К такому концерту нужно быть готовым. Текила с утра, гриндера, кожаная куртка, патронташ… И ведь все равно не угадаешь. Поэтому я просто нашла в косметичке забытый серебряный лак и уехала туда, где совсем скоро начнут кричать «Люби нас или убей!». Мы снова трусы, нам нужен идол. Сегодня в Питере прекрасное жестоко. 16 октября в клубе «Зал Ожидания» Глеб Самойлов & The Matrixx представили свой новый, первый за историю группы, акустический альбом «Light».
О поддержке Украины
— Вы записали песню в поддержку Украины. Вы выражаете свою гражданскую позицию в своем творчестве…
— Зимой была написана песня, когда и русские, и украинцы вышли выразить свою свободную народную волю. Волю против режима Януковича. Янукович приказал их жестоко разогнать. Всеми возможными силами. Соответственно, пошел в ход ОМОН, спецназ и водометы. У меня друзья были там, на Майдане. Меня это не могло оставить равнодушным. Честно говорю, я ни за одну из сторон, потому что обе стороны ведут себя так, как на гражданской войне. У всех руки в крови, никто не чист.
О стадионах
— Вы позиционируете себя больше как андеграундная группа, которая не стремится к стадионным масштабам. Но ведь таким образом вы могли бы донести свою позицию большему количеству людей.
Читайте также
— А, ну хорошо, закажите нам стадион. Мы выступим.
— Вы же сами сторонитесь этого, разве нет?
— Я не люблю стадионы, но нет, раз вы настаиваете, пожалуйста. Закажите нам стадион, и мы выступим.
— А, ну хорошо, вы не против. А то сейчас футболки с Путиным покупают… И даже носят.
— Зомби, что могу сказать. Зомби.
— Сегодня вы играете акустику и электричество. Это же, наверное, будет сложно.
— Это мы сейчас попробуем. Как это совместить.
— Вы так, правда, раньше не играли?
— Это действительно впервые. Первый концерт, в котором будет совмещена акустика и электричество.
— Кому пришла в голову такая идея?
— У нас идеи, в основном, приходят в голову нашему директору-тире-барабанщику, Дмитрию Снейку. Мы либо их поддерживаем, либо не поддерживаем. Ничего плохого в этой идее я не увидел. Единственное, могут быть технические сложности, но это мы уже посмотрим на концерте.
— А, в принципе, как у вас проходит голосование во время написания песен? Что оставить, что не оставлять?
— Никак не проводится голосование. Решаю я.
— Тоталитаризм у вас в группе. Когда у вас спрашивают, что бы вы хотели изменить в своей жизни, вы отвечаете, что история не знает сослагательных наклонений, но неужели в глубине души вы правда в это верите?
— Если бы не верил, не говорил бы. А какой смысл? Все, что было, все сформировало такого человека, как я сейчас. Я могу собой быть недоволен. Но, тем не менее, я - это я, и что теперь делать?
— Року в этой стране дорога закрыта. Но если рок станет звучать, не знаю, на базарах, из каждого утюга, станет массовой культурой…
— Да нет. Рок был массовой культурой, когда это было выгодно приходящей тогда к власти элите. Это конец 80-х – начало 90-х годов. Все, собственно говоря, он роль свою исполнил и остался в веках неким прононом русского рока. Чему я никогда не радовался. И к этому самому русскому року, в том значении, которое он имеет сейчас, никакого отношения не имею и не имел никогда. Не «Эгегей!», не «Огогой», не «Ох, да Родина!» там, ни что-нибудь такое я не пел.
О будущем рока
— Вы думаете, что больше не будет подъема, который был в 90-х?
— А зачем? Я массовую популярность уже испытал. Мне достаточно, чтобы мне были верны те люди, которые меня слушают. Их становится больше. Я этому рад. С другой стороны, в какие-то определенные моменты вдруг понимаешь, что и они тоже зомби…
— То есть?
— Это как раз после песни «Живой». Когда меня стали называть украинским фашистом, и так далее. Антирусским и еще…
— Это коробит? Что, как оказывается, и они не понимают.
