Вдумайся в эту песню, и тебе станет не по себе
Трудно сказать что-нибудь об обэриутах тому, кто ничего о них не знает (Обэриуты — ленинградские писатели 30-х годов прошлого века, которые декларировали отказ от традиционных форм искусства и культивировали гротеск, алогизм и поэтику абсурда. — Прим. ред). Перефразируешь Даниила Хармса и считаешь: «Три левых часа» прошли 93 года назад. В альбоме «МАЛГИЛ» группы «НОМ» стихи многих участников того представления: Даниил Хармс, Николай Заболоцкий, Александр Введенский, Николай Олейников, Игорь Бахтерев, Константин Вагинов.
Мы встречаемся с Андреем Кагадеевым из группы «НОМ» в галерее «Свиное рыло» в окружении чёрного кота Рыльцева.
— Когда обэриутов дополняют, то результаты оказываются разными. Как спектакль Любимова, песни Градского, фильмы про Хармса. Кажется, Леонид Фёдоров и «Странные Игры» с обэриутами в гармонии. И те и другие из Петербурга.
Читайте также
— Положение обязывает, безусловно. И у нас «Свиное рыло», где писался альбом, рядом с Шуваловским дворцом на Фонтанке, там показывали «Три левых часа». А в 2005 году к столетию Хармса было представление «Елизаветы Бам» группой De Kift из Голландии. Я счастлив, что увидел её в таком месте в виде альтернативной авангардной оперы.
— Может быть, зрители до утра не уходили из Дома печати с «Трёх левых часов», потому что выступления обэриутов в те времена, когда их не издавали, были сверхмощными, и сейчас это неповторимо.
— Я могу предположить, что в этом их исполнении была магия. Так же, как в спектаклях Мейерхольда, которых мы никогда не увидим, но так о них рассказывают. Сейчас бы обэриуты, наверное, могли быть перфомансистами, современными «Синими носами». И я понимаю, почему к ним в Нидерландах внимательное отношение: там это искусство очень развито. Я видел, как «Старуху» играли в театре, им это интересно. Это европейское искусство. На специальный вкус. Даже в Москве уже оно не очень востребовано. А уж дальше...
Как Хармс рассказывал Чуковскому про ссылку: «Невообразимо пошло и подло живут люди в Курске». И вот этих двух петербуржцев, Хармса и Введенского, туда сослали, без права работать, то есть хотели голодом заморить. За что, какого чёрта, эти два молодых человека были сосланы? Они литераторы, им не пойти на завод. Зачем они там, в Орле, в Рязани, в Курске, кому нужны?
Я это и на своей шкуре знаю, вся клубная культура за 200 километров от нас — это 20-30 человек на концертах.
Андрей Кагадеев, «Коты в мешках» (единственная песня в альбоме «МАЛГИЛ» на стихи не обэриутов, а Андрея Кагадеева «Котяты»)
— Поэты получили возможность пострадать.
— Понятно, пусть художник лучше поголодает. Человек может найти свою ношу и страдание в любом социальном слое. Если ты занимаешься вопросами бытия, то придешь к этому. Достоевский или Толстой нормально же жили, но вон как их колбасило. Это внутренняя борьба, переживания из-за несправедливости, а не бытовых проблем.
Если бы обэриуты ходили на работу и получали зарплату, то всё бы у них было хорошо? Что-то я не уверен. У них манифест совершенно другой был. Про то, что искусство реально, оно живёт по другим законам и не имеет отношения к этой жизни.
Страдали ли Тристан Тцара и Раймон Кено у себя в Европе? Понятно, что их никто не преследовал особенно.
Но что это такое:
«змей в перчатках и белье
закрутил в горячке клапан
и руками в чешуе
римский папа был облапан».
(Тристан Тцара, «Песенка дада»)
Андрей Кагадеев, «Песня Дадаиста» (по Тристану Тцара)
А здесь такое же:
«чтобы было все понятно
надо жить начать обратно
и ходить гулять в леса
обрывая волоса».
