Альтернирующий пульс на программке спектакля Екатерины Гороховской «Любовные письма» тонкими красными волнами ведет на малую сцену театра «Мастерская». О сценическом отражении одноименной пьесы Альберта Гурнея рассказывает наш корреспондент Катерина Воскресенская.
Первые минуты спектакля похожи на начало репетиции и даже отчего-то собеседование. Строгость поставлена в противовес несуразности, пунктуальность – спешке. Энди (Михаил Касапов) откладывает в сторону стопку бумаг, Мелисса (Арина Лыкова) тоже с вызовом их отбрасывает. Это напускная сумбурность и терпение, которому не приходит конец.
На полу разбросаны листы бумаги, текстурой напоминающие парафинированные, на таких особо не попишешь. Но они красивы, они белее, прозрачнее. Как воздух, без которого нельзя жить, Энди не может не выражать себя эпистолярно. Мелисса может. Заблудившаяся принцесса – художник, для нее слова не обязательны. Для него слова и есть жизнь, среди которых не должно быть ни одного лишнего. Потому выбрал не писательство, не журналистику – юриспруденцию. Профессию, где слово – не искусство, не сенсация, а закон.
Он кидается стульями, она – словами. Он громче, она больнее. Его часть сцены правая, ее левая. Зрители невольно сопереживают кому-то больше, рассматривая чью-то жизнь пристальнее. Расположение актеров на сцене предполагает субъективность восприятия, нейтралитет сохранят только те, кто сидит на границе их миров. Редкие моменты встреч – строго по центру. Время перематывается вперед под музыку Whitehorse и останавливается, когда закрашивается пульс, до потери которого можно любить.
Читайте также
Целая жизнь отражена за полтора часа. Когда приходит время повзрослеть, надеваются очки, волосы собираются в пучок. А старость – это теплота и строгость, заставляющая надеть серый кардиган и пиджак. Персонажи раздражены, обижены, ревнуют, любят, плачут. На сцене все еще слишком по-живому, оттого создается впечатление, что ты издеваешься только тем, что смотришь. Они беспомощны и недосягаемы одновременно. И заставляют задуматься: нужно ли сырым чувствам дать время высохнуть?
Может быть, лучше совершить поступок, гордиться им, и, даже если он неправильный, не корить себя за ошибку. Ведь ни у кого еще не выходило не запачкаться. Наши кисти хранят в себе засохшие краски прошлого, нас растворяют в ацетоне. Чтобы не выбросить, чтобы использовать дальше. Нарисовать жизнь, а потом закрасить валиком. Утонченный художник – в душе, на деле – маляр. У бумаги и у любви есть только один цвет, и палитра не нужна, и ни один растворитель не вытравит боль невысказанного. Период анархизма не пережить, остается передавать привет от мертвых: «Если я не могу писать тебе, значит буду писать кому-нибудь другому».
Понравился материал? Пожертвуйте любую сумму!
А также подпишитесь на нас в VK, Яндекс.Дзен и Telegram. Это поможет нам стать ещё лучше!
