Несмотря на масштабную реконструкцию, музей Чехова работу не прекращает и в Мелихово «весна» состоялась. И это почти чудо: чиновники признают, что вкладывать немалые деньги в реставрацию и развитие культурного центра в месте, удалённом от больших городов и основных туристических троп, – рискованное предприятие. Тем не менее, проект одобрен, реконструкция идёт, а параллельно движутся экскурсии и давно ставший традиционным – уже 25-й – Международный театральный фестиваль «Мелиховская весна».
На фоне цветущих плодовых деревьев можно побродить по уютному имению Чеховых, совершенно непохожему на распространённое представление о дворянском поместье. Здесь - маленькие кирпичные и деревянные домики и хозяйственные постройки, крохотный прудик, который, очевидно, не годится для спектакля Кости Треплева. Хотя кукольная постановка так и просится. На проходной можно купить брендированные сувениры с цитатами из переписки писателя, в том числе деревянные линейки с крокодилом и знаменитым обращением «Крокодил души моей». Конечно, не только это; есть ещё немало книг с исследованием творчества Антона Павловича в разных ракурсах и аспектах.
На лаконичной, пахнущей сосной выставке «Рисунки Чехова» визуализированы результаты исследований автографов писателя и его зарисовок-иллюстраций в тексте писем. Они стали настоящим событием для посетителей, вызывая почти детскую радость. Кто-то не может найти идею для лекции об авторе, а тут чей-то творческий ум из крохотной детали создал тему для экспозиции. Как менялся автограф – от юношески нарочито-выдуманных завитушек к лаконичному акрониму – можно узнать на интерактивном стенде, где эти подписи расположены по годам, с оборотной стороны портретов писателя. Таким образом, можно видеть как менялся и человек внешне, и его символическое самообозначение. Иллюстрации-миниатюры в другом секторе экспозиции, они словно делают великого писателя ближе к нам, вечно рисующим нечто на чеках или в пробелах кроссворда, хотя экскурсовод уверяет, что Чехов рисовал как раз не на полях, когда мысль не идёт, а, наоборот, через рисунок уточнял идею.
В пьесах Антона Павловича, как и в имении Чеховых, много воздуха, пространства для творческого воображения постановщиков. Здесь есть цветущие клубника, яблони, вишни, но мало места, где можно спрятаться – всё прозрачно и зыбко.
Чеховские пьесы, безусловно, отражают состояние современного автору общества, его мечты об утраченном, возможно, никогда не случавшемся «золотом веке», но уже более ста лет они не сходят со сцены, и каждое поколение находит в них что-то своё. Никто не живёт в «золотом веке», он всегда где-то в прошлом. Ибо любой сад, дом, или шкаф, который вы в детстве поцарапали – это не имущество, а воспоминания, которые давно разошлись с физической реальностью.
Открывала фестиваль на свежем воздухе постановка МДТ «Чайка» - «сочинение для сцены Льва Додина по мотивам одноимённой пьесы А.П. Чехова» 2022-го года.
Чехова можно ставить бесконечно – двух одинаковых спектаклей не найти. Вы понимаете, что речь здесь совсем не о приёмах деконструкции, хотя и она нередко встречается, как, например, в постановке Мотои Миури в театре «Читен» (Киото, Япония). Миури оставил всего 6 персонажей, которые через суету повторяющихся действий создают ощущение рутинности, неуникальности происходящих здесь и сейчас событий. Весь текст звучит на японском, на русском языке актриса Сатоко Абэ своим тоненьким голоском, сформированным совсем иной фонетикой, произносит только одну фразу: «Надо любИть и вЕрить!», делая акценты на ударениях. Так и остаётся звоном в ушах эта реплика, хотя рефреном, контрапунктом повторялись другие тексты. Чтобы двигаться вперёд, надо любить и верить…
Или «Чайка» Евгения Марчелли в Волковском театре (Ярославль). Режиссёр в поисках ключа к пьесе, шёл от птицы чайки как хищницы с неприятным голосом, которые, вероятно, могли Чехова будить своими шумными драками у побережья. Отсюда: Нина – бессовестная хищница, которая разрушила жизнь и Аркадиной, и Тригорина, и Треплева.
В спектакле Петра Шерешевского в Театре Малыщицкого (Санкт-Петербург) фантазия режиссёра блестяще проявилась в визуальных комментариях, например, когда Тригорин объясняет «наивной» Нине, что труд писателя – это рутина, он неистово и виртуозно рубит капусту в тонкую миллиметровую соломку; даже творческий процесс когда становится основным средством выживания не отличается от круговерти домохозяйки, прикованной обязанностями к плите. А ближе к финалу и Костя занимается заготовкой традиционного для наших широт овоща, но далеко не так виртуозно он владеет шинковкой – не та у него летит сломка, не та, да лопухи просто. Форму спектакля постановщик определил как «концерт для фортепиано – одного небольшого и восьми маленьких». Концерт – это, как правило, полифоническое произведение, в котором соревнуются голоса инструментов, время от времени сходясь в одной теме. Полифония, многоголосица, равноправие голосов – разве не про Чехова? Только любой концерт идёт к финальной коде, а Чехов своих героев в конце разводит как звезды в космосе.
