Валентин Захаров: «Я не выбирал актерскую профессию. Она сама выбрала меня»

– Да, дело в том, что половина ребят из спектакля с курса, который набирался при Александринском театре. Я и Волков были на нем педагогами. Потом произошли большие форс-мажорные обстоятельства, и курс развалился. Половина студентов уехала в Москву, половина осталась здесь. Лариса Вячеславовна Грачева (Доктор искусствоведения, профессор Санкт-Петербургского государственного института сценических искусств, руководитель актерской мастерской РГИСИ, – прим.) их подобрала. Потом еще был добор по всей России, кто-то приехал из Саратова, кто-то из Челябинска, еще откуда, – и сформировался этот курс. Я остался на нем педагогом, а Волков – нет. Но, думаю, у него сохранилась внутренняя ответственность за этот курс. Когда более или менее настроилась какая-то атмосфера, Волков предложил сделать спектакль. Видимо, это была его старая задумка.

Я был уверен, что мы сделаем хорошую работу. В актерской профессии я всегда стараюсь быть в сотворчестве. Не прихожу на площадку типа – дядя, скажи, что делать? Еще со студенческих времен мне были интересны постановочные вещи. Как выставить свет, как построить звук. У нас и курс был актерско-режиссерский. В дипломе у меня написано, что я актер, но это не имеет особого значения. 13 лет назад я отнес его в отдел кадров Александринки, и больше не видел.

Благодаря активной политике нашего театра, к нам приглашаются разные режиссеры. От каких-то, на первый взгляд, формалистов до работающих по подробной школе Станиславского. Год за три идет! Поэтому, когда Волков предложил с ним работать, я ни секунды не сомневался, что мы можем это сделать. Возможно, чуть-чуть сомневался в ребятах, но это нормально, они все-таки еще студенты. Хотя то, что у нас получилось, очень хорошо не только на уровне учебного спектакля.

– Когда на одной сцене играют с одной стороны, студенты, с другой, народный артист, не возникает диссонанса?

– Студенты играют студентов, плюс, есть главная взрослая роль, которую играет Волков. В этом плане это просто попадание в точку. В учебном театре со студентами раньше никогда не играл народный артист. Но получилось очень удачно. Знаете, бывает, когда в театре молодых играют тридцатилетние? А между 20-летним и 30-летним человеком – пропасть. Либо, наоборот, когда в студенческом спектакле взрослую роль играет студент, который выглядит постарше. Когда есть реальная разница в возрасте…

– Это дает подлинность.

– Конечно. Бывают исключения, но они очень редкие.

– Работая со студентами, Вы вспоминаете себя в тот период? Недавно был флешмоб #10yearschallenge. Вы можете сказать, как Вы изменились как артист, как человек?

– Щеки выросли! В талии стал чуть побольше, а в остальном – не знаю. Да, конечно, изменился. Жена появилась, дочка. Я все время говорю студентам: «Ребят, все, что вы успеете сделать сейчас, те навыки, которые вы сумеете получить – на 95% то, что останется с вами. Скорее всего, больших навыков вам судьба приобрести не даст. Потом будет некогда. Так или иначе, вы будете выезжать на том багаже, который есть сейчас».

– Нам похожее говорил преподаватель по введению в профессию. Что, если мы и будем читать в своей жизни, то четыре года обучения – и все.

– Понимал ли я сам это? Не знаю, наверное, не понимал. Но учился я как-то жадно. Не пропускал лекции. То есть я не был ботаником, который учился на все пятерки, но старался быть всегда и везде. Если где-то шла какая-то работа, я старался в нее вклиниться. Студенты иногда завидуют моей энергии, потому что я энергичнее их всех вместе взятых.

– Как заряжаетесь? Спектакли забирают все, что есть.

– Это взаимообмен. С одной стороны, ты тратишь энергию, с другой, получаешь ее из зала.

– А как в дни, когда зрителей не раскачать?

– Не знаю, как. Надо хорошо выспаться.

– Решение всех проблем.

– Многих. Ко всему надо относиться легче. То есть – вообще ко всему. Я понимаю, что я не гений. Как говорил Окуджава: «Когда я кажусь себе гениальным, я иду мыть посуду».

