театра «Мастерская» - наша жизнь почти такая же спотыкающаяся о сцены из прошлого, о любовь и праздник, который всегда с тобой. Праздник памяти.
Фотографии театра «Мастерская», фотограф Стас Лёвшин
Понравился материал? Пожертвуйте любую сумму!
А также подпишитесь на нас в VK, Яндекс.Дзен и Telegram. Это поможет нам стать ещё лучше!