(Александр Введенский, «Значенье моря»)
Одно и то же. И трагизма обэриутам только чекисты придали и навесили. Почему? Потому что дураки, провинциалы, деревенщина. «Чаво-то мы тут не понимаем». В этом их суть: «Уж не про меня ли?»
Про Сталина говорят, что он страну оставил с атомным оружием. А он его не делал, я знаю, я работал в НИИ. Это совершенно другой род деятельности. Сталин всю жизнь думал: «Что про меня сказали?» И занимался только этим. Их можно брать, вычёркивать из жизни, и будет только лучше. Лаврентия Павловича, который всю жизнь с иноагентами боролся, взяли, как собаку, застрелили, и всё. И всё, что он делал, было не нужно.
— Николаю Заболоцкому даже с его привычкой к абсурду понадобилось время сообразить, что мучают его и других невинных людей не проникшие к нам заграничные фашисты (как ему казалось в ДПЗ), а свои собственные.
— Дикое неприятие вызывает неадекватный ответ от этой проклятой системы и от этих чекистов. Чего обэриуты им сдались? Это было бессмысленное, абсурдистское творчество, которое воспринималось как дребедень в то время. А народу было интересно, как видно по «Трём левым часам». Но потом статья в «Смене» начала раскручивать репрессии. За то, что ты играешь словами. Просто аналогии с сегодняшним днём напрашиваются.
Эта дикая несправедливость — зачем и кому она была нужна? Так зверски расправиться с молодыми весёлыми поэтами. Но сейчас обэриутов издают-переиздают, а кто такой Жданов, травивший Зощенко, уже никто не вспомнит.
Мы переходим в мир Реального Искусства, а этим палачам туда, понятно, хода нет. Может, их это бесит. И поэтому трагическая составляющая этого альбома — она историческая. Она так за ними тянется и тянется.
— Хармс и Заболоцкий — иконы, Введенский и Олейников известны, а у вас ещё и Вагинов, Бахтерев.
— Это была компания приходивших в Дом книги, в свою редакцию, близких нам по духу молодых людей. Им всем тридцати лет ещё не было, хотя за плечами Олейникова и Вагинова уже была Гражданская война. Все родившиеся до революции, никакой не рабочий класс, с классическим образованием, определенной религиозностью. Их, конечно, волновали философские вопросы: бытия, жизни и смерти. При этом они были за революцию, прогресс, развитие языка. Они подошли к этому совершенно честно, со всей энергией.
Мы погружались в их мир слов, и всё. Это же не литературоведческое или историческое исследование. Мы выбрали их стихи, практически, анонимно, хотя и имея в виду, как каждый из них закончил. Но вряд ли на поток бессмыслицы Введенского влияет то, что он в конце жизни переехал в Харьков.
У нас главное — это «МАЛГИЛ» — волшебная книга, которую ты открываешь и оказываешься в таком месте, где кругом шары. Символ перехода в другое пространство. Для нас этот альбом самый, так сказать, многодельный. Мы отталкивались от текстов, но нигде же не говорится, что один из них рок-н-ролльный, а другой блюзовый. Скорее, наоборот: чем изобретательнее будет решение, тем интереснее.
Разъятые слова, слоги — на уровне этого текста должна быть музыка вне исторического контекста. Какими бы обэриуты ни были несерьёзными, но все-таки у них серьёзная поэзия. Не для трёх аккордов. Мы стилистически тяготеем к определенной музыке, и там можно совершенно точно уловить мотивы Николая Гусева или Александра Ливера.
— Стихи «Жил мельник» или «Прощание с друзьями» производят настолько сильное впечатление, что непонятно, как их положить на музыку. Всё равно как «Я помню чудное мгновенье» сделать романсом, хоть и Глинке.