Мне необходимо существовать в активном графике. Новые встречи, поездки, гастроли, города, творческие испытания – это заряжает. Понятно, что бывают моменты расстройства, отчаяния, это нормально.

Когда рождается спектакль, ты не знаешь, каким он получится. Но, вне зависимости от материала, я всегда выкладываюсь по максимуму, и жду первую встречу со зрителем. Надеюсь, что произойдет театр не как здание, не как спектакль, а как явление. Ты выходишь читать монолог на авансцену, и все замирают. Когда это происходит, это дает мощный заряд даже на те моменты, когда что-то не получается. Конечно, бывает так: хороший спектакль, а ты играешь его по пять раз в месяц. Это тяжело, ты устаешь, уже возможно, и играть не хочется. Но все равно – ты вышел, все смотрят на тебя. И срабатывают внутренние резервы, актерское самолюбие, и тебе так или иначе приходится сделать свою работу хорошо… Хотя до театрального института я об этом не думал.

– В описании «Прощания в июне» сказано, что это история взросления. Когда Вы поняли, что повзрослели?

– Повзрослел? Не знаю, может я и не повзрослел! Взросление – это когда про тебя говорят «папа», и ты долго не можешь к этому привыкнуть. Взросление – это момент, когда надо принимать самостоятельные решения... Это постепенный процесс. В 17 лет я начал жить один в коммунальной квартире на Литейном. Сотовых телефонов еще не было, и посоветоваться мне было не с кем. Я даже родителям позвонить не мог. Все решения должен был принимать сам.

– Родители не отговаривали от выбора актерской профессии? Это же такая типичная история. Сынок, да о чем ты думаешь? Зачем тебе такая ненадежная профессия – иди, условно, на стройку, там стабильно.

– Я не выбирал актерскую профессию. Она сама выбрала меня. Это был конец 90-х, конечно, я не думал становиться актером. Одной из самых стабильных в то время была профессия военного. Я учился в военно-спортивной школе, после нее была возможность поступить в Военно-Морской Институт Радиоэлектроники им. А.С. Попова без дополнительных экзаменов. В этой школе была учительница истории, она сказала мне: «Тебе надо в театральный!» Я до сих ей за это благодарен.

Я понятия не имел, что делать в театральном институте. Моя сестра на тот момент училась в училище имени М.П. Мусоргского, оно находится рядом с театральным институтом, и записала меня на консультацию к Фильштинскому. Тогда я даже выговорить эту фамилию не мог! Приехал, ждал своей очереди возле мраморной лестницы. Мне пришлось ждать очень долго. Вокруг происходила «театральная» суета: первокурсники и абитуриенты разговаривали о чем-то «важном», мне все это казалось таким интересным… На первом вступительном экзамене, он называется консультацией, нужно было прочитать стих, прозу и басню. Я любил Есенина, знал какие-то басни. Вспомнил Крылова «Лебедь, Щука и Рак». Ну, и как-то поступил.

А мои одноклассники из Петергофа сейчас в Крыму или на Камчатке в подводных лодках.

– Ничего себе. Кто-то пытается поступить в театральный годами. Вообще в таком случае нужно продолжать верить в себя или остановиться и поискать что-нибудь еще?

– Мне кажется, если бы я не поступил с первого раза, больше бы и не поступал. По крайней мере, на следующий год. Возможно, стал бы постарше и понял, что мне это надо.

И так-то поступил со скрипом! Вообще не представлял, как буду учиться в театральном. Без пяти минут курсант, чемпион Петергофа по боксу. Потом педагоги, конечно, говорили: «Ты достоин». На первом курсе для меня это было очень важно… Но я не выбирал эту профессию.