— Стало коробить, когда я понял, что это так.
— Вы говорите, что у вас наступает тяжелое время, когда вы не пишете.
— Периодически. И каждый раз я не верю в то, что у меня это снова получится. Каждый раз я боюсь. Каждый раз больно, страшно. И нервно.
— Но страх «я больше никогда ничего не напишу» у вас каждый раз, и каждый раз он проходит, и вы пишете снова.
— Вы знаете, этот страх непреодолим. Рано или поздно этот момент наступит. И поэтому знать, наступил он сейчас или наступит позже, невозможно.
— Вы говорите, что пережить тяжелые моменты помогает только время и желание жить. Но что делать, если время идет, а никакого желания жить не появляется? Даже иррационального. Как втолковать человеку, что это тоже только период, что это пройдет, и что все наладится?
— Я сам себе этого втолковать не могу. Как мне это втолковать другому человеку? Мне самому страшно. Поэтому… тут что-то говорить бесполезно.
— У вас есть все для того, чтобы быть счастливым, но по факту вы себя таким не чувствуете. Что может сделать человека счастливым? Вы тоже не знаете?
— А. Знал бы, тут же использовал.
— Вы же счастливы, когда вы на сцене.
— Когда на сцене, да, но ведь сцена – это сцена. Концерт – это концерт. Он проходит, а после концерта люди-то в зале (выразительно) полны энергии, довольные, радостные врываются в гримерку, а я сижу там вот такой (изображает изнуренный вид), потому что я отдал больше, чем взял.
— Они не окупают?
— Нет, это происходит только во время концерта.
— Как ваша мама принимает то, что в вас всегда присутствует некий внутренний конфликт?
— Тяжело воспринимает. Но пока она считает, что главное, чтобы – не пил. Не употреблял ничего. Вот это все хорошо. Даже если мне ОЧЕНЬ при этом плохо, она считает, что все хорошо. Ну, это любая мама, наверное, так.
— Да. Наверное. Любая. Я недавно видела фотографию, вы участвовали в проекте Альтер эго, расскажите об этом. Вы сами выбирали, кем быть?
— Да. Альтерэго – это я лежу перед телевизором на диване. Вот это мое альтер эго. Я смотрю не телевизор, я смотрю фильмы, сериалы, каналы любимые и так далее. То есть, я не смотрю новостные каналы ни в коем случае. Новости я узнаю от людей, которые в них непосредственно участвуют.
— Вообще это очень интересно, как известные люди выбирают Альтерэго. Например, Борис Гребенщиков выбрал себе образ бомжа.
— Чем это хуже?
— Чем это хуже, чем у вас? Нет, это вообще не хуже. Это не сравнивается. Это же то, как ощущает себя человек… Телевизор раньше нес информацию в каждый дом. То, что сейчас несет телевидение – это ложь.
— Конечно. Ложь, фарс, гадость, на которую я не могу смотреть. Я не могу смотреть на эти лица. Я не могу слушать эту лажу.
— Хотя телевидение должно делаться для людей. Но я не могу сказать, что оно делается для меня. Вы не можете сказать, что оно делается для вас.
— Значит, оно делается для людей постарше нас и вас или помладше нас и вас.
— Вы не знаете, как переломить данную ситуацию? Хотя бы примерно.
— Я, я, я… Все, что я могу… Я не профессиональный революционер. Потому что революционером можно быть только профессионально. Я пою песни. Я пишу стихи. Я даю интервью. Это все, что я могу сделать. Ну, хожу там на митинги. Ходил, по крайней мере.
О войне
— Сейчас, если брать какое-то общее мнение Россиян, то они считают, что война - это правильно. Считают это лучшим выходом, но это же безумие!
— Я задолго до того, как аншлюс Крыма произошел, сказал, что все это рано или поздно приведет к гражданской войне в Украине. Это было полтора года или год назад. Что, собственно говоря, и произошло.
— Люди морально готовы к войне, как…
— Да, да… Вперед! Ура. К победе? Угу… Замечательно. К малой крови. Ну, что ж… Я этим людям могу посочувствовать.