Постановки «Чайки» Додина в МДТ и первую, 2001-го года, созданную совместно с художником Алексеем Порай-Кошицем, с юной Ксенией Раппопорт в роли Нины, и вторую, 2022-го, в сотворчестве с художником Александром Боровским и с Аркадиной – Елизаветой Боярской, давно основательно разобрали, обсудили и расписали. Но, тем не менее, об актуальном спектакле хочется поговорить.
Додин повторяющимся сделал самый непонятный для зрителя момент – текст пьесы Кости. Мы все его цитируем, помним – про орлов, куропаток и рогатых оленей, но смысл его уходит куда-то на второй план. Здесь же послание «произведения в произведении» и стало основным смыслом всей истории.
Сначала Нина произносит текст перед публикой – по пьесе. А потом, когда начинается обсуждение, что же это было, и Нина признаётся, что ничего не поняла, нет-де у автора прописанных образов, Костя сам озвучивает этот текст как обращение к матери, страстно, эмоционально, вкладывая в него всю боль своего одиночества: «Холодно, холодно, холодно». Но до «близких» людей и тут смысл не доходит. Кто не хочет слышать, тот остаётся глухим. Только очень обаятельный и нежный Сорин (Сергей Курышев) старается смягчить атмосферу и рассказывает Косте, что пьеса ему понравилась, что нужно продолжать (в этой постановке «Чайки» тоже не все персонажи вышли на сцену, некоторые реплики распределены между оставшимися). И тут Нина проявляет своеобразие своего характера, кидаясь к Косте с восторгом: вот видишь, мол, надо продолжать… Такая тяга к возможности успеха до потери логики. Затем в финале, когда Костя уже уходит, каждый из оставшихся от своего лица произносит этот текст – для каждого пришёл свой «конец света», ничего ни у кого не осталось, только одна тоскующая душа. Их голоса сливаются. Пьеса Кости стала рамочной, пусковым крючком и финальной нотой.
На многие вопросы о творчестве и о восприятии своих собственных произведений Тригорин отвечает терпеливо, доступно. И предупреждает о печалях, которые могут нести даже публикации произведений, но никто выводов не делает. В постановке Додина эти моменты внятно подчёркнуты, озвучены, все параллели обнажены. Но молодёжь не запоминает предупреждений от старшего поколения и, ступив на путь творчества, реагирует остро, категорично, фатально. Дети не учатся у отцов и, в отличие от отцов, не развивают философский подход – зависть, ощущение собственной никчёмности, отсутствие движения вперёд.
Тригорин в исполнении Игоря Черневича старше Аркадиной – Елизаветы Боярской. Он флегматичен, закрыт – его удлиннённые волосы, одежда, шарф воспринимаются как броня, закрытие. Тем не менее, на какие-то ситуации он реагирует молча, но быстро, она же всегда следит именно за его реакцией. Она яркая, блистательная; алая помада сообщает о даме состоявшейся, счастливой. Часть её лоска есть и на Тригорине: в начале спектакля, как у современных принца и принцессы Уэльских, у них одежда «рифмуется» цветом, у Тригорина шарф того же зелёного цвета, что и платье у Аркадиной. Потом, когда он захочет уйти, он снимает этот шарф, а героиня не сдаётся, она уже сменила свой наряд на воинственно-красный. Нине Заречной в исполнении Анны Завтур в сером вязаном потрёпанном балахоне, который, правда, совсем не прикрывает её длинных ног, далеко до эффектной Ирины Николаевны. И когда Тригорин вдруг начинает Аркадину просить отпустить его, мол, «в юности я был беден, и такой, свежей, юной любви у него не было» хочется сказать вслух что-то неуважительное в его адрес; очень уж убедительна эта сцена, когда «бес» щекочет в ребро, а объектом любви стал ещё не до конца сформировавшийся подросток с претензиями.
В финале и сияющая красавица Аркадина утрачивает краски. Остаётся только серый градиент. Никто не обращал внимания на близких, стремились к своим целям, а всё равно пришли к «Пусто, пусто, пусто. Страшно, страшно, страшно».
Спектакль «Чайка» Льва Додина отличает внятность, прозрачность послания, лёгкое озорство, когда не осталось почти ничего. Мы смеёмся в надежде, что наше хорошее настроение не допустит самого плохого. Всё обойдётся. Это у других, где-то там, из-за их депрессивности всё «пусто». Мы-то преодолеем. «Мы» здесь – герои пьесы. И мы – зрители, которые ещё надеются.
А над сценой в свете софитов парят огромные комары. Наверное, такие же, какие грызли здесь, на этой поляне, ровно 130 лет и самого автора, выводящего пером первые строчки пьесы «Чайка».
Фотографии Ирины Пекарской и Малого драматического театра
Понравился материал? Подпишитесь на нас в VK, Яндекс.Дзен и Telegram.
