26 января "Вакханки" под предводительством Теодороса Терзопулоса торжественно открыли Электротеатр Станиславский. О том, как возвращение Диониса приветствовала театральная Москва, рассказывает наш корреспондент Екатерина Нечитайло.
Еще до начала действа воздух зала недавно открывшегося Электротеатра Станиславский разрезает тревожный вой сирены, выводит из баланса свит непрекращающейся стрельбы, разрывают звуки постоянных взрывов. Здесь нет места успокоенности и привычной температуре, бессилен обычный ход вещей и воля времени. С этой минуты в свои права вступает Трагедия. Один из главных современных мастеров этого жанра Теодорос Терзопулос, поместив еврипидовских "Вакханок" в стерильное анемично - черное пространство, воссоздает монументальный мифоэпос о родовой травме бога Диониса, собрав исполнителей невероятной техничности, которые работают всем Фивам на диво.
Явления, которые вполне приемлемы для древнегреческой трагедии - детоубийство, реки и лужи крови, неистовство, безумие, вакханалия, ритуал, рок - сегодня многими воспринимаются как архаика, забытое прошлое, а литературе того времени ложно ставятся штампы "занудно" и "нечитаемо". Но Терзопулос доказывает, что немного занудно может и будет, но зато в финале случится настоящее кровавое игрище. В центре сюжета "Вакханок" - противостояние бога Диониса (Елена Морозова), рожденного от земной женщины, пытающегося добиться полного признания своей небесной сущности, и царя Фив Пенфея (Антон Косточкин), который запрещает его чествования. В итоге последний переоденется женщиной, чтобы подсмотреть за поклонением вакханками и вакханцами богу вина, но будет принят за льва и растерзан собственной матерью Агавой (Алла Казакова) под влиянием вакхической силы.
Читайте также
На авансцене расположена шеренга ботинок и огромный черный квадрат, который позже превратится в насыщенно - красный. Терзопулос с первых минут переводит историю из интеллектуальной в нарочито визуальную многомерную плоскость, наслаивая символ за символом. Вакханки и Дионис в его царстве меньше всего похожи на их поэтические изображения, запечатленные картинами Фредерика Лейтона, Адольфа - Вильяма Бугро и Аннибале Караччи. Вместо тог - черные широкие брюки, вместо струящихся поясов - черные гофрированные полоски ткани, создающие впечатление хитинового покрова, вместо белых тел - красная полоска от уха до пупка, символизирующая не то причастность к возвышенному, не то вспоротость божественным клинком еще при жизни. Все движения направлены или вниз, заимствуя афро-джазовое качание, или вверх, возвеличивая и призывая. Они глубоко дышат и трясутся, стелятся, зависая в паузах физически, но при этом остаются включенными в процесс. Четыре вакханки и четыре вакханца с выбеленными лицами, будто опухшими от слез веками, окровавленными губами, застывшими в зловещем полуоскале, больше напоминают цепных псов с налитыми вином и кровью глазами, готовых броситься и уничтожить по любому мановению своего божества.
Основатель Фив Кадм (Олег Бажанов), отец Пенфея, не то возлежащий на постели, не то похороненный при жизни, к которому тянется паутина трубок от капельниц с кровью, спрятан за белыми ширмами в глубине сцены. Он с какой - то невероятно болезненной улыбкой вещает почти не разжимая губ, наводя на зрителя мощный ужас даже без божественного участия. А сам Дионис Елены Морозовой - искушение, маниакальность, бесовщина, раненое животное. В ней виден животный страх, соединенный с человеческой обидой , мука двойственности происхождения. Она кричит животом, находится в подлинном треморе всего тела, не дает зрителю опомниться, снося буйством энергетических переходов и речевых контрастов, подчеркивая темную ипостась бога вина, театра, вдохновения и религиозного экстаза.
Все персонажи говорят с агрессивной подачей, нарочито артикулируя каждое слово, проговаривая окончания, гуляя по звуковому диапазону. Они будто стараются донести их смысл до каждого, захлебываются, произносят слова на вдохе, рождают звуки в глубине себя, работают от самой диафрагмы, виртуозно переходят от смеха к слезам и вою. Хор вакханцев - вакханок аккомпанирует действию, но при этом остается самостоятельным организмом, четкости и сноровке которого остается только завидовать. Кажется, что звучат не люди, а гулкие трубы, в которые вложена возможность передачи смыслов.
В "Вакханок" хочется уходить с головой, как в математический ребус, мифологическую задачу. Спектакль - ритуал невероятно сложен энергетически и эмоционально, не лишен провисов, связанных, вероятно, с физической усталостью артистов, но даже в такие моменты перед зрителем четко видна перспектива и возможность наполнения эпизода. Но только уже в следующий раз, когда Вакх будет благосклонен.
Нельзя не отметить один из самых пронзительных моментов спектакля - несколько секунд осознания Агавой случившегося, вспышку моментального отрезвления, когда Казакова подносит к лицу голову льва, которая оказывается головой ее сына. Следующий за этим плач Агавы, который похож на монолог черного лебедя, будто наполнен каким - то невероятным внутренним гневом, сопряженным с растерянностью, проходит по тонкой грани между истерикой и принятием своей беспомощности.
В финале Терзопулос, который проходит между распластанными по окровавленной сцене трупами, держа в руке ритуальный нож и красное полотно, поет скорбную греческую песню, будто сетуя на излишнюю несговорчивость и кровавость. Он оплакивает и отпевает уже ушедших, но при этом предупреждает оставшихся, что истина находится и в бордово - кровавом напитке, получаемым путем брожения виноградного сока, и в вине за любое совершенное деяние, отвечать за которое придется уже вне зависимости от участия божественной десницы.
Понравился материал? Пожертвуйте любую сумму!
А также подпишитесь на нас в VK, Яндекс.Дзен и Telegram. Это поможет нам стать ещё лучше!