— Но не всегда эти люди глупы. Просто их этой волной захватило и…
— Зомби! Еще раз говорю – зомби. Даже среди наших фанатов. Я всегда думал, что я пою для свободных людей, которые могут мыслить свободно. Тем не менее, даже среди них есть зомби.
— Если говорить о свободе мысли, то многие не выбирают это для себя, хотя не знаю, насколько здесь можно выбрать, трудно принять мир в его полутонах, а не разделять все на черное и белое. И как жить, понимая, что как таковой правды ты так никогда не узнаешь?
— Правды посередине нет. Правда всегда либо крайняя справа, либо крайняя слева. И поэтому, когда эти стороны объединятся, тогда… может что-то произойти.
— Но, знаете…
— Ой, только не делайте из нас чисто политическую группу.
— Нет!
— У нас огромное количество песен и про ненависть, и про любовь, и про все, что угодно…
— Нет, это не узконаправленное интервью, просто на то, что происходит сейчас, нельзя не обращать внимание… Расскажите про DVD «Я не изменюсь». Его можно будет приобрести сегодня на концерте?
— Да, можно. Это творческий вечер в Московском Театре эстрады при участии Константина Бекрева, клавишника и сопереговорщика. То есть, он читал записки, я отвечал. И мы глумились периодически то над собой, то над записками. А так каждый раз по-разному происходит. У нас таких вечеров много.
— А если говорить об энергетике из зала и отдаче, где это сильнее ощущается, на квартирнике или на электрическом концерте?
— Не квартирники, это были концерты в клубах, но да, вот я сижу один, с гитарой и пытаюсь изобразить на одной гитаре музыку. И отвечаю в одиночестве на записки. Сейчас нас двое, слава Богу, присоединился Костя Бекрев, и он музыкально разбавляет – раз, а, во-вторых, менее скучно хоть одному на сцене, мы между собой общаемся там.
— Поклонники долго спорили, а теперь знают наверняка, что у вас есть Инстаграм! Зачем вам это?
— Это игрушка. На самом деле, скопилась куча фотографий, которые я обрабатывал. У меня нет фотошопа, то есть, все внутри телефона. Я издевался над фотографиями над своими же, над фанатскими и так далее… Издевался, издевался, что-то делал, делал, делал, потом подумал – а что бы мне это не выложить? Для меня Инстаграм – это не средство коммуникации, это не социальная сеть. Для меня это игрушка, где я выкладываю свои фотографии какие-то, иногда комментарии к ним. И очень в редких случаях я отвечаю комментарием на комментарии.
— Общение по сети – это немного не ваше.
— Нет меня ни Вконтакте, ни на Фейсбуке, но есть Инстаграм, мне нравится делать картинки, потому что я немножечко художник.
— У вас там много неба. У поклонников шутка ходила в Интернете, вы постоянно фотографируете небо, постоянно небо-небо-небо…
— Это был прикол… В свое время, будучи в Испании. Впервые за шесть лет я был в отпуске, и я лежал и фотографировал небо просто через разные фильтры. Мультяшные, еще какие-то… Разные.
— Есть музыканты, которые могут сказать «доносить свои мысли со сцены я не имею права, меня могут услышать, у меня есть свое мнение, а они, возможно, с моим мнением не согласны». И опасаются что-то говорить.
— Волков бояться – в лес не ходить. Как только возникает самоцензура - та же самая цензура - кончается творчество. А творчество без свободы не имеет смысла.
Беседовала Катерина Воскресенская
Фото Анастасия Филиппова
Смотрите фоторепортаж с концерта в галерее нашего портала.
https://sub-cult.ru/interview/2903-gleb-samojlov-kak-tol-ko-voznikaet-samocenzura-konchaetsja-tvorchestvo#sigProId779aaf5511
Понравился материал? Пожертвуйте любую сумму!
А также подпишитесь на нас в VK, Яндекс.Дзен и Telegram. Это поможет нам стать ещё лучше!