Вообще многое в жизни происходит по какому-то стечению обстоятельств. Просто будь здесь максимально честен с собой и с окружающим миром. Прилагай максимум усилий в том, что происходит сейчас. А строить планы? Вот, я хочу стать артистом, хочу получить «Золотую маску»… Ну, не знаю. Я бы вообще никому не советовал идти в эту профессию. Артистов, простите, как собак нерезаных. Большая часть из них не работает по профессии. За веру в мечту я ни в коем случае не осуждаю. Но, в итоге, они же никому не нужны. Идут работать, в лучшем случае, аниматорами, ведущими свадеб, корпоративов. Никто не хочет уезжать работать в провинцию. Хотя бы во Псков. Я вообще за очень жесткий конкурс на поступление в театральный институт. Потому что многие вузы пытаются обучать этой профессии за деньги, и в итоге выпускают слабых, но очень мотивированных «специалистов».

– Как по своим студентам понимаете, перспективный или нет? Талант видно сразу?

– Невозможно угадать судьбу человека. Более того, есть очень одаренный студент, но в итоге стечение обстоятельств или какие-то личные качества не позволят ему стать артистом. Есть очень одаренные ребята, и, при этом, очень ленивые. Таких нужно отчислять сразу, с первого курса. Но мастера-то влюбляются в студентов, верят в них.

– Ну, а что делать Вам, как преподавателю, со слабыми, но мотивированными?

– На нашем курсе таких нет. Все способные, другое дело, что каша в головах. Они не очень понимают, чего хотят. Я именно про желание сделать что-то здесь и сейчас. Понятно, что все хотят работать в репертуарном театре, получать награды, сниматься в Голливуде, но хотят ли они приложить максимум усилий для этого сегодня? В этом их инфантилизм. Другая крайность. Либо одаренный и сомневающийся, либо посредственный и сверхмотивированный.

Труд – терпение – талант. Если исключить что-то одно, ничего не выйдет. Я не знаю, как надо учить, я чувствую, как надо. Ребятам на выпуске спектакля приводил много примеров спортивной мотивации, из бокса. Им помогало.

– Спортивное прошлое в человеке видно сразу. Умение бороться, преодолевать, не сдаваться.

– Может быть, это оттуда и идет. Если не доказывать, что ты можешь здесь и сейчас, не выкладываться на каждой тренировке, то не будет результата. В спорте тоже есть сомнения. Зачем мне вставать на утреннюю многокилометровую пробежку, если я все равно проиграю бой? А, с другой стороны, если ты будешь тренироваться каждое утро, то ты станешь сильнее и сможешь выиграть. А вдруг нет? Но, если не бежать, не тренироваться, то ты не будешь готов к тому дню, когда надо будет побеждать.

– Вы окончили курс Вениамина Михайловича Фильштинского. Как относитесь к «Этюд-театру»? Видели их спектакли?

– Да, конечно. Сейчас у них ситуация долгоиграющая, они развалились на «Этюд-театр» и «Невидимый театр». Что-то видел, когда они были еще студентами. Спектакль «Кеды» Леши Забегина мне очень понравился. Потом «14+» – тоже очень любопытно.

– Если бы они позвали Вас поработать с ними над каким-нибудь проектом, пошли бы?

– Думаю, да. Я всегда открыт ко всем предложениям. Другое дело, что, может быть, помешает большая занятость в театре. У меня сейчас первый сезон за 10 лет, когда я не занят в текущих репетициях.

– Если исключить момент сложного графика, что может заставить отказаться от проекта?

– Я не принял бы участие в том, что расходится с моими принципами. Сложно сказать. У меня выработалась привычка ни от чего не отказываться. Работая в репертуарном театре, таком большом, как Александринка, я выработал привычку влюбиться в любой материал. Другое дело, что ты иногда понимаешь, что материал не очень интересный, в первую очередь, тебе. Но все равно приходится находить какие-то точки соприкосновения. Рождать в себе какой-то интерес.

– Проецируем ситуацию: поклонник вас узнал, что дальше? Ему подойти или сохранить дистанцию, как Вам комфортнее?

– Это всегда индивидуально. Чаще всего меня узнают после спектакля. Просят сфотографироваться, это совершенно нормально, я никогда никому не отказываю.

Это приятно, но не всегда. Например, ты стоишь с кучей вещей в детской поликлинике, опаздываешь, вещи надо сдать, номерок выписан на 11.10, а уже 11.12, а потом надо ехать на репетицию, а гардеробщица спрашивает – какие у Вас новые проекты? С одной стороны, это приятно, с другой, пожалуйста, вещи у меня сейчас заберите, я опаздываю!