— Стихи я подбирал так, чтобы были представлены почти все авторы, и произведения были, их максимально характеризующие. Разослал тексты, чтобы все предлагали свои музыкальные идеи. Вокалист Александр Ливер во Франции, клавишник Николай Гусев на даче в Карелии, барабанщица Валентина Векшина в Таллине, вокалистка и аккордеонистка Варвара Зверькова в Москве.
В Петербурге Алексей Зубков, гитарист и музыкальный продюсер этого альбома, вдвоём с которым мы всё и доводили до ума. В Финляндии его соратник Артём Зенёв, с гитарой, финским кантеле, глокеншпилем, мандолиной.
Ещё вокалист Федул Жадный и вокалистка и саксофонистка Ольга Зубкова. Она привела тромбониста Дениса Нестерова из филармонии и скрипача Андрея Соколова. «В повышенном горе» Константина Вагинова предложил Сергей Бутузов, он же играет на гитаре — впервые после дебютного альбома группы «НОМ». Обложка Владимира Медведева.
Что касается музыки, то для «Жил мельник» Хармса Валентина Векшина прислала свой музыкальный эскиз, записанный на Zoom рекордер, с риффом а-ля Led Zeppelin.
В «Прощании с друзьями» Заболоцкого за основу взята музыкальная идея Алексея Зубкова. Здесь показывают себя в хоре наши вокалистки, Варвара и Ольга, так же, как и в «Смерти героя» и «В повышенном горе».
Мы-то всегда готовы по-рокерски рявкнуть, так: «Э-эх!» в духе группы «АВИА». А раскладка хоров, правильная расстановка, выстраивание интервалов — это дело специалистов, таких как наши образованные певицы и Александр Ливер, наш оперный работник. Когда есть певцы, готовые петь по нотам — это круто. Насыщенные хоры всегда были сильной стороной, например, у Laibach. И сейчас нам, кажется, что-то подобное удалось. Плюс их сольные номера («Один старик» Варвары с музыкой Ливера, и «Жил мельник» Ольги, «Пробуждение элементов» и «Смерть героя» Ливера, это ещё и опера Николая Гусева).
Андрей Кагадеев, «Жук-антисемит» (по Николаю Олейникову)
— В 2004 году у вас выходил «Альбом реального искусства» с произведениями обэриутов и первым появлением Николая Копейкина. И Хармса музыканты группы «НОМ» почитают.
— Я был ещё школьником, студентом, и «Случаи», «Анекдоты» Хармса ходили в списках, напечатанными на машинке. Может быть, из архивов Друскина они доходили до своих читателей. Если Хармса читали в народе, ещё когда его не издавали — это что-то значит.
Трудно объяснить, что является произведением искусства, а что — нет. Как оценить качество абсурда? Любой дурак может ляпнуть что-то и назвать это абсурдным. Производило впечатление слово Хармса. Оно получалось такое увесистое, что говорило само за себя. В этом вся магия и есть. Хармс и все обэриуты обладали хорошим чувством нашего слова. Сказывалось и их знание других языков — немецкого, английского. Это всегда полезно, чтобы хорошо своим языком владеть. Их подход к поэзии с новыми рифмами — не державинскими, не пушкинскими, а другими.
«Это что еще за штуки?» —
Грозно крикнул папа Фиттих.
Мама, взяв его за руки,
Говорит: «Не надо бить их!»
(Даниил Хармс, «Плих и Плюх»)
Вот рифма: «Фиттих» — «бить их». Она заставляет обратить внимание на само слово. Это становится вдруг дико смешно. Или странно. Когда ты говоришь, то не обращаешь же внимания на то, что произносят скучным канцелярским языком. А тут — голое слово, на которое обэриуты дают нам возможность посмотреть.
У Заболоцкого в «Торжестве земледелия» видим что-нибудь вроде:
«Младенцы в глиняные дудки
дудят, размазывая грязь,
и вечер цвета незабудки
плывет по воздуху, смеясь».
Во-первых, это красиво, во-вторых, это весёлая чушь.