– В 2016 году Вы получили благодарность за вклад в развитие культуры города, а Instagram не было, чтобы выложить. Сейчас он у Вас есть. Влияет ли его наличие на продвижение личного бренда?

– Инстаграмом, конечно, надо много заниматься. Это в меньшей степени игрушка, а в большей – штука, которая как бы нужна. Кто-то после соцсетей продвинулся в плане медийности. Есть другая история, она ужасна, но она есть: продюсеры ориентируются на количество подписчиков перед тем, как утвердить на роль. Публичная профессия подразумевает, что, чем больше ты популярен, тем более успешен. Хочу ли я, чтобы меня узнавали на каждом углу? Наверное, нет. Но узнавание говорит об успехе. Конечно, есть люди, которые популярные просто, потому, что они популярные. С этим ничего не поделаешь. Они не сделали и не сделают ничего выдающегося.

– Чудовищная тенденция! Это ведь не только про актеров. Можно написать книгу, но, пока автор не знаменит, это не имеет значения. Он никому ее не продаст.

Так как «Субкультура» – музыкальное издание, я не могу не задать вопрос о музыке. Какую слушаете Вы? У Вас на стене Цой и Натали. Противоречиво. Где правда?

– Я очень всеядный в плане музыки. Другое дело, что в меня попадают многие талантливые вещи. Я могу слушать музыку, которая мне нужна для спектакля. Пытаюсь прожить какую-то историю. Натали – это, скорее, шутка. У меня третьего ноября день рождения, как в песне. Ну, она достаточно мелодичная, мы не будем этого отрицать.

Я бываю очень дотошным. Например, мне попалась финская группа, которая поет песни на русском языке. Пока не нашел все их песни, не успокоился. Потом я наелся этой группой, отложил. Тут мне попалась песня My Funny Valentine, и, пока я не нашел ее во всех вариантах… Потом завис на «Крематории». Моя музыкальная подборка связана с жизненными этапами. В машине у меня может играть и «Ретро FM», и «Наше радио». Может играть диск Coldplay, а может «Ленинград».

– Вы работали с разными режиссерами. С кем было комфортнее, в чем, наоборот, возникали сложности?

– С кем-то комфортно работать, с кем-то нет. Думаю, ни одну свою роль я не сыграл плохо. Вообще для меня история «актер – режиссер» очень спорная и даже где-то болезненная. Я всегда пытаюсь быть вовлеченным в процесс, но не все режиссеры верят в это... Некоторые начинают тебя будто в чем-то подозревать. А мне нравится, когда есть контакт, общение. Не важно, какое, мы не друзья, друг друга с днем рождения не поздравляем, может быть и дистанция. Но все равно спектакль – это совместная история. Я хочу в это верить!

Я бы не сказал, что у меня было много негативного опыта. Были моменты, когда работать было тепло и душевно. Я очень благодарен опыту работы здесь, в Александринском театре. Из того, что было в последнее время, это Виктор Рыжаков. В работе у нас не было неформальной обстановки, но было какое-то доверие. Он театральный педагог, и как театральный педагог он любит своих студентов, а как режиссер он любит артистов. Когда есть эта любовь, мне кажется, может получиться чуть больше, чем, когда этой любви нет.

Что-то что невозможно сформулировать. Театр – антиточная вещь, никогда не просчитать, что будет. Вроде, все есть: и артисты хорошие, и режиссер, и декорации классные, но не работает! Или работает, но не так. Как не подтачивай, немножечко скрипит.

Также большим счастьем было поработать с Аттиллой Виднянским. Венгр с Западной Украины, говорящий на русском. Большой человек, безумно добрый. Ко всем обращался на «вы», и к народному артисту, и к маленькой семилетней девочке. Приходил – и воцарялось тепло. Вроде, «Преступление и наказание», достоевщина... Он ничего не делал, он просто всех любил. И все начинало жить.

Беседовала Катерина Воскресенская

Фото Вероники Лаптевой