— Плюс идеи, как у Билли Айлиш и её друзей-веганов, про освобождение домашних животных и всех живых существ. А какая была объединяющая идея у разных обэриутов?
— Наверное, подход к языку. Когда можно всё. Как из обычного стихосложения можно двинуться дальше? Как открыть новые формы, показать то, что в подсознании плавает?
Например, методом автоматического письма. Кажется, сюрреалисты придумали использовать его в искусстве, и у меня была пара опытов в начале 90-х, после того, как я прочитал «Дневник одного гения» Сальвадора Дали. У Введенского же это была не графомания, а попытка записать то, что мимолетно проносится в голове.
— Последние произведения у них, не только у Заболоцкого, написаны не в авангардном стиле.
— Их жизнь прервалась достаточно рано. Они не прошли весь цикл. Возможно, это был такой период, на котором их жизнь закончилась. Возможно, этот метод исчерпал бы себя, и они бы ещё нашли что-то новое.
— «Три левых часа» показывали стихи, театр и кино, а также живопись и музыку. И вы реализовали их идею синтетического искусства полностью.
— Может быть, у нас была подсознательная тяга к их авторитету. Мы реализовывались тем, что для нас была важна не масс-культура, не шоу-бизнес, а мир реального искусства, который мы действительно воспринимали реально.
Хотя «НОМ» считается, наверное, одиозной группой. При этом кто-то оценивает наши старания заниматься чистым творчеством. Наверное, кто-то понимает, что мы не шуточная группа, а арт-проект, и уже много лет всё ещё экспериментируем.
— Когда появится ваша книга про «НОМ»?
— Книга должна выйти к следующим концертам, которые пройдут в конце мая: Москва, Тула, Санкт-Петербург.
— Как вам удаётся всё рассчитывать? У «Колибри» с осени альбом всё выходит, а вы всегда знаете, что и когда у вас появится.
— Видимо, привычка работать, высшее техническое образование. Ты себе ставишь задачу и её выполняешь. Потом следующую.
— Это подходит для художника, писателя. А у вас коллектив.
— Есть коллективная ответственность, и она всем полезна, когда нет хаоса, и всё не распадается. Концерт — это не просто значит всем прийти и ударить по струнам. К нему требуется длительная подготовка. Тем более, сейчас, когда, например, наша барабанщица Валентина Векшина в Таллине всё разучивает под клик, а мы в других местах. И в результате всё должно уложиться на полке, иначе развалится.
Чем лучше всё будет заранее организовано, тем легче все будут себя в дальнейшем чувствовать. Чтобы заниматься не математикой, а музицированием.
При этом, мы-то обрадовались, что записали альбом на стихи обэриутов, а какая будет востребованность — узнаем на языке цифр.
— Есть заработок от скачивания вашей музыки?
— Скачать наш альбом стоит 99 рублей. Все альбомы доступны для скачивания, за которое я получаю от фирмы грамзаписи «Союз» 150-200 долларов в квартал.
— Раз в три месяца.
— Ага. Компакт-диски сейчас выходят как сувениры к концертам, тиражом в 500 экземпляров. «Отделение Выход», Олег Коврига нам предложил сейчас выпустить этот альбом, у него есть опыт по очистке прав на произведения обэриутов, с записями Леонида Фёдорова.
— 90 лет прошло, права ещё сохранились?
— Да, есть наследники. К Марине Малич, вдове Хармса, в перестройку подъезжали издатели в Америку с предложением продать права. Она не стала крысятничать и сказала: «Я знаю — Даня хотел бы, чтобы его печатали». Хармс и остался народным.
На фото: Андрей Кагадеев, Варвара Зверькова, Александр Ливер, Федул Жадный, Валентина Векшина, Николай Гусев, Алексей Зубков, Артём Зенёв, Ольга Зубкова.
Понравился материал? Пожертвуйте любую сумму!
А также подпишитесь на нас в VK, Яндекс.Дзен и Telegram. Это поможет нам стать ещё лучше!
